портовой братии. Они с любопытством посмотрели на Харви, когда тот уселся за столик. Он в свою очередь взглянул на них. Его охватило странное удивление – кажется, он оказался здесь не просто так. Что-то привело его с корабля в собор, а из собора в бар – этот факт сбивал с толку. Но имеет ли право человек подвергать сомнению свое предопределенное присутствие во времени и в пространстве? Волевое решение тут ни при чем, ни при чем и случайность. Ни стечение обстоятельств, ни бег секунд сквозь бесконечность не могли привести его в эту таверну в этот час. То была его судьба. Он чувствовал это с нелепой, но твердой убежденностью.
Официант принес Харви стакан вина, шаркая плоскими подошвами огромных парусиновых туфель. Смахнув со стола крошки грязной хлопковой тряпкой, он поставил стакан, принял деньги с таким видом, будто его оскорбили, и вернулся к своим оливкам.
Харви сидел, наклонив голову и глядя на вино насыщенного коричневого цвета. Потом поднял стакан и осушил его. Страшно ему не было, прежняя глупая жажда исчезла. Понимание этого тоже пришло к нему с абсолютной убежденностью. Неужели он когда-то считал, что таким путем можно сбежать от проблем? Но не теперь! Его состояние изменилось. Он сам изменился до полной неузнаваемости.
Неслышно вздохнув, Харви поднял глаза и застыл от неожиданности. В дверном проеме появился мужчина. Постоял там некоторое время, глядя назад через плечо. Потом, пригнувшись под притолокой, вошел внутрь. Это был Коркоран.
Он сразу увидел Харви. Они уставились друг на друга, затем Коркоран подошел, плюхнулся на соседний стул и вытер лоб платком. Былая самоуверенность и невозмутимость ирландца исчезли, как и привычная веселость. Он явно был не в духе. По запыленному лицу бежали струйки пота, будто он недавно бежал куда-то со всех ног. Не сказав ни слова Харви, он без лишних церемоний заказал выпивку, запихал носовой платок в карман и повернул стул так, чтобы видеть дверь. Как только принесли заказ, Джимми сделал глоток и вытер губы тыльной стороной ладони. Затем, словно спохватившись, снова выпил, глубоко вздохнул и застонал. Наконец улыбнулся, но то была неуверенная улыбка, к которой примешивалось выражение крайней досады.
– Рад встрече, – провозгласил он, тряхнув головой. – Но ей-богу, не будь на мне сегодня удачной обувки, встречаться бы мне с дьяволом на том свете.
– Что случилось? – спросил Харви.
– Что случилось? – простонал Коркоран. – Дельце мое провалилось к чертям, вот что. А виноват во всем Боб Синнот, хотя, может, не пристало так говорить о нем, раз он уже в могиле, упокой Господь его душу.
Харви молча смотрел на своего друга. Минуту назад его мысли звучали в мажорной тональности, в ушах звенело пророчество судьбы. Он узрел смутное видение, на него обрушилось послание из прошлого. И вот теперь он вынужден иметь дело с вездесущим ирландцем, с его эксцентрическими стенаниями по поводу некоего Синнота, который «уже в могиле». О, неужели в жизни не существует никаких высших ценностей? Что в ней вообще есть, кроме смехотворного разочарования?!
Он беспокойно поерзал, подавил вздох и наконец спросил:
– Имеется в виду тот, кого ты называл профессором?
– Он самый! – вскричал Джимми, ужасно расстроенный. – Он самый, заманил меня сюда, письма строчил, зазывал к нему присоединиться, наплел с три короба как не знаю кто, да помилует его Матерь Божья в чистилище. Мол, у него парк развлечений рядом с ареной для корриды, там что-то вроде ярмарки. Пел, прости господи, дескать, местечко хлебное, народ валит толпами. А Боб всегда высоко метил, знаешь ли. Но видел бы ты эту дыру! Черт побери, он решил втравить меня в грязную сделку, вконец облапошить. В себя прийти не могу, как подумаю, что Боб задумал подвести меня под монастырь.
– Что ты имеешь в виду?
Джимми в отчаянии махнул рукой:
– Конечно, Боб уже катился в пропасть, когда строчил мне письма. По макушку в передрягах, по уши в долгах. Взял у одного тут деньги в долг под предлогом того, что я приеду и войду в дело. Чтоб ему ни дна ни покрышки! Ты можешь себе представить?! Профессор, как никто другой, умел задурить человеку голову разными враками.
– Но разве ты обещал вложить деньги в его бизнес?
Коркоран зашелся в кашле и никак не мог остановиться; от жуткого приступа удушья его лицо побагровело. Наконец, подняв смущенный взгляд, он пробормотал:
– О чем это ты толкуешь?
Повисла мертвая тишина.
– Понятно, – с иронией проронил Харви. – Что ж, этот человек умер, беспокоиться не о чем.
– Точно, он-то умер с концами! – вскричал Джимми. – Загнулся от этой, благослови ее боже, лихорадки, которая у них тут бродит. Но будь он приличным малым, умер бы месяц-другой назад, тогда я бы не вляпался. Так нет же, отбросил копыта за день до моего приезда. Ей-богу, ну что за манеры!
Его негодование было так велико, что, вспомнив прежние торжественные заявления о великом деловом партнерстве и бесспорных достоинствах профессора, Харви невольно улыбнулся.
– Тебе придется вернуться на судно вместе со мной. Именно это тебя беспокоит? – спросил он.
– Да ну, я совсем не беспокоюсь. Ей-богу, я вообще никогда не беспокоюсь. Я больше злюсь из-за того, чем все это обернулось для меня.
– Ты хочешь сказать – для Синнота?
– Говорю же, для меня! – раздосадованно отрезал Джимми. – Я тебе сказал, что Боб задолжал кучу денег. И видел бы ты того даго[45], которому он задолжал. Когда я пришел домой к Бобу, этот тип уже сидел там, здрасте-пожалста, с бандой желтых парней, ждал меня, размахивая телеграммой, которую я отправил из Лас-Пальмаса, и… ну да, парой-тройкой моих писем. Накинулись на меня, будто я им Крез какой-то, кричали, что я должен вернуть за Боба долг. А у меня самого, здрасте-пожалста, в кармане свистит. Ей-богу, набросились, как свора собак на кабана. Свернули бы мне шею как пить дать, если бы моим девизом не была мудрая осмотрительность. – Он перевел дыхание, взял стакан, поднес его ко рту и добавил: – Но видишь, я здесь, жив-здоров, как огурчик. Надо быть головастым малым, чтобы одолеть Джимми К.
К нему уже начала возвращаться былая самоуверенность, как вдруг он осекся и с отвисшей челюстью опустил недопитый стакан.
На пороге таверны стояли трое мужчин. Они без видимого интереса осмотрели зал, глядя куда угодно, только не на Коркорана, потом с деланой небрежностью вошли и расположились за столиком у двери.
– Смерть и дьявол! – пробормотал Джимми себе под нос.
Харви повернулся, чтобы исподтишка изучить эту троицу. Выглядели они крайне неприятно.
