Он же перед друзьями хотел себя показать. Он же был в азарте. Он же не думал, что выйдет так сильно — с разлету-то и хлыстом! Милые такие развлечения аристократиков, ну-ну.
— Насмерть? — отрывисто спрашивает Грызи. Задавака трясет головой.
— Я только… один раз успел. А потом она…
— О, тогда другое дело. Не хочешь пойти к нам в питомник? У нас есть для тебя напарничек.
Причесочки, в общем, схожие — найдут общий язык.
Надо было этой твари пинка дать навстречу яприлихе.
— Эгерт, — Грызи наклоняется, опираясь ладонями о колени. — Она что? Вспоминай очень подробно.
— Закричала, — тихо и удивленно отвечает Задавака. — Она как-то… закричала, упала на землю… поползла. Я спешился, пошел к ней… чтобы помочь! — это уже в ответ на фырканье Шипелки. — А она опять закричала, только будто… вцепилась в землю. У нее была кровь, а она… Словно хотела… зарыться.
Или заслониться. Тут до меня начинает доходить — почему на лице у Грызи такая безнадега.
— Она выкрикивала какие-то слова?
— Н-на их языке. Я думал, она просто кричала… потом… посмотрела на меня.
Зубы у него бьют хорошую такую дробь.
— Потом у нее стало… лицо… такое лицо, будто она… уми… умирала. Я шагнул вперед, а она… зашипела, и… голос… у нее был такой голос и глаза…
Что он драпанул. Можно было сказать это. Только зачем. Я тут занимаюсь разделыванием софы. Свежую, будто Задаваку. Будто его поганую шкуру.
Драпанул к своим дружкам, и они ускакали. А потом с единорогом началось. Или сразу же началось? Нет смысла выяснять. Без того понятно.
Шипелка молчит у окна. По физиономии видно — благоговеет. Конечно, поняла. Хоть и изгнанник из общины…
Грызи встает из своего кресла.
— Она не кричала, — говорит негромко и размеренно. — Она взывала. Хотела, чтобы ее услышали и защитили. Может, и отомстили. И он всё-таки услышал. И пришел.
— К-кто?
Задавака пялится круглыми глазами, поперек носа — красные полоски от манжет с кружевом.
— Рой. Вернее, она взывала к Рою, но откликнулся он… Всесущий. Верховный жрец даарду, который наложил на тебя эту печать.
ВРАГ ЖИВОГО. Ч. 3
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
— Собираемся и поехали.
Это я говорю, насмотревшись, как Грызи расхаживает по гостиной. Оставляя следы на бежевом даматском ковре. И задумчиво пощёлкивая пальцами.
Шипелка уже отошла от окна, зашилась в угол. За что-то разлапистое, в кадке. Посвечивает глазами сквозь листву. Похоже, меня поддерживает.
— В питомник. Поехали, ну. Мы тут закончили. Животные не виноваты. Проблема вот в нем.
Тычу пальцем в Задаваку, который малость окаменел на стульчике.
— Тут же ни черта не сделаешь уже. Пусть разбираются сами.
— Не вариант, — отвечает Грызи на тридцать каком-то вираже.
— По-моему — как раз вариант. А ты опять…
Вечный спор. Грызи только дай повытирать сопельки какой-нибудь скотине. Как той же пьянчужке-Дрызге, которая дочку за спиртным в деревню гоняет и пропивает жалование. Или Плаксе, которая ни черта не делает, только по углам прячется и капает слюнями на Мясника. Про самого Мясника молчу.
— А как, по-твоему, Моргойлы разберутся с этим сами? Возможность отменить чары такого рода у них нулевая. Будут пытаться поговорить со Всесущим? Поедут для этого в Ирмелей? Их не пропустят не то что в святилище — ни в одну общину, они «Люди Камня».
— Ну, запереть этого придурка туда, где нет животных, и дело с концом! Уединённое место, хорошие стены…
— …высокая башня, и поставить артефакторные щиты, и двери досками забить, — невозмутимо продолжает Грызи. — И прогулки — две в день по полчаса. Это же тюрьма. До конца жизни, потому что проклятие будет действовать постоянно, оно даже может ещё усилиться.
На этом моменте Задавака открывает рот и давится воздухом. Вообразил перспективы, наверное.
Грызи поворачивается к нему, приподнимает брови — ничего добавить не хочешь?
Но Задавака только говорит таким голосом, будто его по башке огрели:
— Я хотел поступать в Академию Таррахоры… в следующем месяце.
И остается сидеть с прямой спиной.
— Получил по заслугам, — чеканю я и отворачиваюсь, чтобы не попасть под укоризненный взгляд Грызи. Убрать такое из мира — мир чище станет.
— Ты, похоже, не поняла — что стоит на кону.
Прочерчиваю ещё резаную полосу по гладкой, скользкой ткани. Расходится, показывает потроха софы. Всё мне понятно. Я же видела Леди. Не усыпила б я ее вовремя — она рванула бы напрямик, через меня. Даже если запереть Задаваку в башню — вокруг этой башни начнут ходить разъяренные звери. Покалечатся. Или с охраной столкнутся — мало ли, поранятся.
— Ну, в Алчнодол его, почему нет?
Глаза не поднимаю. Но Задавака, кажись, только что чуть не навернулся со стула.
Алчная Долина — место, где магия не живет. Оно магию выпивает. Опухоль на теле Кайетты. Веселая опухоль, зеленая и с речушками, в которых молчит вода. Там, правда, тоже селятся разные. «Пустые элементы», которые не устроились в жизни или не рванули на Вольные Пустоши. Фанатики Единого, которые считают, что магия — зло.
Магические звери туда не заходят, так что Задаваке там самое место.
— Не факт, что поможет, у терраантов свои чары… это может работать и с обычными животными.
Не говоря уж о том, что Визгля тоже в долгу не останется. Всем растреплет, как злые терраанты прокляли ее невинную кровиночку. До короля дойдет. А Илай Ушибленный вечно начинает творить справедливость где не надо. Полезет еще к даарду, может с земель прогнать…
Потом придворные дамы начнут молоть языками. И через годик какой-нибудь ученый напишет книжонку, в которых даарду ходят и специально проклинают первенцев из аристократических семей жуткими проклятиями. А там уже народ подтянется: «О, а слыхали, это в Овингере-то эти… пещерники… говорят, триста диточек лет восьми прокляли, увели и в лесу сожрали!»
Прикончить бы этого придурка, столько бы проблем сразу решилось. Но нет, это ж не наш метод. Наш метод — тащить его за уши из ситуации, в которую он сам себя запихал.
— Хаата, — тихо говорит Грызи.
В углу будто разбудили клубок недовольных гадюк.
— Мне нужно поговорить со Всесущим. Пока еще дело не зашло слишком далеко.
Шипелка забивается в угол поглубже и свистит так бешено, что первые фразы я просто не разбираю. Что-то про Врага Живого. И про заслуженную долю. И про опрометчивых пастырей. Под конец начинаю вычленять что-то ценное:
— Не стану… не могу, не проси, сестра! Я — дурной сосуд. Покинула Рой… иссохшая пуповина, — как бы заставить говорить даарду медленнее, чтобы я всё разбирала. — Отрезанный
