— Да благословит ее Бог!… Филли — самое честное, благородное существо! — сказал Роберт. — Много тяжелого пришлось пережить ей в своей жизни, и, к сожалению, ни мне, ни моим друзьям не удалось улучшить ее судьбу. Я знаю одного человека, которого страшно беспокоит участь Филли, когда я сообщу, ему что королева взяла ее под свое покровительство, Мария Стюарт приобретет нового верного друга.
— Вы, вероятно, говорите о Вальтере Брае? — заметил Риччио. — Как видите, я достаточно посвящен в ваши дела. Значит, вы знали, что Филли — девушка?
— Да, синьор, я догадался об этом, — ответил Сэррей, — но уверяю вас честью, что для меня не было существа чище и священнее, чем эта девушка.
— Я верю вам, милорд!… Королева поражалась вашим благородством и осуждала леди Сэйтон, когда та выражала сомнение по этому поводу.
— Леди Сэйтон слишком часто выражает сомнения!
Показался лакей и пригласил Роберта к королеве.
— Синьор, — обратился Сэррей к итальянцу, прежде чем последовал за лакеем, — у меня к вам просьба. Вы — доверенное лицо королевы, намекните ей, пожалуйста, при случае, что у меня есть в Англии дела, требующие моего возвращения.
— Мы еще поговорим об этом, — быстро произнес Риччио, — услуга за услугу.
— Тогда я вечером приду к вам! — пообещал Роберт и поднялся по лестнице в апартаменты королевы.
Мария Стюарт была одна.
— Мне кажется, вы скучаете здесь, милорд, — обратилась она к Сэррею, — чтобы развлечь вас, я приготовила вам сюрприз. Мой придворный колдун превратил вашего пажа, которого вы оставили в Париже, в прелестную, но немую девушку. Желаете вы видеть Филли?
— С радостью, ваше величество. Мои друзья и я обязаны ей жизнью! — сказал Роберт.
— Ах, какое это было грустное время, милорд! Самый ужасный день в моей жизни был тот, когда я вырвала Филли из рук ее страшного врага. Но, прежде чем вы увидитесь со своим бывшим пажем, я хотела бы знать, что вы думаете о будущем Филли.
— В этом деле решающий голос может иметь лишь тот, кому Филли была отдана ребенком! — ответил Роберт. — Во всяком случае, ваше величество, Вальтер Брай будет счастлив, когда узнает, что Филли находится под вашим покровительством.
— А вы любите Филли? — спросила королева. — Глаза ее сияют, как звезды, когда она слышит ваше имя.
— Филли дорога мне, как дочь, ваше величество, как дитя моего лучшего друга! — воскликнул Роберт.
— Вы, верно, никогда не любили, милорд?
— Нет, ваше величество, я любил, когда был молод.
В эту минуту в комнату вошла Мария Сэйтон с Филли. Услышав последние слова Сэррея, она зарделась ярким румянцем, но Роберт не заметил этого, так как его внимание было обращено только на Филли. Он широко открыл свои объятия, и девушка, рыдая, бросилась ему на шею.
В тот же день вечером Сэррей вошел в комнату Риччио.
— Вот вам и не понадобилось мое ходатайство; королева предупреждает ваше желание и просит вас передать это приглашение графу Лейстеру, — сказал итальянец.
— Его приглашают сюда? — удивился Сэррей.
— Да, — спокойно ответил итальянец.
— Королева отдает ему свою руку?
— Боже сохрани! Мария Шотландская никогда не подчинится Елизавете Английской.
— Этого и не случилось бы, если бы она сделалась женой Лейстера, — возразил Сэррей. — Но если королева отвергает его предложение, зачем же она приглашает его сюда?
— Милорд, королева питает к вам безграничное доверие, а все то, что я слышал о вас, так глубоко трогает меня, что я решаюсь просить вашей дружбы, несмотря на то, что я — простой человек, а вы — высокорожденный лорд.
— Синьор, я ценю в человеке не его происхождение, а благородство характера!
— Я знаю это и потому позволю себе высказать вам свои самые затаенные мысли. Вы — друг графа Лейстера и значит, можете оказать нашей несчастной королеве — самой прекраснейшей женщине во всем мире — большую услугу. Королева любит своего двоюродного брата, милорд; сообщаю это вам, как величайшую тайну, — предупредил Риччио.
— Графа Дарнлея? — спросил Сэррей.
— Да, и он из всех претендентов самый подходящий для королевы. Он один в состоянии защитить ее от грозящей ей опасности.
— Это кажется мне странным, — выразил сомнение Роберт. — Он не похож на воинственного героя.
— Этого и не требуется! Важно то, что королева выйдет замуж за человека, не возбуждающего ничьей ненависти. Королева — католичка. Если она отдаст свою руку Дарнлею, все католики — все эти графы Этоли, Сэйтоны и сотни других — будут на ее стороне. Римский папа и все католические государства протянут ей руку помощи и будут оберегать ее трон. Мюррей и Лэтинггон хотели бы, чтобы она вышла за англичанина. Мюррей прекрасно знает, что возведение шотландского лорда в титул мужа королевы грозит ему полным падением, и поэтому он поддерживает графа Лейстера. Между тем, если граф Лейстер окажется в роли представителя шотландского народа, он не вызовет никакого доверия ни у кого, и королева погибнет вместе с ним, лишившись поддержки католиков.
— Я понимаю вас, — заметил Роберт, — но совершенно не догадываюсь, чего вы хотите от меня!
— Королева боится Мюррея, — продолжал итальянец, — она знает, что ее брат убьет Дарнлея, раньше чем она выйдет за него замуж, если только Мюррей пронюхает правду. Для того, чтобы обмануть его, она прибегает к вашей помощи и приглашает сюда графа Лейстера под видом жениха. Не судите ее строго за этот обман! Подумайте, какими сетями опутывают эту несчастную, но дивную женщину! У нее отнимают счастье жизни; для удовлетворения личных честолюбивых замыслов приносят в жертву ее свободу! Разберите поступок своего друга — лорда Дэдлея, Что им руководит — любовь или честолюбие? Истинное чувство к королеве или желание угодить Елизавете? Отказ Марии Стюарт заденет только его тщеславие, а вовсе не сердце. Если королева обманет Лейстера, то этот обман будет больше относиться к Елизавете, так как граф является лишь игрушкой в ее руках. Разве можно назвать преступлением желание обмануть коварство Елизаветы для того, чтобы спасти Марию Стюарт? О, вы не знаете, сколько перестрадала эта чудная женщина, как страшно унижали и мучили ее! Я знаю, что значит честь, и тем не менее ни минуты не остановился бы перед преступлением, если бы знал, что могу этим облегчить жизнь Марии Стюарт. Вы смотрите на меня с удивлением? Вы, вероятно, думаете, что я настолько безумен, что позволил себе влюбиться в королеву? Ну, что же, может быть, это и так! Но тогда это безумие — мое счастье, моя гордость, мое блаженство! Да, я молюсь на Марию Стюарт, люблю ее, как несчастный смертный любит недосягаемое солнце. Я люблю ее со всей страстью, какую только может вместить в себя человеческое сердце, и в то же время интригую против графа Лейстера; я хочу, чтобы она была женой человека, которого любит. Понимаете ли вы такое чувство? Нет, вы этого не понимаете, вы холодны как лед, вас не трогают ни слезы леди Сэйтон, ни нежные улыбки Филли…
— С чего вы это взяли? — прервал итальянца Роберт, и яркая краска залила его щеки. — Впрочем, я понимаю: вам хочется, чтобы я проникся чувством любви и помог вам, пожертвовав дружбой, обмануть Дэдлея.
— Да, я хотел бы, чтобы вы поняли, что значит настоящая любовь, настоящая страсть.
— Я понимаю! — тихо прошептал Сэррей. — Вот вам моя рука, синьор. Я передам Лейстеру письмо королевы и скажу ему, что от его поведения зависит покорение ее сердца. Иначе я не могу поступить, не нарушив долга дружбы.
— Этого достаточно! Не следует только совершенно отнимать у него надежду! — воскликнул Риччио. — Вы говорите, что тоже любите? А между тем даже королева заметила, что холод вашего сердца заморозил стены замка. Кто же она такая? Доверьте мне свою тайну! Я полюбил вас с этой минуты, как родного брата. Впрочем, что же я спрашиваю! Если вы не любите Марию Сэйтон, не замечаете Филли, то ваше сердце может принадлежать лишь одной женщине — той, которую обожают все. Вы любите Марию Шотландскую?
— Я преклоняюсь перед Марией Стюарт, боготворю и люблю ее, как своего милостивого друга, — ответил Сэррей. — Я не отталкиваю Марию Сэйтон, потому что любил ее всеми силами первой любви, но она сама убила мое чувство, я люблю Филли как дорогое несчастное дитя; но мое сердце томится страстной любовью к одной девушке, которую я видел лишь мельком, с которой я никогда не говорил и, вероятно, больше не встречусь. Ее образ разбудил в моем сердце юношеские мечты, я люблю этот образ всеми фибрами души, но не могу даже мечтать о взаимности. Не спрашивайте меня, Риччио, могу ли я понять любовь!…
— Да, я больше не стану ни о чем спрашивать. Вы тоже носите святыню в своем сердце. Желаю вам, милорд, быть более счастливым, чем я. Впрочем, я и не желаю другого счастья, так как мое страдание — вместе с тем и моя отрада. Мы, певцы, всегда стремимся к недосягаемому.
