Дарзиньш не мог глаз отвести, так красиво было ее тело. Да и все в ней было красиво: лицо, волосы, глаза, улыбка. Настолько все красиво, насколько черна была ее душа, сгоревшая в одночасье, когда любовник дал ей отлуп после того, как она пошла на страшное преступление, на убийство собственного мужа, души в ней не чаявшего.
Но не знал начальник исправительно-трудового учреждения строгого режима, что следующей жертвой по замыслу этой красивой и свежей молодки должен стать он, как мостик к свободе.
Ольга, тихо напевая „буги-вуги“, стала так вертеть своим голым телом, что у Дарзиньша, как у молодого, совсем юноши, зашевелилось его мужское естество, ставшее столь нужным ему сейчас, когда в душе зажглась последняя страсть, если не любовь.
Ольга заметила это шевеление и поспешила одобрить такой позыв:
— Ты на самом деле стал мальчишкой! Ути-пути!
И она пальчиком поиграла с ним, а затем, не церемонясь, стала стаскивать с Дарзиньша предметы его туалета, один за другим.
Дарзиньш ей не мешал, испытывая совершенно новые чувства, окрылявшие его, делавшие столь значимым, что в нем проснулось даже чувство уважения к самому себе, потому что раньше он никогда над этим и не задумывался.
Ольга, освободив Дарзиньша от всякого прикрытия, мысленно отметила, что старый „хозяин“ очень даже недурно сохранился: тело не дряблое, как бывает обыкновенно у мужчин его лет, достаточно упругая и эластичная еще кожа, крепкие мышцы и минимум морщин.
Дальнейшее для нее было делом техники. Пройдясь языком по его шее, груди, животу, она подобралась к растущему прямо на глазах главному члену тела в данный момент и, облизав его до нужной твердости, оседлала „хозяина“, пристроившись сверху на нем.
Для Дарзиньша все это было внове. Он словно впервые вступил на дорогу любви, открывая для себя новое и интересное.
Нельзя сказать, что Ама его плохо ласкала, но оральным сексом она не занималась принципиально, и все было по-другому, не так откровенно, не так бесстыдно.
Когда Виктор Алдисович изошел, у него появилось ощущение такой легкости в теле, что захотелось полетать.
И стишок Хармса Дарзиньш вспомнил сразу:
Надоело мне сидеть,захотелось полетать, разбежаться, размахатьсяи, как птица, полететь.
Тяжесть в голове сразу исчезла, грудь дышала ровно и спокойно.
Только когда Дарзиньш встал с дивана, чтобы сходить попить водички, во рту пересохло, ноги его задрожали мелкой дрожью и комната сделала медленный „круг почета“. Пришлось даже Дарзиньшу опять плюхнуться на диван и пересидеть сей неприятный момент.
— Ножки отказали? — насмешливо пропела Ольга. — Я такая! У меня оба мужика, царство им небесное, пусть земля им будет пухом, едва ноги таскали, сходя с постели. О! — оживилась она. — Анекдот хороший вспомнила. Первая запись в дневнике Жанны: „Приезжал Поль, отвез на велосипеде на Сену, стал приставать, убежала, ноги — мои верные друзья“. Запись вторая: „Приезжал Пьер, отвез на мотоцикле на Сену, стал приставать, убежала, ноги — мои верные друзья“. Запись третья: „Приезжал Андре, увез на Сену на шикарном лимузине, стал приставать, ноги — мои верные друзья, но даже самые верные друзья иногда расходятся“.
— Далеко увез! — откомментировал с ухмылкой Дарзиньш.
— Глупый! — пропела Ольга. — Просто на мягком сиденье автомобиля заниматься любовью намного приятнее, чем на влажном и грязном берегу Сены.
— Тоже верно! — согласился Дарзиньш, заставив себя подняться и сходить на кухню попить воды.
После того как он выпил пару кружек воды, сердце его внезапно стало биться в два раза быстрее. Дарзиньш испугался и поспешил сесть на ближайший табурет и подождать, пока обезумевшее сердечко придет в себя и забьется в прежнем ритме.
Несколько раз глубоко вздохнув, Дарзиньш привел ритм сердца в норму и вернулся к Ольге, которая бесстыдно развалилась на диване в „чем мать родила“.
— Ты бы прикрылась! — сделал ей замечание Дарзиньш. — Неровен час Ама войдет. Неудобно получится.
Ольга сразу помрачнела и стала быстро одеваться. Одевшись, она заметила Дарзиньшу:
— Твоя Ама — ведьма! И пару столетий назад ее сожгли бы на костре!
— Костры из бабских языков сжигают не менее больно. Так же хорошо! — с ехидством ответил Дарзиньш.
Он себя прекрасно чувствовал, просто великолепно. Ольга обратила внимание на его сияющий вид и сказала одобрительно:
— А ты клево выглядишь! Кстати, раз уж ты заговорил об Аме…
— Я о ней не заговорил, — прервал Ольгу Дарзиньш. — Ама сама по себе, мы — сами по себе. Ясно?
— А трахать нас будешь по очереди? — насмешливо пропела Ольга.
— Она в такие игры не играет! — разуверил ее Дарзиньш.
— Только не говори мне, что она девственница, — нагло и злобно проговорила Ольга, — и что она с тобой не трахалась.
— Она была замужем и со мной жила, — не стал отрицать Дарзиньш. — Я имел в виду любовь втроем.
Очень хотелось Ольге рявкнуть на старика, чтобы в таком случае он и трахался с этой ведьмой, а ее оставил в покое, но вовремя прикусила язычок.
„Пусть будет, как есть, — подумала она. — Что тебе этот старый пень? Только средство передвижения, если, конечно, не обманет этот импотент майор“.
Почему Ольга поверила майору, она и сама не смогла объяснить. Поверила и все тут, утопающий хватается за соломинку.
— Как скажешь, хозяин! — раболепно протянула она, смирно и серьезно.
Дарзиньш сразу успокоился.
— Вот и хорошо! — радостно сказал он. — Умница. Что тебе с ней делить? Даже меня не придется.
Ольга лишь усмехнулась. Его бы устроило и такое положение, если бы Ама вместе с ней занималась любовью с гражданином начальником, но Ольге надо было получить доступ к телу единолично. Тогда она сможет выставлять его столько раз, сколько захочет.
Майор и так скопил за свою мрачную жизнь много яда и желчи в груди, и встреча с Дарзиньшем, а тем более разговор с ним, ничего нового не внесли в его копилку яда и желчи, но зато интересная мысль мелькнула у него в голове, что было неожиданно приятно.
Во время отсутствия Дарзиньша майор заменял его в исправительно-трудовом учреждении, являя собой высшую власть, почему он так и старался всеми доступными ему способами вывести из строя начальника.
Воспоминание о прибывшем недавно „князе“ зоны Вазгене сразу же натолкнуло его на мысль попытаться сговориться с „князем“ и устроить маленькую заварушку в колонии, может, хоть это поможет вытолкнуть Дарзиньша на пенсию.
Впрочем, после разговора с Ольгой, майор почему-то поверил, что ему удалось заставить Ольгу заглотнуть крючок невозможной надежды и что она лишит старика сил, а может, и жизни.
Устроившись поудобнее в кресле в своем кабинете, майор по селекторной связи велел привести к нему Вазгена. И в ожидании его прибытия стал проигрывать детали предстоящего разговора.
Подумать было о чем. В случае проигрыша Дарзиньш мог запросто арестовать своего заместителя и посадить его в БУР. За неимением тюрьмы в поселке БУР частенько использовался администрацией исправительно-трудового учреждения для охлаждения излишне горячих голов. Мог и отдать под суд. Зная его отношение к своей персоне, майор ни капельки не сомневался, что полковник так и поступит.
„Кто не рискует, тот не пьет шампанское!“ —.сказал себе майор.
В кабинет громко постучали.
— Введите! — гордо и властно разрешил майор.
Контролер ввел в кабинет Вазгена и, повинуясь жесту майора, быстренько освободил кабинет.
— Что будем пить: водку, кофе, чай? — дружелюбно спросил майор у „князя“.
— Пейте, что хотите! — добродушно разрешил Вазген — Я лично, ничего пить не буду. Я пью только с друзьями.
Майор проглотил обиду как ни в чем не бывало, и в волнении заходил по кабинету, не зная, с чего начать.
— Ты, гражданин начальник, начни с главного! — помог майору Вазген.
Такое нарочитое нарушение внутреннего распорядка, как обращение к заместителю начальника исправительно-трудового учреждения по воспитательной части на „ты“ майор даже не заметил. Он тоже решил говорить с „князем“ на „ты“ для большей доверительности.
— Случайно я услышал, как „хозяину“ докладывали об убийстве Ступнева, Ступы — осторожно начал подводить „князя“ к противостоянию с Дарзиньшем майор.
— Разве его убили? — сделал удивленное лицо Вазген. — Мне сказали, что он повесился, не выдержав разлуки с Полковником. У них такая любовь была…
И Вазген гнусно ухмыльнулся.
— Дарзиньш по-другому считает! — тоже ухмыльнулся майор, которому очень понравилась мысль представить Ступнева в роли пассивного гомосексуалиста.
Это, кстати, объясняло бы экспертизу, выявившую большое наличие спермы в заднем проходе трупа.
