Ангелина белой морской птицей кружила в небе, и смотрела вниз, на дымящуюся кровью безумную жатву. На растянувшееся на несколько сот метров сражение, где тут и там полыхали вспышками силы боевые маги, сражающиеся рядом с простыми солдатами с обеих сторон. На красные штандарты Рудлога со взмывающим ввысь золотым соколом. И на бело-голубые, с двумя парящими драконами на них.
Мимо с шумом пронесся белоснежный крылатый ящер, еще один и еще. Первый обернулся в полете, ударили по птичьим глазам принцессы отблески красных волос, заплетенных в косу, блеснули металлом тонкие клинки, и Четери, обнаженный, высокий, гибкий, приземлился перед отрядом воинов, пробивающих себе путь в этом хаосе. Огромных, тяжеловесных, полуобнаженных. Приземлился — и сразу пошел в бой, и люди падали под его клинками, как подкошенные, а он смеялся, и было так жутко окружающим от этого смеха, что они отступали, освобождая пространство вокруг отряда и не смея приблизиться к танцующему в бою чудовищу.
Два сопровождавших его дракона зубами рвали людей, с утробным рычанием давили их, и лапы их, и морды, и белые крылья становились бурыми, грязными.
Сверкнула огненная вспышка, и один из драконов взвыл от боли, махнул сожжёнными крыльями, сметая врагов, потянулся к маленькому человечку, дёргающему руками — снова зашипел поток огня, заорали подбадривающе люди, но крики радости быстро сменились воплями ужаса — потому что обугленный ящер перекусил в последнем рывке отчаянного мага. Сочно брызнула кровь, задергались ноги, торчащие из страшной пасти, и дракон покатился по земле в агонии, не выпуская свою жертву и давя всех вокруг. Второй сын Воздуха и Воды сражался на фланге, уворачивался от вспышек, и вокруг него корчились, умирали раздавленные, разодранные люди, и было пусто — никто не решался подойти ближе. Из-за его спины темные воины Песков обстреливали противников из арбалетов, слышались распоряжения командиров, хрипы тех, в кого попали, стоны, чавкающие звуки пронзаемой плоти.
Белая птица сделала круг, снизилась немного, в тот самый момент, когда затрубили боевые горны, тяжело, протяжно, и битва стала замирать. Отступали назад, к своим знаменам, противники, разделяя зеленое бурое поле на две половинки. То тут, то там еще продолжались сражения, но и они затихали, рассеивались. Тел на земле, казалось, было больше, чем оставшихся в живых. Грязных, покрытых кровью, тяжело дышащих, стонущих, помогающих раненым. Те, кто мог стоять на ногах, молча смотрели на открывшееся пространство.
Там, в окружении павших огромных воинов личной гвардии короля Седрика, стояли двое.
Командир гвардейцев. Уже в возрасте, тяжелый, мрачный, полуобнаженный. Такой высокий и мощный, что обычный человек доходил ему до плеча. С мечом в руке, опущенным острием на землю.
И нагая, покрытая кровью с головы до ног, красноволосая смерть с багровыми глазами, медленно протирающая клинки пальцами. Словно никуда не торопилась, зная, что никто от нее не уйдет.
Ангелина спланировала еще ниже и словно застыла над головами противников.
— Вот и встретились, учитель, — гулко сказал огромный воин. — Надо закончить эту войну.
— Надо, — произнес Четери хрипло и тихо. — Не думал я, что придется убивать тебя, Марк. Уходи, и я не трону больше ваших людей.
— Тогда будут еще сражения и еще смерти, — ответил его ученик и поднял меч. — Окажи мне честь, Мастер. Его Величество дал мне право принимать решения, и я, Марк Лаурас, говорю, что если проиграю — Рудлог признает себя побежденным и запросит мира. Мы уйдем сразу же, как один из нас будет сражен. И пусть Красный Воин не даст мне солгать или обмануть вас.
Его клинок полыхнул огнем, пророкотал в чистом небе гром — Великий Огонь принял клятву.
— Тогда и я поклянусь, — тяжело проговорил Четери. — Отцом-Воздухом и Матерью-Водой. Что если ты победишь меня, тебе не будут мстить, а Пески признают поражение и согласятся на условия твоего сюзерена. И мы отступим сразу же, как закончится наш бой.
Воин-дракон отрезал свою косу у самого основания, положил ее на землю, поднялся. Рассыпавшиеся волосы его взметнуло ветром, и вдруг заплакало, полилось совершенно голубое, без единого облачка небо дождем, смывая с людей кровь и грязь, оглаживая своего сына по плечам теплыми струями.
Дождь проходил сквозь застывшую испуганную птицу, а женщина внутри плакала горько и не хотела смотреть дальше.
Молчаливые люди освобождали площадку для боя, пока противники разговаривали. Растаскивали тела, убирали раненых.
— Как Надежда? — спрашивал Чет, проверяя острие клинка. — Как дети?
— Надя разболелась перед самой войной, — гулко отвечал воин, снимая обувь и одежду, — но пишет, что все хорошо. Младший пошел только. Ты уж, если что, не забудь их.
— Поберегу, — обещал Четери, с любовью глядя на мужчину, которого в обучение он взял еще долговязым юношей и который стал лучшим, превзойдя всех его учеников. — Если простит, возьму к себе с мальчишками. И ты, если я паду, возьми мои клинки, Марк. И тело нужно будет сжечь, не оставляй падальщикам.
— Знаю, — неловко пробурчал уже полностью раздетый мужчина. — Отдам все почести, не сомневайся, Мастер.
Они обнялись, постояли так — в рядах солдат раздавались шепотки, тяжелые вздохи, разошлись по краям подготовленной площадки.
Дождь усилился, и в нем явно стали слышны женские рыдания. Солдаты в священном ужасе падали на колени, смотрели вверх, в голубое плачущее небо, и на двух противников, решающих сейчас судьбы их стран. Те медленно поклонились друг другу, коснувшись руками земли. И метнулись навстречу друг другу.
Мощь против гибкости, сила против умения. Тонкие клинки против тяжелого меча.
Стремительные движения, и свист оружия, и разлетающиеся капли воды, и такие непохожие и похожие обнаженные воины, двигающиеся немыслимо быстро, сталкивающиеся и расходящиеся в совершенном танце смерти.
На лице человека — упорство, на лице дракона — гордость и печаль. Он сильнее, но он дарит любимому ученику, ставшему ему сыном, этот прощальный бой, позволяя показать все, на что тот способен, и тот раз за разом дотягивается до него, оставляя глубокие раны, и боль эта желанна и необходима, чтобы заглушить рвущееся сердце.
Бешено сходятся клинки, и окружающим кажется, что противники уже не касаются земли — такова скорость их движений, и музыка оружия звучит непрерывно, пронзительно, и капает сверху дождь, не в силах остановить непоправимое. И когда один из воинов замирает, пронзенный светлыми клинками, второй подхватывает его, омываясь алой кровью, бережно опускается с ним на землю, кладет черную голову себе на колени и плачет, глядя, как угасают глаза самого достойного из людей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
