Вот такое впечатление производила приземистая двухэтажная столица манихеев, что вспоминались многомиллионные, высоченные Москва и Хосров. Мистика? Именно.
Ведь если говорить «объективно», в столице манихеев не было ничего древнего, эпического или державного. Так, несколько сотен домов, плотно прилепленных один к другому. Равно не прослеживалось в ней гармонии высоких технологий и уютной старины, присущей любимой моей Москве. Не было заметно и никакой возвышенной строгости, классической статуарности – это вам не Санкт-Петербург, товарищи. А вот эффект – как говорили у нас в Академии, «адский термояд».
Да, обращенные к нам стены всех без исключения домов были покрыты фресками, подобными тем, которыми мы уже имели счастье насладиться, проходя через ущелье – разноцветными, буйными, сумасшедшими. Да, скальный потолок Колодца Отверженных, низко-низко нависавший здесь над городом, был разрисован голубым и синим, лазоревым и солнечно-золотым, так что казалось, в вышине – настоящее небо и, кстати, настоящее солнце, а вовсе не искусственный источник света средней мощности. Я даже не назвал бы это красивым. Скорее – необычным, невиданным, странным. А все равно был на грани эстетического обморока.
Хотелось петь. Страх прошел. Может, в воздухе близ Большого Гнезда витало что-то… экстатическое?
– Ну дают, черти, – сказал Лехин.
– Не ожидал, – процедил Борзунков. – Не зря я с вами подписался. Это надо видеть.
– Гхм… Мои коллеги будут… слегка удивлены, – ухмыльнулся Индрик.
А Таня просто сказала: «Ах!» И ее мордашка, припухшая от недавних слез, сделалась веселой, пытливой.
Может, все это потому, что мы ожидали увидеть мрачный укрепленный форт, ощетинившийся стволами пушек и огнеметов, а вовсе не город художников, накрытый куполом бриллиантового света? А, не важно.
В воздухе пахло озоном, сыростью, дымом очагов.
Больше всего сам город, если смотреть на него сквозь смеженные веки, не наводя на резкость, напоминал мультяшный замок, где живет вполне мультяшный народец – самодуры-цари со своими капризными царевнами, грозные бояре со своими толстомясыми боярынями и напыщенные короли со своими красавицами-королевнами. Не скажу, что город выглядел дружелюбно или даже привлекательно. Не стану врать, что хотелось оказаться внутри какого-нибудь дома. Нет, туристического позыва войти не было. А вот ощущение того, что ты видишь нечто значительное, не имеющее аналогов, – было. Наверное, оттого, что все здания, все крыши, все улицы в городе были разными, нисколько друг на друга не похожими. И все-таки – составляли единое целое.
Перед Большим Гнездом дорога делала элегантный изгиб, прорезая рощу сталагмитов – сослепу ее, наверное, можно было бы принять за фруктовый сад, сбросивший к зиме листья, – и упиралась в массивную лестницу, высеченную в камне. Лестница величаво уходила вверх, к домам и постройкам.
На ее нижней ступеньке мы остановились отдышаться.
Восторгаться вслух не хотелось – причем не только мне. Даже болтливый Терен не проронил ни слова. Наверное, тоже боялся, что магия первой встречи с чудом, созданным освещением, легкой дымкой и гением манихейских художников, рассеется раньше времени. (В том, что она в конечном итоге все-таки рассеется, сомневаться не приходилось. Ведь, как сказал бы Меркулов, «такова селяви».)
Так и вышло…
Стоило нам подойти ближе, как стали видны детали, к сказке отношения не имеющие, – немногочисленные мобили, стоявшие у подножия главной лестницы Большого Гнезда (дальше проезда не было – город круто взбирался на скалу), все как один были ободранными вездеходами допотопных моделей.
Ближайшие к нам дома глазели на нас пустыми дверными проемами – как видно, давненько покинули списки жилого фонда.
Даже фрески, будучи подвергнутыми беглому осмотру, обнаружили досадные недостатки. Краски были полувыцветшими, облупившимися, да и художники, мягко говоря, не всегда понимали, что делали – у красно-оранжевой кудлатой белки, которая с какой-то развратной радостью грызла гигантский орех на стене ближайшего к нам дома, имелись три передние лапы. Как видно, местный васнецов слегка… засчитался.
Также настораживало почти полное отсутствие манихеев. С дороги мы видели несколько суетящихся, уменьшенных расстоянием человеческих фигурок в черных платках на голове, но стоило нам очутиться на окраине города, и улицы словно вымерли!
Ступень за ступенью, мы медленно поднимались вверх за Индриком, в руках которого бестрепетно повис белый флаг.
Жителей мы все же обнаружили. Причем всех и сразу.
Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, на застеленных овечьими шкурами (синтетика? клоны?) каменных скамьях, которые, уходя рядами вниз, образовывали амфитеатр. Сюда мы забрели почти случайно после того, как Перемолот предложил свернуть с главной дороги-лестницы на одну из кривых, кое-как вымощенных улочек.
«Концерт у них, что ли? – подумал я. – А может, проповедь?»
Сосредоточенными и возвышенными казались эти люди, одетые кто во что. Кстати, ни одной женщины среди присутствующих не было. Дома, что ли, остались и борщ варят?
Глаза многих сидящих были закрыты. Некоторые, напротив, напряженно таращились, будто вглядывались в нечто, невидимое глазу непосвященного.
На сцене амфитеатра, впрочем, никого не было – ни певца, ни проповедника.
Я напряг зрение – даже глаза начали слезиться. И все же сумел кое-что разглядеть.
Из узкой трещины в сплошной каменной плите, которая заменяла сцену, исходило призрачное, бирюзовое сияние. Свет змеился, кое-где щедро расплескивался в стороны, исходил розоватыми искрами, распадался на несколько тончайших нитей, но затем вновь соединялся, как макраме, в одну туго завитую жилу и уходил… в каменное небо, где, если присмотреться, можно было разглядеть такую же трещину. Таким образом получался своего рода шнур света между землей и небесами. На этот-то шнур все они и смотрели, не жалея глаз своих.
– По-моему, у них коллективная медитация, – прошептала Таня.
Я с умным видом кивнул.
Индрик тронул за плечо седого старика, который сидел спиной на ближней к нам скамье. У старика была длинная седая борода, крупный костистый нос и мутные, в сеточке морщин карие глаза.
Появление рослых пришельцев в гермокостюмах «Саламандра» не вызвало у старика никаких эмоций. Он смерил нас равнодушным взглядом, а затем сделал удаляющий жест своей желтой, сухой рукой. Мол, уходите, не до вас.
С молчаливого одобрения Индрика мы последовали совету аксакала. В конце концов, главная улица Большого Гнезда еще не была пройдена нами до конца. А вдруг там, наверху, нас ждет дворец, где на вызолоченном троне сидит учитель Вохур со скипетром и державой? Он-то и ответит на все наши вопросы, разрешит сомнения, внесет ясность в путаный ход мировой истории.
Однако вместо дворца нас ждал пустырь, переходящий в стройную сталагмитовую рощу.
До нарисованного неба в том месте оставалось совсем чуть-чуть. Казалось, прыгни – и достанешь его рукой!
Среди сталагмитов тут и там выгибали спины сколоченные из разносортных пластиковых ошметков парковые скамейки. Несмотря на варварские материалы и исполнение, они благодаря своему характернейшему силуэту жутко напоминали таковые на Патриарших прудах! А где скамейки, там и урны, сделанные из банок для пищевых концентратов. А там, впереди, что? Правильно, фонтан, правда, безводный. Не хватало только мамаш с колясками и детей с собаками…
Не успел я додумать последнюю мысль, как из-за седого валуна справа от нас показалась… девочка с собакой!
На девочке – на вид я не дал бы ей больше десяти лет – было короткое темное пальто с капюшоном, нужно сказать, довольно поношенное, толстые шерстяные чулки и высокие ботинки. Ее черные блестящие волосы были заплетены в две косы, каждая из которых была закручена тугим бубликом над ухом. Мне некстати вспомнились детские фотографии Иссы, что украшали убогонькую квартиру ее родителей – в школе она носила такую же прическу. Правая щека девочки была перепачкана копотью, а под ногтями чернели трогательные грязные каемки – как видно, родители своим вниманием ребенка не баловали.
Собака же рядом с тщедушной и бедно одетой девочкой выглядела просто-таки барыней – длинная шерсть ее была чистой, гладко вычесанной, холеной, а сама она производила впечатление упитанной, сытой.
В отличие от старика девочка не стала скрывать свое удивление и повела себя довольно дружелюбно.
– Здравствуй, красавица, – на чистейшем фарси сказал Индрик, лучезарно улыбаясь.
– Здравствуй, дядя, – вежливо ответила девочка и потерла озябший нос красными от холода пальцами.
– Мы пришли с миром. Нас не нужно бояться.
– А я и не боюсь. Я просто так… смотрю. Вы заблудились?
– Да, немного заблудились… Ты можешь нам помочь?
– Не знаю. Смотря что вам нужно… Наверное, вода? Тогда я отведу вас к озеру.
