Тетрадная формула при описании изданий в столь широких хронологических рамках также не может являться обязательной частью описания издания. Не входит она и в параметры компьютерного каталожного описания собрания NYPL. Однако для кириллической книги, и вообще для любого раннего книгопечатания, фактически до широкого развития печатных машин тетрадная структура книги чрезвычайно важна. Поэтому она описывается для всех изданий, в том числе и книг XX в.[595], как важнейшая информация, необходимая для описания экземпляра, наглядно и структурно показывающая состояние и сохранность книги. Что касается листовой формулы, то она обязательная часть описания каждого издания, даже позднего, за исключением случаев, когда в книгах XIX–XX вв. сплошная арабская фолиация не имеет никаких отклонений и построена по типу: например, л. 1-250 = 250 л. В этом случае достаточно указать только общее количество листов.
В описание экземпляра издания входит, кроме размера книги, тетрадной и листовой формул, характеристика ее сохранности – как сравнительно с составом издания, так и физической сохранности блока и бумаги. Очевидно, что последняя приводится только в случае нарушения гипотетической первоначальной сохранности и, насколько возможно, исключает оценочные характеристики. В случае замены утрат печатной книги рукописным текстом или наличия в томе рукописных вставок приводится их описание согласно правилам, принятым для описания рукописей: характеристика бумаги, украшений и роспись содержания рукописного текста (см. № 10 и 69).
Описание экземпляра старопечатного издания[596] включает еще два обязательных элемента: 1) характеристику переплета и 2) тексты всех имеющихся на листах книги содержательных записей независимо от времени их написания, а также суммарную характеристику маргиналий и записей типа «проба пера». Записи фиксируются и передаются в орфографии подлинника, но на строчки не разделяются, так как в большинстве случаев являются полистными (т. е. по одному-два слова на листе)[597]. При передаче текста все сокращения, сделанные писцом, обычно раскрываются и вносятся в строку. Пропущенные писцом буквы или утраченные фрагменты текста восстанавливаются, если для этого есть убедительные основания, в квадратных скобках. Заглавные буквы и необходимая для понимания текста пунктуация вносятся независимо от передачи в подлиннике.
Каталог имеет как обычные для библиографии пять указателей: названий книг, имен авторов, печатников и лиц, упомянутых в описании изданий, изданий по месту и времени выхода, – так и указатели, систематизирующие информацию записей, прочитанных на книгах, и вообще информацию, полученную при описании экземпляров. Это указатели: библиотек, владельцев книг и лиц, упомянутых в записях; географических названий и названий монастырей и церквей, упомянутых в записях.
Все указатели к Каталогу выполнены постоянным консультантом и соавтором составителя Зорой Кипел. Ей, так же как и всему коллективу Отдела, без систематической помощи, внимания и терпения всех членов которого предлагаемая работа едва ли могла быть выполнена, автор имеет счастливую возможность выразить свою благодарность и восхищение.
«В начале было слово…»
(Русская православная церковь и московская печать XVII века)
Статья посвящается юбилею иеромонаха и ученого игумена Филиппа (В. В. Симонова)
В начале было Слово…» Отчетливо понимая смысл этого евангельского изречения, мы тем не менее с полным правом можем перенести его и на историю православной цивилизации в славянских странах и на Руси. Христианская культура начиналась здесь с создания азбуки, перевода книг и их распространения. Прошло несколько веков, пока Российское государство и Церковь ощутили острую необходимость принципиального расширения количества книг и их унификации. Поиск «искусства книг печатного дела» стал первостепенной задачей Церкви и престола; выполнить ее после длительных неудачных попыток смогли митрополит Макарий и царь Иван IV Грозный. Опыт до сих пор загадочных для нас «анонимных» типографий середины XVI в. получил историческое развитие только в работе госту некого дьякона Ивана Федорова, типографская деятельность которого в Москве была продолжена Андроником Невежей, Иваном Невежиным, Анисимом Радишевским, Никитой Фофановым, Никифором Тарасиевым. Патриархи всея Руси Иов и Гермоген, цари Борис Годунов и Василий Шуйский активно продолжали московское печатное дело, прерванное затем событиями Смуты и их тяжелыми последствиями для Центральной России.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Восстановление Московской типографии, издание книг «печатного дела» стало одной из первых и важнейших задач для новой династии, особенно после избрания на патриарший престол отца царя Михаила Романова – Филарета. С этого момента деятельность Московского печатного двора прерывалась только на несколько месяцев во время эпидемии «морового поветрия» в 1657 г., хотя юридически типография продолжала работать – сотрудникам даже было выплачено за это время государево жалованье.
Все эти годы Церковь была не только инициатором большинства новых изданий, но и осуществляла контроль за правильностью их содержания и основную работу по их подготовке к печати, так как руководителями Печатного двора и сотрудниками Правильной палаты, готовившими оригинал для набора и проверявшими набранный текст, как правило, являлись иерархи Русской православной церкви и наиболее грамотные и просвещенные монашествующие.
Такое положение совершенно естественно для средневековой Руси, где в течение столетий бурной и трагической истории создателями и хранителями книжного знания были и оставались русские монастыри. Но именно то, что раннее русское книгопечатание при полной поддержке государства оставалось прежде всего церковным делом, вызывало и в XIX, и в XX в. недооценку его историко-культурного значения. Причиной этого было длительное, глобальное отрицание культурного значения деятельности Русской православной церкви.
В распространении и внешней убедительности отрицательной оценки роли раннего московского книгопечатания свое значение имело и недопустимое прямое сравнение с развитием книгопечатания в европейских странах, экономическое и социально-культурное положение которых резко отличалось от России допетровского времени[598].
В последней четверти XX в. истинный характер и роль раннего кириллического книгопечатания были аргументированно доказаны в результате параллельного изучения книговедами ленинградской и московской школ данных архива Приказа книг печатного дела (1620-1690-х гг. XVII в., синоним «книгопечатного») и судеб тысяч сохранившихся экземпляров московских изданий тех лет. В настоящее время благодаря академическим специальным изданиям (Федоровские чтения, сборник «Книга», исследования Пушкинского дома, ИМ Л И и т. д.), а также изданиям каталогов научных описаний печатной кириллицы в фондохранилищах ряда городов старые концепции истории раннего московского книгопечатания полностью пересмотрены. Кратко изложить результаты этой работы разных ученых и коллективов – задача данной статьи.
Говоря об историко-культурном значении печатной книги в России XVII в., было необходимо установить возможно полный репертуар типографии и его предназначение, социальный и географический аспект распространения печатных книг в ближайшие годы после выхода, т. е. кто эти книги приобретал и как использовал; как далеко расходилась новоизданная книжная продукция.
Два последних аспекта исследования особенно важны для более раннего времени, так как считалось, что книги, по крайней мере в первой половине века, в основном оставались в районе Москвы и Подмосковья. Соответствующие исследования касались московского книгопечатания в основном 20-60-х гг. XVII в., так как именно для этих десятилетий в архиве Приказа книг печатного дела, управляющего Печатным двором, сохранились значительные или даже исчерпывающие документы о цене и первоначальном распространении многих изданий. Первоначально при развозке новых изданий по городам в документах учитывался только географический аспект – сколько и каких книг поступало в указанные города. С 1632 г. появляются книги продаж книжной лавки самого Печатного двора, в которых зафиксированы десятки тысяч фактов продажи московских изданий лицам всех социальных слоев общества из самых разных мест, монастырей и регионов страны, поскольку в этих книгах указывалось не только какие книги и по какой цене куплены, но и имена покупателей, их социальное положение и место проживания. Исследование этих документов позволило убедительно ответить на последние два вопроса.
