Многоуважаемый Федор Васильевич.
Бесконечно Вам признателен как за любезные письма Ваши из Порт-Артура от 12 и 26 февраля[161], так и за более чем внимательное отношение ко всем моим просьбам, которыми я, конечно, причинял Вам немалое беспокойство. Не имея возможности писать Вам, я поневоле должен был ограничиваться посылкою Вам кратких телеграфных сообщений о совершающихся здесь курьезных делах. Теперь пополню этот пробел, насколько позволят мне занятия разного рода. Начну издалека.
Как Вам известно, в конце октября месяца мне удалось устроить К.А. Алексеева главным советником корейского Министерства Финансов, с подчинением ему здешнего таможенного ведомства. Сделал я это без приказаний из Петербурга, в надежде, что когда дело будет сделано, меня поддержат, и все войдет в свою колею.
Вышло не так: меня не только не поддержали, но даже чуть ли не обвинили в государственной измене и приказали пойти на компромисс с Броуном, оставив его по-прежнему начальником таможен. Я должен был подчиниться, но убедил Броуна письменно обязаться признать над собою главенство Алексеева.
Этот компромисс был для нас роковым шагом; в нем все увидели нашу слабость, и с этого момента началась целая кампания против нас, в которой деятельное участие принимали почти все наши завистники иностранцы (англичане, американцы и японцы).
Заслужив уже раз порицание моих действий, я не решился принять участие в этой кампании без разрешения правительства, но на мои объяснения положения получил три-четыре приказания соблюдать крайнюю осторожность и не упускать из виду принципа независимости Кореи, который почему-то нам особенно дорог[162] (!).
В агитации против нас принимали деятельное участие только те корейские сановники, которым мы мешали воровать, т.е. стать у власти, и те из министров, для которых честный и строгий контроль наш корейских финансов и постановка военного дела на русские основания были не выгодны.
Агитация привела к покушению 10 февраля на жизнь нашего переводчика, пользующегося безграничным доверием Императора, слабохарактерность которого он один подбадривал и укреплял, — и стоила нашего влияния в Корее.
Следствие по моим настояниям поведено было энергично, но как только высокопоставленные сановники, замешанные в это гнусное дело, увидали, что им не избегнуть кары, они, сменив энергичного обер-полицмейстера, заставили его укрыться у нас в миссии, а сами произвели в следственном деле все нужные подлоги и фальсификации.
Я, конечно, ежедневно доносил Министерству обо всех даже незначительных фактах, но указаний не получал. В одной из моих телеграмм я донес, что может статься, что Император вновь укроется у нас, и получил ответ на первую часть этой телеграммы, но не на вторую[163].
Через несколько дней после этого Император обратился через доверенное лицо ко мне за советом, и я счел себя вправе сказать ему, что я не вижу для него другого выхода из нынешнего трудного положения, как приход в миссию, откуда он может изменить все по своему усмотрению; дав этот совет, я донес об этом в Петербург и… получил Высочайший выговор.
Вследствие этого я должен был на аудиенции, о коей я Вам телеграфировал, взять совет мой назад и тем совершенно предал Императора в руки заговорщиков.
Вот этим и объясняется тот нахальный ответ корейского правительства на наш запрос о том, нужны ли ему наши инструктора и финансовый советник или нет. Ответ этот Вам известен из моей телеграммы. Сообщая о нем в Петербург, я выразил мнение, что нам следовало бы:
1) потребовать от Кореи одновременного отказа и всем ее иностранным советникам,
2) отказать ей в приеме посольства, которое она намеревается послать в Петербург и
3) потребовать в назначенный нами короткий срок примерного наказания как виновников, так и зачинщиков покушения 10 февраля, и в случае неисполнения наших требований спустить здесь наш флаг и занять нашими войсками северные провинции Кореи по линии Гензан-Пиньянг.
Я не вижу, как мы иначе можем выйти с честью из нынешнего ужасного положения. Ответ Министерства я могу получить только завтра к вечеру, и сильно сомневаюсь, чтобы он был такой, каким бы я его желал.
Вы совершенно справедливо замечаете, что мы с некоторого времени потеряли всякий интерес к здешним делам, занявшись китайскими; как будто нельзя было бы параллельно вести и те и другие, без особого для нас обременения и труда.
Вот краткое, но правдивое изложение всего того, что мы здесь пережили с ноября месяца. Грустно все это ужасно, особенно если подумаешь, что устроить нам все это иначе ничего не стоило, нужно было только захотеть этого и иметь хотя немного доверия к словам нашего представителя в этой несчастной стране…
Судьба наша все еще не выясняется. Матюнин должен быть 6 марта в Шанхае, откуда едет в Токио для свидания с Розеном и только после этого попадет в Сеул. От инструкций, которые он везет мне, будут зависеть мои дальнейшие планы.
Прошу Вас, многоуважаемый Федор Васильевич, верить моему безграничному к Вам чувству благодарности за многочисленные знаки внимания и доверия и глубокой преданности.
Подписал: Шпейер.
М-да. Не знаю, как вам, а по мне, только из-за этого письма можно было засекретить всю коллекцию не то что до 1937 года, а до скончания времен. Корейского королька мы капитально подставили. Не по-шляхетски!
293. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —
Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.
6 Марта 1898 г. № 208, из Порт-Артура
Искренно благодарю за ваше письмо.
Глубоко опечален совершившимися в Корее событиями. Полагаю, что если бы мы заняли северную Корею, то японцы захватили бы южную, а потому, с моей точки зрения, занятие нами Мозампо лучше разрешило бы корейский вопрос во всей его совокупности.
«Гремящий» отзываю в Порт-Артур.
Нужно ли еще исследовать Мозампо? Вопрос из Сеула
334. Письмо Военного Агента в Корее Полковника Стрельбицкого —
Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.
12 Марта 1898 г. из Сеула
Ваше Превосходительство, глубокоуважаемый Федор Васильевич.
Ввиду наступления теплой погоды я полагал бы возможным в непродолжительном времени приступить к полевым работам, намеченным на предстоящее лето, и для организации плана этих работ я решаюсь обратиться к Вашему Превосходительству с просьбой не отказать сообщить, признаете ли Вы при современной обстановке по-прежнему желательными те исследования Мозампо, о которых Вы изволили упомянуть во время пребывания в Сеуле.
…Я воспользовался этим случаем, чтобы представить Вам копии моих донесений, а также несколько номеров Independents[164], по которым Вы можете проследить последовательное развитое того прискорбного кризиса, который неожиданно для всех разыгрался на днях в Сеуле.
…Остается упомянуть, что ввиду последних событий г-н Шпейер не поедет пока в Пекин; он получил предписание немедленно по прибытии г-на Матюнина (приезд которого, по-видимому, ускорен) сдать дела и отправиться в Петербург для объяснения по делам службы.
…Пользуюсь этим случаем, чтобы просить принять уверения в глубочайшей преданности и таковом же уважении. Подписал: Стрельбицкий.
8. Как входили мы в Порт-Артур
352. Приказ Начальника эскадры Тихого океана. 14 Марта 1898 г. № 357. Рейд Порт-Артур
По Высочайшему повелению, вверенная мне эскадра и состоящий при ней отряд сухопутных войск должны занять принадлежащие ныне китайскому государству Порт-Артур и порт Талиенван, с тем чтобы тотчас же по таковом занятии приступить к определению границ территории, поступающей в арендное пользование Российского Государства на установленных особым договором условиях.
Согласно сему, для занятия Порт-Артура предписываю в назначенный день и час:
1) Судам эскадры занять места по прилагаемой у сего диспозиции и находиться в полной готовности к бою.
2) Отряду сухопутных войск, находящемуся на пароходе «Саратов», в полном боевом вооружении быть готовым для посадки на гребные суда и высадки на берег.
3) Посылка с эскадры гребных судов для приема сухопутных войск и их высадки, а также посадка на гребные суда эскадренного десанта должны быть исполнены по моему сигналу и согласно прилагаемому расписанию.
4) По высадке отряда сухопутных войск и судового десанта на берег движение их вперед и занятие намеченных пунктов должно совершиться по прилагаемой у сего диспозиции под главным начальствованием полковника Савича, который, по помянутом занятии порта, назначается его комендантом и тотчас же вступает в исполнение присвоенных этому положению прав и обязанностей.
