Ей вдруг подумалось, что она очень похожа на эту вот прихваченную ранней стужей зелень. Мысль понравилась, взволновала, окатила тихой сладостной грустью. И сразу потеплело внутри, окружающее стало восприниматься без раздражения, а в памяти вдруг всплыла пушкинская строка: «Мороз и солнце, день чудесный», потянула за собой соседнюю, за ней следующую. Таня уже спокойно глядела на подмороженные потемневшие листья под ногами, не прятала лица от колкого встречного буранца.
— Те-е… Та-а… — плеснул в спину рваный мальчишеский вскрик.
Зацепил, придержал, и едва Таня замедлила шаг, как тут же вцепились в нее маленькие цветные варежки и она увидела счастливое румяное лицо Тимура. Подхватила его на руки, расцеловала в щеки.
— Здравствуй, Тимурчик!
Подошел разгоряченный ходьбой Бакутин в длиннополой кожаной куртке, туго перехваченный по талии широким поясом, с непокрытой головой.
— Здравствуй, Танюша! — легонько потискал в жаркой ладони холодные пальчики. — Только тебя нам и не хватало.
— Правда? — обрадованно улыбнулась.
— Святая. Так, Тимур?
— Ага.
— Я, старый дурак, все жду, когда наконец Татьяна Львовна соблаговолит навестить своих родичей, а…
— Виновата, Гурий Константинович. Не сердитесь. Когда-нибудь объясню, вы поймете…
— Хм! Все откладываем, отодвигаем, а вдруг этого «когда-нибудь» вовсе не будет? Вот и останется невысказанное и на всю жизнь груз на душе…
— Крамор бежит, — весело сообщила Таня.
Крамор и в самом деле бежал, глотая воздух полуоткрытым ртом и беспорядочно размахивая руками.
— Вычеркиваю себя из черного списка неудачников, заношу на красную доску счастливчиков! — громогласно возвестил Крамор, протягивая руки одновременно Бакутину и Тане. — Сегодня прилетела жена с дочкой. Насовсем. Понимаете? Стали стол накрывать. Чтоб по-семейному… По-семейному. И я — задохнулся. Воздуху не хватило. В радости-то больше его надо… Выскочил под снежок, под ветерок. Бегу и молюсь: «Пошли, господи, друга доброго, гостя желанного, чтоб разделил со мной радость». Услышал бог… Пошли. Познакомлю с женой и дочерью. Ну? Ждут же. Волнуются. Сказал, на минутку…
— Погоди. Сперва разочтусь с тобой. — Бакутин вынул из кармана пятидесятирублевую бумажку, протянул Крамору. — Спасибо. Вовремя одолжил.
— Всегда рад услужить хорошему человеку, — Крамор небрежно сунул купюру в карман полупальто. — Квиты! Теперь — шагом марш на…
— Пойдем, Танюша, — сказал Бакутин. — Этот Репь Репьевич все равно не отцепится. Тимур, хочешь в гости к настоящему художнику?
— Хочу! — завопил мальчишка, хватая Крамора за руку.
Так и пошли они попарно: впереди Крамор с мальчиком, следом Бакутин с Таней.
— Замерз? — Крамор легонько пожал спрятанную в варежку руку.
— Чуть-чуть, — смущенно признался Тимур.
— Мороз не любит неповоротливых и вялых. Давай убежим от него.
— Куда?
— Никуда. Просто убежим. Раз… Два… Три…
Они пробежали метров пятьдесят и остановились, задохнувшись.
— Тепло? — спросил Крамор.
— Еще как!
— Вот и удрали от Деда Мороза. Но он догонит, если будем стоять. Тронулись… Знаешь стихотворение про Деда Мороза?
— М-м, н-нет. Про муху-цокотуху. Про Чипполино… Учил маленьким…
— Теперь ты — большой и сказок не читаешь.
— Читаю, хотя они и придумки.
— Почему придумки? — удивился и даже чуточку рассердился Крамор. — Никакие не придумки. Чистая правда. Вот в подвале нашего дома недавно поселился зеленый крокодил. Ну такой зеленый-презеленый, прямо синий, а глаза — желтые и яркие, как красные фонари…
Насмешливо хмыкнув, Тимур скорчил гримасу, которую Крамор расшифровал так: «Давай, старик, сочиняй, я послушаю». И сразу пропала охота «сочинять», и Крамор стал расспрашивать мальчика о школе, о друзьях, об играх, а сам все думал о зеленом крокодиле…
Давно это было. Однажды ночью он сидел в переполненном зале ожидания столичного аэропорта и скучал, не зная, чем заняться, чтобы скоротать время. Туман отгородил Москву от мира, и вот уже шесть часов аэропорт был мертв. Только детские голоса звенели в душном, сонном зале. Мимо Крамора то и дело проносились ребячьи стайки. Вот одна пристроилась рядом, подле небольшого круглого столика. Видно, досыта набегались, накричались малыши и теперь притихли, отдыхали, собирались с силами. Присмотрелся к ним Крамор, неприметно придвинулся и без предисловий, негромко и буднично сказал: «А не поехать ли нам с вами в Африку?» Лишь несколько мгновений на лицах малышей светилось недоумение и недоверие, но вот мальчик в красной куртке с капюшоном заинтересованно переспросил: «В Африку?» — «Ну да, — спокойно подтвердил Крамор. — Сейчас смастерим корабль и…» С этими словами он вырвал листок из журнала и стал проворно свертывать кораблик. Дети придвинулись ближе, задышали глубоко и сосредоточенно, и, все еще чуточку сомневаясь и смущаясь, синеглазая девочка с косицами-рогульками тихо спросила: «Он с парусами?» — «Конечно, с парусами, — тут же согласился Крамор, приделывая к кораблю большущий парус. — Готово. Сейчас дунет ветер, парус наполнится и… Кто же будет капитаном?» — «Я!» — тут же откликнулся мальчик в красной куртке с капюшоном. Никто не оспаривал это самовыдвижение, и Крамор утвердил мальчишку в звании капитана, потом спешно распределил обязанности между остальными членами экипажа, разъяснил каждому, что тот должен делать в плавании, и судно отвалило от причала. Играл оркестр. Кричали провожающие. Светило солнце. Ветер дул в паруса. Все дальше от родного берега уплывал корабль. Сперва за бортом журчала река, потом заплескалось море, а вскоре зарокотал океан. Ребятишки сами себе придумывали трудности. То наперехват своему паруснику они бросали быстроходное пиратское судно, то их корабль таранила гигантская меч-рыба, а вокруг, подстерегая добычу, плавали акулы-людоеды, а то вдруг у необитаемого острова, куда они пристали, чтоб пополнить запасы воды, на них напали страшные пещерные великаны, полулюди-полугориллы. И когда на горизонте показалась наконец зеленая и солнечная Африка, пятеро малышей дружно завопили «Ура!», и не успело судно приткнуться к берегу, как они скатились по трапу, стали кувыркаться и бегать по горячему желтому песку…
Африка — страна чудес, и мореплаватели сразу стали свидетелями того, как очень большой и очень добрый Зеленый Крокодил помог нырнувшей за жемчужной раковиной Мартышке спастись от щупальцев коварного, кровожадного Спрута. Малышей не смущало, что и Мартышка, и Спрут, и Зеленый Крокодил, так же как пальмы, тростники, бананы и все прочее, что увидели они в Африке, было на их глазах, наскоро сделано Крамором из клочков бумаги и не имело ни малейшего сходства с подлинниками.
Больше всего ребятам полюбился Зеленый Крокодил, его наделили самыми добрыми качествами и чертами характера. Он лазил по деревьям — всех проворней, бегал и плавал — всех быстрей. Он победил и Орангутана, и Льва. Зеленый крокодиловый панцирь не брали даже пиратские пули. Тогда все злые, темные силы Африки устроили заговор против доброго, милого Зеленого Крокодила. Его коварно заманили в ловушку. И вот когда злодеяние совершилось и бедный Зеленый Крокодил вступил в неравный беспощадный поединок, над головами замерших ребят прозвенел женский голос: «Вот ты где! Весь зал обежала. Хотела по радио объявить. А ты…» Холеная женская рука схватила за шиворот капитана в красной куртке с капюшоном, оторвала от поля битвы, где с недругами насмерть бился Зеленый Крокодил. «Пусти, — взмолился мальчик. — Погоди. Я здесь. Я не уйду. Я сейчас. Вот только Зеленый Крокодил…» — «Какой крокодил? — еще пуще разгневалась молодая красивая женщина. — Чего ты плетешь?» И одним взмахом выхоленной, наманикюренной, тонкопалой руки сгребла в кучу мартышек, змей, львов, пиратов и Зеленого Крокодила. Стиснула все это в кулаке, сплющила в жалкий бумажный ком и швырнула в урну. Тогда мальчик закричал — пронзительно и жутко: «Что ты сделала? Что сделала?! Ты убила его. Ты убила Зеленого Крокодила» — и, вырвавшись из материнских рук, он ринулся к урне. Разгневанная мать подхватила ребенка на руки. Тот брыкался, болтал руками и, заливаясь слезами, выкрикивал одно и то же: «Ты убила!.. Ты убила Зеленого Крокодила!..» И долго еще в переполненном людьми, притихшем вдруг зале слышался этот раненый голос. И долго Крамор не мог прийти в себя, и не однажды после вспоминал это происшествие, и теперь вот оно снова всплыло в памяти и художник по-новому, пытливо и настороженно вгляделся в маленького Бакутина, приметил жестковатую черточку подле губ, суровинку меж принахмуренных бровей и подумал вдруг, что, видно, не прошла для малыша бесследно размолвка родителей, да и мама, наверное, больше думает о собственной внешности, нежели об этой маленькой душе… Остап Крамор решил непременно поговорить о сыне с Бакутиным и, наверное, сделал бы это сейчас же, но, оглянувшись, отложил задуманное: уж больно увлеченно разговаривал Гурий Константинович с Таней…
