— Я бы не думал, я бы надеялся!
— Ангус!
— Я же беспокоюсь о тебе, глупая ты баба! — Ангус опирался на стойку, поставив руки на стопку подносов, — костяшки пальцев побелели, глаза выкатились, на лбу пульсировала вена. Он напоминал сердитого трактирщика с картины Хогарта. — Ты сейчас могла бы лежать где-нибудь в придорожной канаве и истекать кровью! У тебя надет браслет с группой крови?
— Ангус, — сказала Айона предостерегающим тоном. Она обвела глазами паб в поисках признаков жизни. Заведение напоминало Лондон в день похорон принцессы Дианы. Но она знала, что это впечатление обманчиво, и все в этот момент наблюдают за ними.
— Так надет? — настойчиво спросил он. — За него было заплачено тридцать фунтов!
Внутри у Айоны что-то не выдержало и сорвалось. Наверное, оттого, что с ней разговаривают как с младенцем, провинившейся сотрудницей и полной идиоткой в одном лице.
— Ангус, иногда ты меня просто пугаешь! — завопила она в ответ. — Я не хочу постоянно носить эту гребаную собачью бирку! Я взрослая женщина!
— Взрослая женщина с редкой группой крови! И не сквернословь!
Айона отвернулась от него и стала сжимать и разжимать кулаки. Она убеждала себя, что злится он потому, что беспокоится, а беспокоится потому, что любит ее. Он делал это совсем не оттого, что хотел выставить ее дурой перед остальными, как Крис.
Собрав все силы, чтобы не позволить себе потерять контроль над собой, и вспомнив советы, которые давала ей Мэри по поводу того, как разговаривать с маленькими детьми, Айона повернулась и посмотрела ему в глаза.
— Ангус, — произнесла она очень медленно и так тихо, чтобы ее не услышали на кухне. — Я не хочу устраивать здесь скандал. Извини, что я опоздала. Пожалуйста, не разговаривай так со мной перед людьми. Ты сейчас похож на Гитлера.
— Так ты его не надела? — сказал он. — Ведь так?
— Ты хочешь, чтобы я дала тебе пощечину? — завопила Айона. Она хлопнула руками об стойку и не мигая уставилась ему в лицо. — Почему ты никогда не можешь оставить меня в покое? Ты никогда не чувствуешь, что пора остановиться? Господи! — Не дав ему ответить на это, она глубоко вдохнула — дыхание было зловеще неровным — и сказала: — Я пойду на улицу успокоиться. И ты здесь тоже успокойся. Когда я вернусь, мы начнем утро заново, о’кей? О’кей?
И она нарочито медленно пошла на улицу, на солнышко, где на ступеньках поджидал ее Нед, куривший сигарету.
— Боже! — прошипела она. — Он, клянусь, хуже моего папочки! Еще немного, и он захочет вживить мне в шею микросхему, как домашней зверюшке!
Нед похлопал рукой по ступени, приглашая ее сесть рядом, и предложил свою сигарету, но Айона отказалась.
— Он так поступает только потому, что любит тебя.
— Понимаю. — Айона закрыла глаза и подставила лицо солнцу. От его ярких лучей под закрытыми веками все стало бледно-голубым. Мэтт и овцеподобная Линн все еще стояли у нее перед глазами в той же позе — то ли пели, то ли ругались. — Понимаю. Но это не помогает — мне все равно его убить хочется.
— Но вот так, знаешь ли, и живут все женатые пары.
— Неужели?
В такие дни, как этот, Айона начинала спрашивать себя, сможет ли она всю оставшуюся жизнь терпеть бессмысленные ссоры. И не иметь возможности ничем заняться самостоятельно, потому что все, что она делала, как-то влияло на ее вторую половину. Иногда ей казалось, что они с Ангусом сиамские близнецы, но при этом легкие и ноги подчинены ему, а ей остается только бессильно махать руками, пока он решает, куда им отправиться.
— Беспокоиться надо тогда, когда ты уже ничего не кричишь в ответ, — сказал Нед, выпуская изо рта струю дыма.
— А это еще почему? — спросила Айона. — Потому что с увлечением оттачиваю кухонный нож? Или потому, что мне заткнут рот, привяжут меня к пылесосу и оставят дома?
Нед захрюкал от смеха и положил ей руку на плечи.
— Тебе бы себя послушать со стороны. Брось. Многие готовы были бы разорвать в клочья всех на своем пути, чтобы жить так, как ты с Ангусом.
— И это вместо того, чтобы просто разорвать в клочья Ангуса?
— Айона! Это так!
— Хм-м. — На лице у нее изобразилось: «не убедил».
— Да прекрати, это не то, из-за чего стоит ссориться, а? Вы оба просто устали, много беспокоитесь, и… — Он остановился и посмотрел на нее, как будто размышляя, стоит ли говорить вслух то, что он думает.
— И что?
Нед поднял брови, будто говоря: «Да так, ничего», — эта его манера уже много лет выводила ее из себя, в последнее время еще и потому, что Тамара заявила, что в такие моменты он похож на молодого Шона Коннери. Вот уж ерунда.
— Нет, ничего такого. — Он поднял руки и обворожительно улыбнулся. — Ничего. Давай я покажу тебе, как приготовить классный майонез. Только не смотри на него таким взглядом, как на своего мужчину, а то все скиснет, — сказал он с безобразно утрированным северным выговором.
Они с Айоной начали так говорить, вместе передразнивая Джима, пытавшегося подделаться под северного жителя, и до сих пор иногда забавлялись этим. К сожалению, иронию Джим улавливал столь же слабо, как и региональные особенности произношения, и их подшучивание только убедило его в том, что в Карлайле его волшебным образом примут за местного и не побьют.
— Черт возьми, — добавил Нед, заметив, что Айона никак не реагирует. — И все такое.
Айона сидела на ступеньке и смотрела на него в упор. Она попыталась изобразить тот суровый и пристальный взгляд, которым овчарка смотрит на непослушную овцу, но на Неда это не произвело никакого действия. На него ничего не действовало.
— Не пытайся сбить меня с толку шутовским выговором. Что ты хотел сказать?
Он только покачал в ответ головой и улыбнулся своей хитрой улыбкой, за которой было невозможно что-то прочесть.
Как так получается, что мужчины никогда не считают нужным объясниться, а женщинам это приходится делать постоянно?
— Нет-нет, — Нед поднял руки, как будто сдаваясь. — Советы всегда даешь ты. Я не знаю, что тебе нужно сделать, чтобы он перестал тебя доводить. Но он любит тебя, это видно. И он всегда был таким, ты же знаешь. По-моему, проблема скорее в тебе, чем в ком-то еще.
— И что же ты этим хочешь сказать? — спросила она, резко вскочив.
— Я не знаю. Это только ты мне можешь сказать. — Нед загадочно посмотрел на нее.
Айона почувствовала столь нехарактерное для себя желание разбить кулаком новые стекла на двери, и Нед явно это почувствовал, потому что раскрыл объятия и прижал ее к себе.
Она не чувствовала себя закутанной со всех сторон, как в медвежьих объятиях Ангуса, — Нед был таким тощим, но в ту минуту ей это, как ни странно, понравилось даже больше.
