Один обитатель деревни, исправленной Бенасисом, – человек по фамилии Гинесту. Гинесту – единственный, кто остался в живых из пятидесяти солдат, соорудивших мост, по которому остатки наполеоновской армии перешли Березину во время отступления из Москвы в 1812 г. Перед самым выходом романа Бальзак изменил фамилию персонажа на Гондрен. Может быть, именно тогда он вспомнил рассказ, который опубликовал в 1830 г., «Прощай» (Adieu), где вскользь упоминался единственный выживший после переправы через Березину. Он «живет или, точнее, страдает в деревне в полном забвении»660. Судя по всему, Гондрен и тот неназванный персонаж – одно и то же лицо.
Следовательно, можно считать, что Гондрен стал первым из 593 персонажей, многократно возвращающихся на страницы других произведений Бальзака. Начало туманное, но вовсе не недостойное, если средством, позволившим Бальзаку сплотить свою империю, стал невоспетый герой Русской кампании Наполеона. Кстати, оказалось, что на самом деле после переправы через Березину выжили два человека661. Значит, строитель понтонного моста Гондрен также стал звеном мостика между реальным и бальзаковским мирами.
Пятнадцать месяцев отделяет пребывание Бальзака в Женеве от его поездки в Вену на свидание с Эвелиной в конце ее европейского турне в мае 1835 г. Пятнадцать месяцев, в течение которых он приобрел видное положение в обществе и стал завсегдатаем австрийского посольства в Париже. Кузина Эвелины, Мария Потоцкая, передала ему рекомендательное письмо к жене посла, Терезе Аппони. Впоследствии путешествия Бальзака по Европе отмечены визитами в посольства и замки. Для человека со связями Европа казалась куда меньше, чем в наши дни. Сознание того, что он знаком с нужными людьми, делает увлечение Бальзака аристократией увлечением весьма полезным и практичным. В то же время он начал работать над романом «Поиски Абсолюта», в котором ученый-фанатик дважды пускает на ветер семейное состояние в поисках принципа материи. Он начинает и «Серафиту», историю ангела, полумужчины-полуженщины, который претерпевает последнюю земную трансформацию в норвежских фьордах. Чуть позже, осенью 1834 г., он написал свой самый известный роман, который чаще всего переводят на иностранные языки, «Отец Горио» – такой же шедевр его раннего среднего возраста, как «Кузина Бетта» его шедевр преждевременно пожилого возраста.
Когда в конце 1834 г. в «Ревю де Пари» стали появляться первые части романа, «Горио» из истории отца, чья одержимая любовь к дочерям переживает их самые худшие предательства, превратился в историю о совращении молодого Эжена де Растиньяка одним из самых ярких литературных злодеев, Жаком Колленом. В «Горио» Коллен, беглый каторжник, живет в захудалом пансионе г-жи Воке («для дам, господ и прочих») под фамилией Вотрен.
Когда один критик в 1846 г. обвинил Бальзака в том, что он произвел Вотрена из глубин своего больного воображения, Бальзак заверил его, что прототип существует на самом деле, присовокупив, что его вдохновила встреча со знаменитым Франсуа Видоком662, бывшим преступником, ставшим сыщиком. Бывший глава Главного управления национальной безопасности, Видок, возможно, и не обрадовался такому признанию. В апреле того года Бальзак и Александр Дюма посетили ужин, который давал филантроп Бенжамен Аппер663. Среди других гостей были лорд Дарем, лорд—хранитель малой печати Англии, Анри Сансон, палач Марии-Антуанетты, чьи «мемуары» написал Бальзак, и сам Видок. Бальзак нашел общество Видока приятным и часто ссылается на его восхитительные дедуктивные способности. Он даже увековечил слова, сказанные Видоком за ужином: «У всех преступников, которых он арестовывал, проходило от одной до четырех недель, прежде чем к ним возвращалась способность выделять слюну»664. Несомненно, он воспользовался рассказами Видока для придания достоверности портрету Вотрена в «Отце Горио»: «Самый способ, каким он обильно сплюнул, разоблачил невозмутимое хладнокровие, что предполагает человека, способного совершить преступление, чтобы выпутаться из сложного положения»665.
Впрочем, в одном важном отношении Видок совсем не похож на Вотрена. В своих мемуарах Видок недвусмысленно пишет, что ненавидит гомосексуалистов. Зато Вотрена влечет к Растиньяку сексуальное желание, дополненное страстью навязывать свою волю: благодаря тайной помощи Вотрена Растиньяк должен взлететь на вершины общества, а преступник – насладиться искупительной местью.
Интересно, что этот роман о сексуальной одержимости, порочности и развращенности так прочно укоренился в учебных программах в англоязычном мире. Очень жаль, что для многих читателей знакомство с французской литературой начинается (а часто и заканчивается) первыми страницами «Отца Горио». Все, кого в классе заставляли дословно переводить длинное описание пансиона Воке, возможно, считали описание своеобразным «романом в романе». Пансион описывается на двадцати пяти страницах, причем Бальзак не только описывает место действия, но также и знакомит читателей со всеми действующими лицами. Почти сразу заметив, что роман, возможно, не поймут те, кто живет за пределами «прославленной долины из осыпающейся штукатурки и сточных канав, черных от грязи» (то есть за пределами Парижа), автор не поощряет к дальнейшему чтению. Вот почему для многих изучение французского по «Отцу Горио» похоже на барахтанье в патоке. Кроме того, не все употребляемые Бальзаком слова можно найти в словарях. Сравнения с «Королем Лиром» наделяют «Отца Горио» чертами своего рода нравственной респектабельности. Считается, что во введении Бальзак излагает свою знаменитую гипотезу о том, что люди и предметы, которые их окружают, органически связаны друг с другом: «На жирном потрепанном ее лице нос торчит, как клюв у попугая; пухлые ручки, раздобревшее, словно у церковной крысы, тело, чересчур объемистая, колыхающаяся грудь – все гармонирует с залой, где отовсюду сочится горе, где притаилась алчность и где г-жа Воке без тошноты вдыхает теплый смрадный воздух. Холодное, как первые осенние заморозки, лицо, окруженные морщинками глаза выражают все переходы от деланой улыбки танцовщицы до зловещей хмурости ростовщика, – словом, ее личность предопределяет характер пансиона, как пансион определяет ее личность»666.
Покажите мне крючок для пальто, неоднократно повторяет Бальзак, и я покажу вам будуар667. В наши дни его теория кажется более мистической, чем научной, и даже во времена Бальзака, когда необычность и индивидуальность вещей начинала стираться, такой тип описания, позднее доведенный Эмилем Золя до абсурда, казался одним из «пунктиков» писателя. («Газетт де Фам» пародировала такой способ описания, рассказывая историю дома, чьи стены так тонки и сыры, что он умирает от грудной болезни.)668
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
