Дорога на Сайгон с востока была открыта.
На юго-западе от Сайгона на оборонительных рубежах сайгонских войск стояли четыре дивизии и несколько отдельных полков, танковые и артиллерийские части, подразделения машин-амфибий, для которых развитые водные пути давали возможность проникать в тыл наступающих сил освобождения. И воспользовались этим. Но это был кратковременный успех, не имевший большого значения для изменения общей боевой обстановки. А когда наступающие блокировали военно-воздушную базу Кантхо и подошли на достаточно близкое расстояние к базе Таншоннят, лежащей на окраине Сайгона, сковали действия авиации, наступательный порыв противника выдохся.
8 апреля с военного аэродрома Таншоннят поднялся в воздух истребитель-бомбардировщик «Ф-5Е». Его вел пилот Нгуен Тхань Чунг, в начале года вернувшийся из Соединенных Штатов после окончания высшего военно-воздушного училища.
Поднявшись с аэродрома, он направил машину на северо-восток от Сайгона, а затем, развернувшись, взял курс на президентский дворец. Он шел почти на бреющем полете. Впереди — дворцовый парк. Нгуен Тхань Чунг сбросил свой груз и стремительно взмыл вверх, а потом услышал взрывы, после которых начался пожар. Нгуен Тхань Чунг не видел этого, он вырвался за пределы зоны противовоздушной обороны Сайгона и полетел на аэродром сил освобождения, где уже ожидали его приземления.
За три дня до этого события Нгуен Тхань Чунг встретился со связным секретаря подпольного комитета партии.
— Партийный комитет приказывает вам, товарищ, покинуть сайгонскую армию. Она накануне разгрома, и мы не хотим рисковать вашей жизнью.
— Но я еще ничего не сделал! — возразил майор сайгонских ВВС. — Дайте какое-нибудь серьезное задание, а то что же я скажу товарищам, когда будут спрашивать, что я сделал для победы.
— Вы сделали столько, сколько могли в этих условиях. Мы всегда получали от вас ценную информацию. Теперь настало время возвращаться и служить в армии освобождения.
Ночь Нгуен Тхань Чунга была бессонной. Он вспоминал всю свою недолгую жизнь, и все воспоминания были связаны с отцом, мудрым, добрым, мужественным. Однажды Чунг отлучился из дома на целый день. Предстоял последний экзамен в гимназии, и они договорились с товарищем посидеть за книгами. А вернувшись на следующий день, увидел на обжитом месте обгорелые развалины. По доносу предателя полицейские ворвались в дом сразу после ухода Чунга. Отец, как рассказывали потом соседи, решил не даваться живым в руки своих врагов и начал отстреливаться. Одного полицейского он убил, второго ранил, остальные открыли огонь из автоматов. В неравной схватке отец погиб.
Друзья отца взяли Нгуен Тхань Чунга к себе, выправили ему документы на другое имя, помогли поступить в Сайгонский университет.
Через год секретарь горкома сказал ему:
— У тебя хорошая легенда, Чунг, — сын крупного богача, благонадежный. Тебе надо делать карьеру в армии. Нам будут очень нужны военные специалисты: видишь, какую войну развязали американцы? Если пройдешь по здоровью, я советую тебе идти в авиацию.
Чунг подал заявление о зачислении его в армию. О нем даже писали газеты: настоящий патриот. Студенты — а это были дети богатых и знатных семей — в армию не рвались, им было хорошо за широкими спинами отцов, занимавших хорошие посты в сайгонской администрации: члены правлений банков, экспертных компаний, крупные торговцы, финансисты, чиновники, снабженцы, тесно связанные с американской армией и наживавшиеся на спекуляциях вокруг американских поставок… Он прошел комиссию, его приняли в летную школу. Учился Чунг прекрасно, сочетая учебу с осторожной подпольной разведывательной работой. В числе лучших выпускников или сыновей крупных военных его направляли в Соединенные Штаты для продолжения учебы. Накануне отлета в Америку Чунг встретился с руководителем подполья.
— Лицо мне твое не нравится, Чунг, — сказал тот. — Почему такая грусть?
— Ну как же, товарищ Нгуен, опять никакой работы не будет, опять я должен учиться. А когда бороться, бить врага?
— Ты еще молодой коммунист, Чунг. Когда мы тебя приняли в партию-то? Год назад, не так ли?
— Да, год назад, — подтвердил Чунг.
— Вот-вот. Значит, впереди у тебя еще целая жизнь, и борьбы на нее хватит. Мы тебе даем наказ: изучай лучше военное дело и возвращайся грамотным офицером. Это нам пригодится.
Вернулся Чунг, когда сайгонский режим уже был обречен. «А я так ничего серьезного и не сделал», — с грустью думал он. Потом пришла мысль: президентский дворец. Седьмого апреля вечером он обратился к своему командиру с просьбой поручить ему разбомбить какой-нибудь крупный объект Вьетконга.
— Какие у Вьетконга объекты, — возразил тот, — нам важнее его штабы, артиллерийские позиции. Завтра полетишь на свободную охоту. Найдешь подходящий объект, бей без промаха.
Нгуен Тхань Чунг этим объектом избрал президентский дворец, не зная, что президента в нем не было. Но бомбовый удар по дворцу сыграл свою роль, в головы многих людей он поселил мысль о неизбежном крахе. На территории дворца велись работы по укреплению обороны. Через каждые 30—40 метров были возведены бетонные блиндажи с крупнокалиберными пулеметами, установлены зенитные орудия. На его территории дополнительно к личной охране президента разместилось воинское подразделение. На лужайке перед дворцом дежурил тяжелый вертолет. На дорожках парка и вокруг огромного здания стояли танки с расчехленными орудиями.
Девятнадцатого апреля стало известно, что войска освобождения прорвали оборону в самом надежном месте — у Суанлока, и теперь только чудо может остановить их на пути к Сайгону.
Американский посол не верил в это чудо.
Накануне он встретился с министром обороны сайгонского правительства, только что совершившим инспекционную поездку по всем участкам фронта.
— Каково ваше мнение о нынешней обстановке на фронте, господин министр? — спросил Мартин.
— У нас есть пословица, господин посол: «И котел с трещиной, и крышка с дыркой». Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, господин министр.
— Положение отчаянное, — грустно сказал министр. — Той силе, которую двинул на нас противник, у нас нечего противопоставить.
— Но ведь у вас, насколько мне известно, есть еще много вооружения — танки, самолеты, орудия, много боеприпасов.
— Есть. Я боюсь, господин посол, что та техника, которую мы успели получить недавно, попадет в руки коммунистов не отмытой от смазки или не собранной.
— Но этого нельзя допустить ни в коем случае, — сердито произнес посол.
Министр беспомощно развел руками.
— Обстоятельства сильнее нас, господин посол. Наше государство, которое вы долго поддерживали, находится действительно в самом критическом положении. Счет жизни надо вести не на месяцы, даже не на недели, а на дни. Теперь уже нет никакой организующей силы, ничто не способно приостановить агонию.
— А президент?
— Президент? — горько усмехнулся министр. — Президент делает вид, что чем-то руководит, а сам рассматривает карту, подыскивая место, где можно найти убежище.
— Вы слишком беспощадно судите, господин министр.
— У нас не осталось времени для более вежливых выражений. Прощайте, господин посол. Вряд ли жизнь предоставит нам возможность встретиться еще раз.
Посол начал что-то говорить, но министр перебил его:
— Прощайте, господин посол, — повернулся и вышел из кабинета.
Мартин, вернувшись в посольство, долго сидел в глубокой задумчивости, а потом вызвал шифровальщика и передал ему телеграмму на имя президента США. «Войска противника, более мощные, чем правительственные силы, — сообщал он, — со всех сторон подходят к Сайгону и имеют возможность в течение одной или двух недель окружить и изолировать город. Хотя правительство может усилить группировку на одном или двух направлениях, отозвав войска, например, из дельты Меконга, но это ничего не даст, кроме продления агонии Сайгона еще примерно на неделю, так как противник имеет возможность почти сразу же уничтожить эти подкрепления своими гораздо более мощными силами».
Джеральд Форд, посоветовавшись со своими помощниками, скрепя сердце послал Мартину телеграмму, не оставлявшую для надежд ни малейшего шанса:
«В связи с опасностью для жизни граждан Соединенных Штатов предлагаю немедленно начать их эвакуацию всеми видами транспортных средств».
Двумя днями позже, выступая в университете города Нью-Орлеан, Форд сказал:
— Для американцев война уже закончилась. Нет никакой возможности оказать помощь вьетнамцам. Они должны приготовиться к любой участи, которая их ожидает.
В разных районах Сайгона начали вспыхивать восстания. Из подполья стали выходить с оружием в руках заранее сформированные боевые отряды. Они захватывали органы управления старой администрации, смещали прежних чиновников, привлекая к участию в них сочувствующих Вьетконгу и ведя учет противников Вьетконга, помечая дома последних особыми знаками. Это делалось по указанию штаба восстания на тот случай, чтобы после взятия города пресекать враждебные шаги сторонников свергнутого режима. Сайгон был наводнен антиправительственными листовками, которые требовали свержения правительства Тхиеу и призывали население города подняться на борьбу с ним, подготовить почву для вступления в город армии освобождения. Отряды самообороны старались поддерживать революционный порядок, пресекать грабежи, бандитизм, которые в условиях всеобщего развала власти могли привести к серьезным кровавым столкновениям. Так, еще до освобождения города в нем уже действовали две власти: беспомощная, развалившаяся, потерявшая способность влиять на ход событий или на жизнь людей сайгонская администрация и органы революционного народа; распоряжения последних звучали весомо и достаточно убедительно.
