проявите благоразумие. Берите деньги.
Эта мелкая, лысоватая дрянь проявила благоразумие. Он взял деньги, нашёл грузчиков, только зыркал, будто хорёк. И всё сквозь зубы сетовал, что понаразвелось… проклятые ковчежники… а он-то купился на рекомендации… да чтобы он ещё когда-нибудь…
— И на прощание, — выдала Грызи, когда мы уже отправили носилки вперед. — Пересмотрите отношение к бестиям. Вы же не хотите ещё одного Энкера? Они на грани. Будем считать, я вас предупредила.
Потом мы шли втроём. Грызи, я, волочащая ноги даарду. Эта еще и спотыкалась, потому что вовсю на Грызи пялилась тускло светящимися глазами.
Я вполголоса надеялась, что при побеге этому гаду-хозяину что-нибудь отожрут. И продумывала, как мы вернёмся. Потому что знала, что через четыре дня, в полнолуние, мы снова будем тут, но в маск-плащах. Чтобы открыть клетки и вывести зверей подальше. Слабых забрали сегодня, остальных — в леса. Только Грызи с ними придется остаться сколько-то дней, чтобы вспомнили дикие привычки. Кого-то, может, и в питомник приведем потихоньку.
Грызи болтала с даарду. Рассказывала про «Ковчежец». Про то, что делаем. Даарду сопела и переваривала. Потом началось:
— Зачем тебе дурной корень в твоём питомнике, варг? Дурной сосуд зачем? Кормить зверей? Убирать? Слушать лес?
— Да как себе захочешь, — отмахнулась Грызи. — Если будет желание уйти — пожалуйста, только подкормись сперва и подлечись. Захочешь пожить у нас — дело всегда найдется.
— Дело? Для той, кто без имени? Кто без корней? Без пути?
— Дела не различают корней, путей, имён, — Грызи перешла на общедоступный. — Но насчёт имени и правда неудобно. Как тебя называть? Как тебя звали до изгнания?
Тогда, в горячей южной ночи она молчала так долго, что я думала — не ответит.
— Хаата. Звали… зовут… Хаата, сестра.
Под дубом Шипелка топчется на месте, ощупывает сперва корявый ствол, потом наклоняется, трогает корни. Цокает языком, лезет пальцами в траву. Отходит, опять нюхает, щупает.
Будто яприль, учуявший трюфель.
Моргойл явно чувствует себя тем, кем является — идиотом. Грызи трет подбородок и делает вид, что так оно и надо.
— Ты вообще… говорила с ним когда-нибудь? — спрашиваю сквозь зубы. Мне не приходилось видеть обряд воззвания. Так, наслушалась от даарду фразочек типа «Мои глаза — глаза Всесущего», «Не говори такие слова. Оскорбишь Всеслышащего». Но Грызи с терраантами знакома подольше, её в общинах за свою считают. Она как-то обмолвилась, что год с лишним вообще жила у терраантов.
— Не пришлось. Верховный жрец не то чтобы часто беседует даже с даарду.
— Он разве не сидит сразу во всём Рое? У них в черепушках. Вроде как… подсказывает им, что делать.
Шипелка косится, будто кошка, которая унюхала лимон. Фыркает тоже по-кошачьи.
— Истэйон… Тот-что-в-рое… на вашем языке. Голос земли, Ардаанна-Матэс. Как она — всё видит. Всё слышит, всё помнит. Всегда даже в дурных сосудах, — стучит себя по виску. — Отзывается не всем, не всегда. Когда зовут. Когда надо направить. Вмешаться.
Стряхивает с ног лёгкую плетёную обувь и завершает сквозь зубы:
— Или наказать.
Не вижу что-то на бледной шипелкиной физиономии восторга по поводу этого их главаря. Она и раньше-то мало что говорила о своих. И не обмолвилась — за что её выперли из общины.
Даарду еще что-то бормочет, потом машет рукой:
— Ты иди сюда, ближе, сестра. Эти пусть станут дальше. Смердят.
Грызи делает шаг вперед. Я и Задавака остаёмся смердеть в сторонке.
А Шипелка начинает прорастать. Иначе не скажешь. Пальцами ног вцепляется в землю, и пальцы будто удлиняются, их даже вроде как становятся больше. Глаза у даарду закатываются, видны только белки, и она чуть покачивается — будто дерево под лёгким ветерком. Пальцы рук трепещут на ветру — ловят ветер как листья. И по ней ползут тени — прозелень и коричневатость, будто Хаата решила напитаться соками земли. Кожа на лице грубеет и покрывается извивами трещин. И из горла летит непонятно что — то ли птичьи трели, то ли змеиное шипение, то ли трескотня сверчков.
Призыв, — говорит мой Дар. Это призыв. Та девочка, о которой говорил Задавака. Она вцепилась пальцами в землю и позвала. И ей ответили сразу, потому что она была одна из Роя. Только вот Шипелка больше — не часть Роя, так что еще вопрос…
Даарду открывает глаза — слепые, серебристые бельма. За которыми что-то живёт — то ли нити, то ли грибница, то ли гудение невидимых пчёл.
Тонкие губы сжимаются чуждо. Иначе.
Потом она говорит не своим голосом:
— Пастырь.
И мой Дар, чертово обострённое восприятие Следопыта, начинает орать. Верещать не умолкая, хуже Визгли. Дар глушит меня криком о том, что та тварь, которая сейчас говорит с нами через Шипелку — это ни черта не нормально, что она… он… оно — это что-то чуждое, неестественное и дрянное, что нужно рвануться вперед и рвать связь, а еще лучше — всадить в эту жуткую мерзость нож, вот прямо сейчас, прямо…
— Мел.
Шёпот Грызи — ушат холодной воды на голову. Она бросает короткий взгляд искоса, показывает глазами на Задаваку. Моргойл трясется как в припадке. Вот-вот ладонь вскинет, бахнет магией.
— Ты звала, Пастырь, — выговаривают губы Шипелки. Язык терраантов. Голос грубый и низкий, сиплый и скрежещущий. Так может говорить плесень. Грибница. Болезнь и старость. — Ты хотела говорить. Плохой сосуд выбрала для этого. Дурной корень.
— Тот, что был поблизости.
Серебристые бельма обшаривают лицо Гриз. Ползают взглядом по дубу. Впиваются в меня, потом в Моргойла — будто облепляют липкой паутиной, выбрасывают сотни мелких, липучих стрелок. К горлу катится ком тошноты, пальцы рвутся к атархэ. Удерживаюсь. Вцепляюсь в руку Задаваки, пока он магию не применил. И шиплю не рыпаться — то ли ему, то ли себе, пока жуткая тварь, которая поселилась в Шипелке, оглядывает нас и кривится в ухмылке.
— Дурное стадо, Пастырь. Найди себе новое. Найди себе… чистое. Ты варг. Хранишь живое. Зачем стоишь на одной земле с бэраард?
— Потому что земля — одна, — отвечает Гриз. Я вижу её в профиль — напряжённую, будто идёт по канату. — И мы на одной земле со всеми. Если хочешь не стоять с кем-то на одной земле — придётся подыскать другую.
Сиплое шипение и клокотание — будто через вонючую трясину выходит газ. Не сразу разберешь, что это смех.
— Или сделать так, чтобы эти не стояли. Не поганили землю. Те-что-без-корней — враги живого. Он — Враг Живого.
Безразмерная и огромная тварь, которая каким-то щупальцем дотянулась до Шипелки, кивает в
