– А народ что? – спросил Плацекин.
– Поддерживает этих смутьянов. Да какой это народ? Такая же шваль, как и картошкинская братия. Но они уже и нового городского голову избрали.
– Вот даже как! Кого же?
– Одного парня. Не местного…
– И откуда он?
– Бог ведает. Говорят, историк.
– А зовут его как?
– Иваном.
– Понятно. Знаю его. Ну, что ж. Пойдем Людку вызволять. Допрыгалась, сучка!
19
Каждый человек обладает на Небесах своим светом. Когда двое встречаются, их огни сливаются, рождая новый свет. Это называют рождением, новый свет – ангелом. Но такой ангел не может жить более двенадцати месяцев, если только двое породивших его не встретятся на земле еще раз прежде, чем окончится срок. Но если они встречаются спустя двенадцать месяцев, то могут вновь оживить ангела.
Рабби Пинхас из Корца
Тут действие опять возвращается немного назад, поскольку читатель, возможно, недоумевает: с чего бы вдруг мамаша Картошкина совершила государственный переворот в одном, отдельно взятом субъекте федерации, в одночасье свергла грозную мадам Плацекину и взяла власть в городе в свои руки.
Но начнем с Даши. К началу грозы девушка находилась в почти бессознательном состоянии. Она крепко вцепилась в руку мамаши и уже больше не отпускала ее до тех пор, пока не дошли до подворья Картошкиных. Всю дорогу Дашу била сильная дрожь, а когда они достигли дома, девушка почти не держалась на ногах.
– Куда же ее такую? – удрученно произнесла мамаша.
– А мы сами куда? – в свою очередь, спросил Толик. – В доме ночевать опасно, он вот-вот завалится, а сарай сгорел. И дождик все еще накрапывает.
– Может, к нам? – предложили близнецы. – Правда, у нас тесновато, но уж как-нибудь… А завтра свою хату починять начнете.
– Нет, – изрекла мамаша. – К вам не пойдем. Чего нам по чужим углам мотаться. Наводнение, это что? Стихийное бедствие! А в случае стихийного бедствия кто о нас должен позаботиться? Государство в лице городских властей! Вот и идем в управу. Там места много. Вот в ней и переночуем. Берите одеяла, подушки, и за мной.
Они шли по темным улицам почти ощупью. Мамаша и Толик поддерживали Дашу, готовую рухнуть в беспамятстве, близнецы тащились следом, нагруженные спальными принадлежностями. Дорогой им встречались и другие жители Верхнеоральска, пострадавшие от ливня, и мамаша приглашала всех обездоленных следовать за ней. Наконец пришли к администрации. Как и повсюду, здесь было темно, а на дверях висел здоровенный, амбарный замок.
– Ломайте! – приказала мамаша. – Под мою ответственность.
Замок был мгновенно сорван, и толпа хлынула в здание. Откуда-то появились свечи. Колеблемые сквозняком язычки пламени метались по коридорам и кабинетам, словно колдовские болотные огни, и происходящее казалось фантастическим спектаклем, разыгрываемым сумасшедшими на полузатонувшем корабле.
Командовала мамаша.
– Располагайтесь, товарищи, – распоряжалась она. – Ложитесь на кушетки. Не хватает кушеток, – на пол. Переночуем, а утром по домам. Но упаси вас Бог брать, а тем более растаскивать тутошное имущество. Спать спи, а трогать не моги. Сама завтра проверю.
Кое-как все улеглись, и через час в здании раздавался лишь храп, сонное сопение, да бессвязные возгласы страдальцев, переживших стихийное бедствие.
Однако завтра наступило даже скорее, чем предполагала мамаша. Ни свет ни заря коридоры администрации огласились громкими воплями появившейся неведомо откуда мадам Плацекиной.
– Самоуправство! – визжала она. – Кто позволил?! По какому праву?!
– Ну, я позволила, – миролюбиво ответствовала мамаша, протирая глаза. – Чего орать-то?
– Ты кто такая?! – не сбавляла тона Людмила Сергеевна.
– Я жительница Верхнеоральска, российская гражданка… Дом у меня, видишь ли, водой смыло. И у других тоже. А вот позволь узнать: кто ты и по какому праву здесь разоряешься. Честным людям спать мешаешь.
– Я – хозяйка города! И не позволю всякой сволочи сюда врываться, да еще ломать замки.
– Ах, ты хозяйка?! Кто же тебя, хозяйка, назначил на эту должность? Народ? Что-то я не припоминаю такого факта.
– Кому надо, тот и назначил! – продолжала орать Плацекина. – А вот вы почему здесь оказались?!
– Ввиду чрезвычайного положения. Дома наши смыло.
– Ах, дома смыло… И поэтому сразу в учреждение лезть нужно было? Не могли на улице переночевать. Сейчас вроде не зима. Перемоглись бы ночь. А вы замки взламывать вздумали. Тоже мне, жертвы стихии! Эй, Кузмич! – крикнула она вертевшемуся тут же завхозу. – Коли они пострадавшие, нужно им помощь оказать. Там, в моем кабинете, стоит большая банка со сгущенкой. Литра три, наверное, в ней будет, а то и пять. С молокозавода принесли. Выдай ее бедолагам в качестве гуманитарной помощи. Пускай с горя сладенького покушают.
– Ты слышал, Толик, – воскликнула мамаша, – как эта барыня с нами разговаривает! Да ты, матушка, – самозванка!
Народ обступил спорящих женщин. Все напряженно слушали их препирательства, но пока никто, кроме мамаши, не решался противостоять наглой и крикливой Плацекиной.
– А у меня тоже дом целиком снесло, – робко заметил какой-то тщедушный старичок.
– Дом у него целиком… – передразнила бедолагу Людмила Сергеевна. – И чего же ты теперь, дед, хочешь?
– Помогли бы деньгами.
– Деньгами тебе помочь?! На-ка выкуси! – Плацекина сунула под нос старику кукиш. – А этого не желаешь понюхать?! Я же вам выдала сгущенку, – издевательски заметила она. – Чего же еще нужно.
– Ах ты, тля! – закричала мамаша. – Издеваешься?! – и она бросилась на Людмилу Сергеевну и вцепилась той в волосы, а потом и повалила ее. Две женщины катались по паркетному полу, а зрители в недоумении и страхе таращились на них. Только Толик Картошкин и его соратники Славка и Валька спокойно взирали на безобразную сцену, да еще и подзадоривали:
– Дай ей, мать! Всыпь как следует!
Людмила Сергеевна была, конечно, моложе и крепче, но ярость придала мамаше сил, и она, прижав самозванку к полу, с треском сорвала с нее некогда белоснежную блузку. Грузная Плацекина, похоже, устала, потому как сопротивлялась уже из последних сил, ворочаясь на полу, словно перевернутый на спинку жук. Следом за блузкой мамаша одним могучим рывком разодрала юбку Людмилы Сергеевны по шву сверху до низу.
– Класс! – хохоча, выкрикнул Толик. – Давай заголяй ее дальше.
– Тащите сгущенку, живо! – закричала мамаша.
Кто-то приволок из кабинета Плацекиной громадную бело-голубую банку. Банка уже была открыта, но полна не до краев.
– Видите, что она нам подсовывала! – исступленно заорала мамаша. – Хотя бы целую дала. Так ведь нет. Жрала уже. Да, видать, не понравилось. Возьми Боже, что мне не гоже. Ну-ка, Толька, сорви с нее последние тряпки!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
