— Их двадцать.
— Двадцать триер! — воскликнул Менедем. — Это не пиратская вылазка — это рейд военного флота. Но чьего?
— Давай надеяться, что нам не придется это узнать, — ответил Соклей. — Они идут под парусами и, похоже, точно знают, куда им надо. Может, они просто продолжат свой путь.
— Возможно. Похоже, они направляются прямиком к устью Сарно. Наверное, собираются разграбить Помпеи. — Менедем не позволил двоюродному брату себя перебить и продолжил: — Если это так, хорошо, что мы убрались оттуда нынче утром. Если бы они прихватили нас у пирса, то смогли бы сделать с нами все, что угодно.
— Это верно. И я тоже рад, что мы вовремя оттуда ушли, — сказал Соклей.
Всем своим видом он говорил: «А я ведь тебя предупредил!», но он не произнес этого вслух, так что у Менедема опять не было повода на него рассердиться.
Вдруг Соклей издал такой звук, будто кто-то ударил его в живот.
— Гребцы на триере, которая ближе всех, только что стали грести. Она… Разворачивается!
Менедем оглянулся через плечо.
— Чума и мор! — сказал он тихо.
Соклей был прав, хотя Менедем и не ожидал, что его двоюродный брат ошибся.
Триера буквально запрыгала по воде: на ней было сто семьдесят человек и три ряда весел — против одного-единственного ряда весел на «Афродите».
— Гребите быстрее! — велел Менедем Диоклею.
— Мы делаем все, что можем, капитан, — ответил келевст. — Они просто быстроходнее нас, вот и все.
Менедем выругался. Он и сам слишком хорошо это знал. А если бы даже не знал, то сейчас бы легко догадался — потому что триера увеличивалась прямо на глазах.
Соклей завороженно глядел назад — скорее с любопытством, чем с ужасом.
— На главном парусе у них нарисован волк, — заметил он. — Чья это эмблема?
— Какая разница? — прорычал Менедем.
К его удивлению, Диоклей ответил:
— Это эмблема римлян — тех италийцев, что дерутся с самнитами.
— Откуда это тебе известно? — спросил Соклей, как будто вел философский диспут в афинском Лицее.
— Из разговоров моряков в тавернах, — пояснил начальник гребцов. То же самое сказал Менедем несколько дней назад. — Чего только не услышишь, пока сидишь там и дуешь вино.
— Интересно, — проговорил Соклей.
— Ты считаешь интересным тот факт, что теперь мы знаем, кто именно собирается продать нас в рабство или проломить нам головы и сбросить в море? — ядовито поинтересовался Менедем.
Триера догоняла «Афродиту» с поистине ужасающей скоростью. Римляне — если это были они — взяли паруса на гитовы и убрали грот- и фок-мачты. Как и эллины, они шли в атаку только на веслах.
Экипаж триеры наверняка не был самой лучшей командой в мире. Время от времени пара весел сцеплялись друг с другом или какой-нибудь гребец сбивался с ритма. Их келевст, вероятно, орал на людей до хрипоты, пытаясь выжать из них как можно больше. Но у римлян на веслах было столько человек, что маленькие ошибки едва ли играли роль. В бою против другой триеры такие детали, может, и были бы важны, но против акатоса, имевшего на борту вчетверо меньше гребцов? Едва ли.
«Какая разница, хорошо или плохо они гребут, если они все равно нас догонят», — подумал Менедем.
Его люди гребли как одержимые, пот струился по их обнаженным плечам. Невозможно долго выдерживать такой темп, и даже самая замечательная гребля лишь на некоторое время отсрочит неизбежное.
«Они догонят нас, если мы будем продолжать удирать. Но что, если мы вместо этого развернемся им навстречу?»
И тут Менедем громко расхохотался.
То был слегка сумасшедший смех. А может, и не слегка — во всяком случае, Соклей и Диоклей пристально на него посмотрели. Но сам Менедем в точности знал, что это было такое: смех человека, которому уже нечего терять.
— Левый борт! — крикнул он, и головы всех гребцов левого борта повернулись к нему.
— Левый борт! — еще раз повторил он, чтобы гребцы были готовы выполнить любую его команду. Потом закричал снова, на этот раз отдавая приказ:
— Левый борт, греби назад!
Менедему захотелось весело закричать, когда он увидел, как слаженно, послушно действуют его люди. У него была хорошая, спаянная команда, которой он мог гордиться. Большинство моряков успели приобрести опыт, работая веслами на родосских военных кораблях, Менедем с Диоклеем сумели сплотить их в экипаж. Менедем не сомневался: преследующие их римляне, попытавшись повторить их маневр, просто опозорились бы.
Он потянул назад рукоять одного из рулевых весел, а другую подал вперед, еще больше понуждая «Афродиту» развернуться навстречу своему преследователю. Когда судно повернулось, Менедем выкрикнул тем немногим морякам, что не сидели на веслах:
— Парус на гитовы!
Они тоже все как один ринулись выполнять команду.
Менедем действовал, полагаясь исключительно на интуицию, потому что до сих пор не знал точно, какие силы ему противостоят.
— Ты ведь не собираешься на них напасть? — спросил Соклей. Его голос по-мальчишески сорвался на последнем слове: он едва ли мог поверить в такую перспективу.
— Они догонят нас и протаранят, если мы попытаемся бежать, — ответил Менедем. — Это наверняка. А так у нас будет шанс.
— Крошечный шанс, — добавил Соклей.
Менедем думал точно так же, но ощерил зубы, изображая улыбку, и поинтересовался:
— У тебя есть идея получше, милый братец?
Помедлив мгновение, которое показалось ему вечностью, Соклей покачал головой.
Однако Менедем уже забыл о нем.
Все его внимание было теперь приковано к римской триере: полоса воды между двумя судами быстро сокращалась — теперь их едва ли разделяло несколько стадий. Менедем оторвал взгляд от триеры, чтобы быстро посмотреть — как там остальной римский флот. Другие суда по-прежнему плыли к устью Сарно. Их капитаны наверняка считали, что одной триеры с лихвой хватит, чтобы справиться с торговой галерой.
«Вот и прекрасно, мне это только на руку, — подумал Менедем. И вдруг усомнился: — А что, если они правы?»
Но тут же решительно тряхнул головой.
Он не мог сейчас позволить себе усомниться в победе, каким бы крошечным ни был шанс «Афродиты» против этого большого корабля. Если бы на его месте сейчас стоял Соклей, как бы он поступил? Менедем снова покачал головой. У него не было времени размышлять об этом.
Он наблюдал за римской триерой. То была катафракта: судно, имевшее полную палубу, какую имели большие суда — пятиярусники и четырехъярусники. Воины в бронзовых шлемах и корселетах и почти голые моряки бегали по палубе. Некоторые из них показывали на «Афродиту». Через разделяющее их водное пространство до Менедема слабо доносились их крики.
