Кири замерла. На ее лице отразилось множество чувств, но она не промолвила ни слова. Аравинда терпеливо ждал. Когда девушка наконец пришла в себя, он как ни в чем не бывало спросил:
– Так мы будем заниматься?
С тех пор каждое утро они на два-три часа уединялись в одной из комнат дома Кайлаш. Что они там делали и о чем говорили, никто не знал, только порой оттуда выходила другая Кири, более мягкая, застенчивая, с горящими щеками и повеселевшим взглядом. Она очень смущалась, если ее кожи вдруг касалась горячая и гладкая кожа Аравинды, и старалась не смотреть в его чудесные глаза. Девушка удивилась бы, если бы узнала, что и он находит ее привлекательной – прежде всего, из-за искренности и прямоты, а еще, как ему казалось, удивительного бесстрашия перед жизнью.
Однажды, когда юноша попытался ее поцеловать, Кири не ударила его, не вынула нож, а сдавленно произнесла:
– Не надо! Я никогда не соглашусь принадлежать мужчине, даже если он прекрасен, как бог.
– Почему?
– Потому что я готова отдать себя лишь тому, кто захочет взять меня со всей честью, а это невозможно!
– Почему? – с искренним удивлением повторил Аравинда.
– Потому что я уже не девушка.
Он подошел к ней и заглянул в ее несчастные глаза с таким пониманием и лаской, на какие только был способен.
– Для меня ты – девушка. Ты не виновата в том, что случилось! А я очень одинок в этом мире. Беспомощен и растерян гораздо больше, чем ты! Я возьму тебя со всей честью, потому что сумел понять тебя за то время, пока обучал своим секретам. Ты очень способная, а главное – безудержная, раскованная, удивительно смелая! Злые люди унизили тебя и причинили боль, но со мной ни твоя душа, ни твое тело не узнают боли и стыда.
Кири слушала с замиранием сердца, а он продолжал:
– Я просыпаюсь ночью и думаю о том, как был бы счастлив, если бы ты спала рядом, а еще мечтаю, как днем мы вместе будем танцевать. Я не хочу, чтобы ты уходила из этого дома.
В глазах Кири блеснули слезы.
– Я не уйду. Из-за тебя.
– А я – из-за тебя. Когда придет время, давай уйдем вместе?
Аджит тоже думал о будущем. После отъезда Тулси он не сможет оставаться в доме одинокой женщины. Женщины, которая нравилась ему все больше и больше.
Однажды он решительно вошел в комнату, где Кайлаш вышивала сари для Тулси, и сказал:
– Очень скоро мне придется уйти. И я не знаю куда. За прошедшее время все так изменилось, что теперь я не вижу ни границ мира, ни границ человеческой души.
Женщина ничего не ответила, только ниже склонилась над рукоделием.
– Я не знаю, что делать, Кайлаш, что придумать, чтобы жить дальше! – потерянно произнес мужчина. – Быть может, вы ответите на вопрос: чему учит жизнь?
– Я тоже не знаю, – тихо промолвила Кайлаш, не поднимая глаз. – Меня жизнь научила лишь одному: за обретением всегда следует потеря – и наоборот. Любовь побеждает все, но любовь – это не только счастье, но и тяжелый труд.
– Вы любили?
– Богов, родителей, сестру, племянника, Тулси. И ее дочь.
– А мужчину?
– Нет.
Он понял.
– Вы испугались?
– Да. Неизбежного. Долга. Смерти. Я хотела жить, не важно как, но жить. Однако правильно ли это, не знаю.
– Вы были счастливы? – Я была спокойна.
Аджит сел рядом с ней.
– Кайлаш! Вам еще будет тяжело – когда вы поймете, что у вас нет ничего по-настоящему своего. Я это понял, когда потерял Арундхати и встретил Тулси. Что было, то было, а что есть – то пришло слишком поздно.
Игла задрожала в ее тонких пальцах.
– Зачем вы это говорите? – прошептала Кайлаш.
– Потому что не хочу уходить, тем более уходить в никуда. – И спросил: – Кто занимается делами вашего покойного племянника?
– Друг Рамчанда. Господин Падма.
– Позвольте мне встретиться с ним! Быть может, я смогу оказаться полезным для вас?
– Я буду рада, – быстро произнесла женщина и еще ниже склонилась над шитьем. Ее щеки пылали.
Она должна была подумать, подумать над тем, что чувствовала, а еще – просто поверить. Поверить в свои собственные слова о том, что любовь побеждает одиночество, нерешительность, страх. Поверить, что перед ней тот, кого она, боясь признаться себе, ждала столько долгих лет.
Глава X
1755 год, Пондишери, Индия
Торжественный гул моря, глухой и тяжелый, Анри услышал задолго до того, как они подошли к берегу, и в его взгляде тотчас появилось что-то пронзительное, острое, ибо в этом звуке таилось предчувствие борьбы и свободы. Запах соленой воды щекотал ноздри, прохладный ветер трепал волосы и одежду.
Очутившись на берегу, Анри долго смотрел на гигантские борозды похожей на огромное кружево пены, на скрытый в тумане горизонт, на носившихся в необозримой вышине птиц, чьи печальные крики перекрывали шум воды, и думал. О тех людях, с которыми не так давно простился и которые помогали ему все это время, о грядущем путешествии, о Париже. О Тулси, которая стояла рядом. Анри обнял ее за плечи, а потом посмотрел в глаза. Завтра. Они отплывают завтра. Молодой человек не отказался от своих намерений, но не был уверен в том, что их удастся осуществить.
Накануне отъезда из Калькутты он повидался с Урсулой. Она тоже написала Жаку Верне – о себе и о том, как ее уговорили сказать судье, будто Анри украл ключ от черного хода дома Гранденов, и солгать, что они вовсе не собирались бежать.
В его кармане лежали документы на имя Эмиля Мартена, мелкого служащего компании Восточной Индии, отбывающего домой, во Францию, вместе с супругой и дочерью. Анри улыбнулся. Их любовь так или иначе побуждала окружающих совершать немыслимые поступки. Аджит нашел жреца, который согласился сочетать их браком, ибо увидел в Анри человека, принимающего и уважающего законы и веру страны, где он очутился против своей воли, но зато обрел настоящее счастье.
Хотя они с Тулси поженились согласно индийским обычаям, Анри понимал, что едва ли французская сторона сочтет этот брак настоящим. И это было далеко не единственное препятствие. Власти могли придраться к документам, устроить проверку сведений об Эмиле Мартене, на самом деле погибшем несколько лет назад во время осады Пондишери английской армией.
Они с Тулси вернулись в дом вдовы одного из французских офицеров, где сняли комнату до завтрашнего утра. Анри было непривычно видеть на улицах толпы французов и слышать родную речь. Еще сложнее было привыкнуть к тому, что он должен быть осторожным и опасаться своих соотечественников.
Ночь прошла во все нарастающей тревоге, которую ни Анри, ни Тулси уже не пытались преодолеть. Тревога сковывала сердце и сжимала горло. И возможно, именно поэтому их любовные объятия были сильны и неутомимы. Кто знает, когда они вновь смогут открыто любоваться друг другом и быть близки так, как только могут быть близки люди!
Вокруг раскинулась ночь, угольной чернотой залила горизонт, завесила темным бархатом дома и деревья, щедро рассыпала яркие звезды. Потом мрак поредел, небесные огни стали ближе, однако Анри и Тулси все говорили и говорили.
– Если меня задержат, возвращайся на берег и жди. За сведениями обратись к губернатору. Я постараюсь дать о себе знать. Если все будет настолько плохо, что меня арестуют и разоб лачат, тогда тебе лучше держаться подальше. Возвращайся в Калькутту, к отцу.
Тулси покачала головой.
– Я никуда не вернусь. Буду ждать.
– Нет, – решительно произнес Анри и вдруг порывисто обнял ее, самозабвенно прижал к себе и в отчаянии прошептал: – Тулси, что я делаю, Тулси! Останови меня, скажи, что я не прав! У меня есть ты и Амала, что еще нужно мне в этой жизни! Теперь я должен думать прежде всего о вас!
Она отстранилась и долго смотрела в его ореховые глаза и гладила русые волосы. В эту минуту Тулси выглядела как божественная и мудрая Сарасвати[49]: спокойное лицо, глубокий взор и исполненная уверенности улыбка.
– Ты хочешь, чтобы я сказала: «Бросай все и возвращайся назад»? О, Анри! Можно ли повернуть реку вспять? Человеческие желания должны исполняться – в этом заключается их смысл. – И добавила: – Быть может, когда ты добьешься того, чего хочешь, ты будешь думать только обо мне!
Анри улыбнулся ее нежному упреку и сказал:
– Я стану просить Бога о том, чтобы он позволил нам всегда оставаться рядом.
Утром они тронулись в путь. Анри имел при себе значительную сумму денег, но он не хотел, чтобы власти знали об этом, и потому часть их Тулси спрятала у себя, а кое-какие драгоценности они положили в пеленки Амалы. Вещей было немного – один сундучок и походная сумка.
Корабль под названием «Феникс» стоял на якоре в полулье от берега. Два офицера проверяли документы у пассажиров, которые выстроились в очередь к шлюпкам. Один из проверяющих был пожилой, угрюмый и строгий на вид капитан, другой – ровесник Анри. Было сложно угадать, к кому попадут документы, и Анри с трудом сдерживал прорывающееся наружу волнение.
