Юра в немецком разбирался.
— Эх, жаль, что сейчас зима, — сказал он, заходя в бар на окраине Берлина. — Летом приедешь, пойдём в биргартен — там столики в саду под открытым небом. Красота.
— Мне и здесь хорошо, — ответил Володя, обводя взглядом небольшое, переполненное народом, но уютное помещение со сводчатым потолком.
— Так, судя по твоим рассказам, лагер ты не любишь, — протянул Юра, изучая меню.
И, ни о чём не спрашивая Володю — всё равно не разбирается, — сделал заказ. С лёгкой бравадой в голосе заявил, что раз он за рулём, то себе возьмёт безалкогольное.
Пить пиво с Юрой оказалось неожиданно сытно. Володя рассчитывал, что они зайдут на полчаса, выпьют по бокалу и двинутся дальше, но не тут-то было. Помимо пива, на столе оказались какие-то солёные кренделя, две огромные порции колбасок и гора квашеной капусты. Всё это выглядело неаппетитно: бублик чёрствый, колбаски — слишком жирные, а капуста — будто уже пережёванная кем-то. Но на деле каждое блюдо оказалось невероятно вкусным. Пиво с очень густой пеной было до того плотным, что Володе казалось, будто он его не пьёт, а ест. Под Юриным довольным взглядом Володя наслаждался каждым кусочком и глотком и не заметил, как стол опустел, а в голове — просветлело.
Отправились гулять. Юра запланировал действительно длинный пеший маршрут. Неизвестно, сколько километров они прошли, но увидеть и сфотографировать успели многое: здания музеев, соборы и площади, бундестаг и Бранденбургские ворота. Но всё равно посмотрели недостаточно — не заглянули ни в один собор, музей или дворец.
В самом центре Берлина Володе очень понравилось. Его, тесно связанного с архитектурой, не мог оставить равнодушным немецкий классицизм. Но общее впечатление осталось не самым приятным: Берлин — серый, чопорный, помпезный город с каменным телом и холодной душой. Но вот Юра — другое дело, Юра — украшение. Он, словно магнит, весь день притягивал к себе Володин взгляд.
Когда стемнело, улицы вспыхнули фонарями и огнями рождественской иллюминации. Берлин стал немножко добрее и теплее, а Юра с Володей окончательно устали и замёрзли. А их ведь ещё ждал такой же долгий путь к машине.
— Тут неподалёку наш комьюнити-центр, пара кварталов всего. Пойдём погреемся там, отдохнём, чаю попьём, — предложил Юра, шмыгая носом.
— Что за комьюнити-центр? — уточнил Володя. — Чьё комьюнити — музыкантов?
— Нет, не музыкантов, — снисходительно улыбнулся Юра. — Хотя музыканты в нём тоже состоят.
— А… понял. Ну пойдём — покажешь.
Комьюнити-центр располагался в обычном жилом доме. Володя ожидал, что вход в него будет спрятан в подворотне, но нет. Внутрь прямо с улицы вела самая обычная дверь, возле которой висели плакаты: ничего провокационного — только улыбающиеся люди и радужный флаг. Слегка пахло краской. Под окнами несколько девушек тщетно пытались отмыть свежие граффити.
— Что там было написано? — спросил Володя, когда они оказались в вестибюле.
— «Педики», — равнодушно ответил Юра, снимая пальто.
— То есть всякие уроды знают, что здесь находится?
— Да. — Юра пожал плечами и протянул Володе вешалку. — Но волноваться не нужно: полиция нас защищает.
Внутри комьюнити-центр выглядел таким же заурядным, как и снаружи. В холле со светлыми стенами, сплошь покрытыми плакатами, располагалось несколько диванчиков, столики и множество дверей. Странно, но центр не производил впечатления неприветливого общественного места, здесь царила дружелюбная, даже домашняя атмосфера. Людей было немало, некоторые — обычные, как Володя, некоторые — яркие, как Юра. И девочки, и мальчики, и трансгендеры, правда, не настолько приятные, как Анна.
Усадив Володю на диван у прохода, Юра отправился за чаем. Он остановился возле какого-то парня и что-то сказал ему на немецком, потом поговорил с какой-то женщиной. Не отводя от него влюблённого взгляда, Володя прислушивался к немецкому в Юрином исполнении. Юра говорил на нём и раньше, но слишком мало — произнёс буквально пару слов у билетной кассы или в магазине, а вчера в шумном клубе Володя почти ничего не смог разобрать. Но здесь он прекрасно слышал его голос — разговор выдался достаточно длинным.
«С чего вообще люди взяли, что немецкий — грубый язык?» — подумал Володя, начисто игнорируя весьма грубоватые говоры, звучащие вокруг него.
И снова, всего за один этот день, он умудрился узнать о Юре что-то новое. Внимательно глядя и слушая, он пытался понять, не показалось ли ему, будто Юра менялся при общении с другими. И правда — менялся. С Володей он говорил вкрадчиво и негромко, сопровождая слова лукавыми взглядами. Но на людях магия исчезала: Юра становился серьёзным, а иногда — высокомерным. Его природная мягкость и чувственность проявлялась исключительно редко и ненадолго, так что всё это открывалось только для Володи и принадлежало только ему.
Вернувшись с двумя дымящимися стаканчиками, Юра уселся рядом. Поставил чай на столик, и только сейчас Володя заметил, что на нём лежало множество листовок на разных языках, в том числе и на русском. Он взял одну из них, намереваясь прочесть, но отвлёкся — хлопнула дверь, и на пороге показался Йонас.
— Да ты издеваешься!.. — возмутился Володя.
— Эм… — Юра растерялся. — Вообще-то, его здесь быть не должно.
— Тогда что он тут делает? — приглушённо спросил Володя. Он бы выразился куда громче и грязнее, если бы не похмелье, из-за которого весь день был вялым.
— Йонас — директор комьюнити-центра, но обычно в это время его здесь нет, — вздохнул Юра. — Только не злись, ладно?
Не успел Володя ответить, как Йонас подошёл к ним и с улыбкой протянул руку сначала Володе, затем — Юре. Стараясь не показывать своего раздражения, Володя пожал её. И Йонас без лишних разговоров ушёл. Такое поведение Володю устроило, он даже расслабился.
— И часто ты сюда ходишь? — спросил он, осторожно отпивая горячий ароматный чай.
— Раньше часто бывал, теперь захожу раз в год. — Юра пожал плечами и, покосившись на Володю, добавил: — И не ради Йонаса. Тут, кроме него, много замечательных людей.
— Тоже бывшие? — спросил Володя. Вообще-то, он пошутил, но прозвучало серьёзно.
— Перестань, — сердито буркнул Юра.
— И чем этот… Йонас тут занимается?
— Вообще, он состоит в Социал-демократической партии Германии и борется за наши права.
— За какие права? У
