Однако теперь учением о наследственности точно установлено, что если у отдельных особей той или иной группы их встречаются отдельные гены а, b, с, d и т. д., то в процессе размножения непременно будут возникать сочетания и по 2 таких гена ( ab, ас, ad и т. д.), и по 3 ( abc, abd, acd и др.), и даже по 4 ( abcd ). Так постоянно происходит и в данном случае, причем в результате этого как раз возникают те сочетания наследственных задатков, которые необходимы для того, чтобы их обладатель мог бы стать представителем художественной профессии или общественным деятелем, ученым, врачом и т. п.
Мы сказали – «мог бы стать», а не «стал бы» – совершенно сознательно. Ведь для того, чтобы стать интеллигентом, каждый из представителей известного класса должен, так сказать, деклассироваться, т. е. перешагнуть из своего сектора-класса в тот центральный отдел круга, который отделен от них всех чертой. А эта граница, как показано и на нашем рисунке, имеет неодинаковую толщину в различных секторах.
Достаточно вспомнить те условия, в которых находилось наше крестьянство или пролетариат еще сравнительно недавно, чтобы учесть, насколько трудно было даже одаренным представителям этих классов преодолеть все встречавшиеся на их пути препятствия, чтобы стать интеллигентами. Немудрено, что среди академиков, избранных за последние 80 лет, только 2 % приходится на долю детей крестьян и столько же на долю детей мещан. Нередко к классовому примешивался и иной мотив: вспомним, например, недавнее положение у нас евреев, для которых ряд путей был почти закрыт. Наоборот, для дворян двери всех учебных заведений были широко открыты, и естественно, что наша русская интеллигенция в течение десятков лет формировалась преимущественно из дворян.
Не всегда, однако, дело шло при этом о чисто внешних и материальных препятствиях. Нередко очень важную роль при этом играет и общее настроение той среды, из которой должны пробиваться в ряды интеллигентов отдельные лица. Едва ли, например, можно сказать, что духовенство было поставлено при царском режиме в лучшие условия, чем купечество, – по отношению к возможности поступления его детей в учебные заведения оно находилось несомненно даже в худшем положении, так как существовала определенная тенденция прикреплять детей духовенства к духовным учебным заведениям. И все же, несмотря на это, процент выходцев из духовного звания был довольно велик среди наших ученых и среди академиков. И, напротив, выходцев из купеческого сословия оказалось всего около 5 % как среди представителей искусства, так и среди наших академиков. Тут, очевидно, были виноваты не столько чисто внешние препятствия правового и материального характера, сколько внутреннее настроение среды – однако и оно играло роль барьера, отделявшего купеческий класс от интеллигенции.
Таким образом, мы видим, что интеллигенция является производным всех классов общества и чисто принципиально каждый класс общества может принимать в ее образовании одинаковое участие, хотя фактически большее участие принимают и здесь всегда правящие классы. Таково обычное происхождение интеллигенции, но раз она уже образовалась, то, спрашивается, какова ее дальнейшая судьба, – конечно, в смысле судьбы и потомства: остается ли и оно в недрах самой интеллигенции, в центральном отделе круга, или переходит в другие слои общества?
Раз мы признали интеллигенцию возникающей в результате удачного сочетания или комбинации известных генов, то ответ на этот вопрос очень прост: судьба ее будет такова же, как и всякой другой комбинации. Предположим, дело идет об рецессивных генах а, b, с, d, e, f, g, из которых уже образовались различные сочетания по три гена: abd, сеf, deg, асе и т. д. В дальнейшем здесь, очевидно, вполне возможны три случая:
1) число этих генов остается тем же самым, т. е. равным трем, и меняются лишь отдельные гены, входящие в состав комбинаций;
2) число рецессивных генов уменьшается в результате расщепления после скрещивания с формами, имеющими прикрывающие их доминантные гены А, В, С, D, Е, F, G;
3) число рецессивных генов в некоторых комбинациях благодаря скрещиванию форм, имеющих различные рецессивные гены, и последующему расщеплению становится больше, поднимаясь с 3 до 5, 6, даже 7.
Эти три общих возможности применительно к судьбе интеллигенции выражаются в следующем:
1) потомство остается подобно исходным формам интеллигентами же;
2) потомство теряет часть нужных для последнего наследственных задатков и возвращается к прежнему состоянию – в один из секторов круга;
3) потомство обогащается новыми наследственными задатками и, сильно выделяясь среди других интеллигентов, попадает в разряд талантливых людей, в наше центральное сгущение.
Конечно, последний случай – и в теории и на практике – очень редок, чем и объясняется чрезвычайно малый процент высокоталантливых людей. Первый случай, как показывают наши исследования, по-видимому, наиболее частый, так как и среди всех вообще ученых, и среди академиков, и среди представителей искусства мы видели, что до 80 % их детей продолжают идти в смысле своей профессиональной деятельности по стопам родителей. Однако эта столь высокая цифра в своей значительной части вызывается, как нам кажется, отнюдь не наследственным предрасположением, а традицией, и на самом деле, мы думаем, процент детей у интеллигентов, которые сохраняют отцовскую комбинацию интеллигентских генов (в смысле их числа), едва ли выше 50 %, а другие 50 % являются менее одаренными в данном отношении. Возможно ли при таких условиях поддержание численности интеллигенции на одном уровне собственными силами?
Нам думается, что ни в коем случае нет, как показывает следующий небольшой расчет. Примем, что интеллигенция размножается с той быстротой, которая признается достаточной для поддержания населения на известном уровне, т. е. 3–4 ребенка на семью. При этом 1 000 интеллигентов произведут свыше 3 000 детей, из которых до взрослого состояния достигнут, допустим, ровно 3 000. Половина их – мужчины, половина женщины, причем лишь половина каждой половины сохраняет наследственные задатки на прежней высоте. Значит, при этом 1 000 отцов-интеллигентов оставят государству лишь 750 таких же сыновей. На самом же деле, как показывают все наши исследования, наша интеллигенция размножается ровно в два раза слабее, – очевидно, при этом мы можем ждать от 1 000 отцов уже только 375 таких же, как они, сыновей. Отсюда ясно, что, будучи предоставлена собственным силам, наша интеллигенция уж через 3–4 поколения сойдет совершенно на нет.
Таким образом, существование достаточного числа интеллигентов, столь нужных для государства, зависит в значительной степени от притока в интеллигенцию новых сил из различных классов общества. Что же нужно для того, чтобы приток этот шел достаточно интенсивно и нормально?
Одно из необходимых для этого условий вытекает из всего того, что было изложено выше: это ослабление того барьера, который отделяет круг интеллигенции от различных классов общества, уничтожение всех тех преград, которые мешают одаренным представителям каждого класса уходить из него и переходить в ряды интеллигентов. Не следует думать, что здесь дело идет только об одном правовом элементе, благодаря которому переход в интеллигенцию из того или иного класса бывает затруднен. Как ни сильна бывает подобная преграда, опыт прошлого говорит нам, что при достаточной энергии ее все же можно преодолеть. Не менее важными, чем правовое положение, являются известные материальные условия, чисто экономический момент, препятствующий иногда тоже этому, – хотя все же и с ним можно иногда справиться, но безусловно еще важнее это внутреннее настроение среды, отсутствие в ней самой тяги к знанию и тесно связанным с ним интеллигентским профессиям, благодаря чему, например, купечество при отсутствии правовых преград и полных материальных возможностях дало всего каких-нибудь 5 % как среди обследованных нами представителей искусства, так и среди наших академиков. Эту преграду может разрушить лишь широкое распространение просвещения, осуществимое лишь при достаточно демократическом строе, который всегда уничтожает и другие из указанных нами преград. В отношении этого условия теперь мы находимся, конечно, в лучшем положении, чем находились еще сравнительно недавно.
Однако имеется и еще одно условие, тоже чрезвычайно важное, но о котором, к сожалению, легко забывают: это наличность достаточно сильного размножения всех слоев общества, которое тоже является стимулом, толкающим часть подрастающих представителей различных классов в ряды интеллигенции. Предположим, что в населении уже прочно установилась пресловутая Zweikindersystem: разве можно ждать при этом, чтобы в крестьянстве образовалась достаточно сильная тяга к переходу его детей в ряды интеллигентных профессий, разве государство может равнодушно отнестись к тому, чтобы дети рабочих переходили в ряды интеллигенции и количество представителей рабочего класса заметно сократилось бы в следующем поколении? Нам думается, что там, где падает сильно рождаемость, там всегда под влиянием чисто экономических причин неизбежно должно уменьшаться течение из различных классов в ряды интеллигенции.
