– «Очков» нет. Мы с ней случайно познакомились, перед самым отбытием. Не успели сделать.
– Вообще-то за это полагается скидка.
Извозчик Шарль, едва взглянув на рисунок, сказал:
– Я отлично помню этого господина.
– Чем же он вам так в душу запал? – удивился Кунцевич.
– Дело в том, месье, что у меня есть договоренность с хозяином меблированных комнат рядом с Северным вокзалом, на Quai d’Orsay. В Париже жизнь дорогая, месье, приходится вертеться. Я вожу хозяину постояльцев, он мне дает за это процент. И вот посадил я этого месье и начал уговаривать ехать к моему знакомому. А тот ни в какую, вези, говорит, на rue Mouffetard, и все. Ну дело хозяйское. Я ему цену сказал, он согласился. Повез я его, а от вокзала до этой улицы восемь километров. Ехали почти час. Приехали, а он сует мне сто-франковую купюру. Я ему: «Побойтесь Бога, месье, где же я вам возьму сдачу!» А он говорит: «Нет сдачи, значит, вез даром». В общем, поскандалили мы. Хорошо, хозяин меблирашек, в которые этот месье приехал, расплатился со мной. И то месье велел ему дать мне только полтора франка, без чаевых, как по таксе положено. Это за такой-то конец! Я вам так скажу, лучше полдня стоять у вокзала без дела, чем таких пассажиров возить, месье.
– Вы мне очень помогли, любезный. Вот обещанные двадцать франков. И последний вопрос: номер дома на rue Mouffetard какой?
– Дом восемьдесят, месье.
– Большое спасибо.
Себиль перешел на «вы» и даже пытался выговорить «Мечислав Николаевич», но после третьей попытки эту затею бросил:
– Слава, вы даже не представляете, как мне стыдно за своих людей! Даже не представляете.
– Брось, Жюль. Люди склонны ошибаться. Ты думаешь, мои балбесы таких финтов не выкидывают? Знаешь, как я с этим борюсь? Заставляю записывать имена и адреса всех опрошенных и иногда их проверяю. Если имя человека указано в рапорте, а он говорит, что никто из сыскной с ним не беседовал, мой инспектор получает по шапке.
– Хорошая практика. Надо ввести у себя такую. Теперь к делу. Левенталь жил на rue Mouffetard под фамилией Иванов. Роберт Иванов. Целые дни проводил дома, гулять выходил только по вечерам, ненадолго – до ближайшего кафе, где пил кофе и коньяк, и обратно. Чем занимался в номере, неизвестно, так как настоятельно просил хозяина его не беспокоить и без разрешения в номер не заходить. Съехал он шестого мая.
– Два дня назад! Черт возьми, Жюль!
– Подожди, Слава, не спеши отчаиваться. Уехал он не навсегда – комнату оставил за собой. Мы ее по-тихому осмотрели. Там остались его вещи – пара костюмов, чемодан. Хозяину Левенталь сказал, что вернется через пару недель, сказал, что едет на Лазурный Берег, развеяться.
– Может, костюмы он оставил для отвода глаз, а в чемодане кирпичи?
– Нет. Костюмы дорогие, сшиты по последней моде, просто они шерстяные, такие летом не носят. И в чемодане не кирпичи, а кое-что очень интересное. Там клише сторублевки.
– Значит, точно вернется! Как всякий художник, фальшивомонетчик никогда без нужды не бросит свой инструмент. Сдается мне, Роберт Иванович поехал присматривать местечко для новой фабрики. И непременно должен возвратиться. Жюль, надобно поискать отпечатки пальцев этого проходимца на его вещах, они обязательно должны быть в наших картотеках. И у меня к тебе будет огромная просьба – когда мы его арестуем, об этом не должен пронюхать ни один газетчик!
На следующий день у хозяина меблирашек появился новый слуга – деревенский увалень, говоривший на бретонском диалекте, а Кунцевич написал на службу рапорт и попросил перевести ему еще 400 рублей. Выданная на командировку тысяча кончилась.
Роберт Иванович появился в меблированных комнатах во второй половине дня 18 мая и потребовал в номер кофе. Бретонец принес ему кофейник, получил свое су и удалился. Через полчаса у меблирашек остановился автомобиль летучей полиции. Арестовывать фальшивомонетчика явился сам Дароль. Он поднялся на второй этаж в сопровождении трех инспекторов и хозяина. Отельер открыл дверь в номер Левенталя запасным ключом и сразу же бросился наутек. Роберт Иванович, увидев вошедших в его номер людей, кинулся было к окну, но, заметив под окном дюжего полицейского и слугу-бретонца, опустился на кровать. На преступника надели наручники и повели в автомобиль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В это же время два инспектора летучей полиции поднимались в квартиру господина Куценко в доме 33 по rue Lacepede. Следователь решил арестовать и мадемуазель Володко. Уговоры Себиля не помогли.
А вскоре Мечислав Николаевич получил весточку с родины.
Часть 3
Глава 1
В Благовещенск пароход прибыл в четыре дня, опоздав на шесть часов. Едва бросили на пристани сходни, полиция загородила выход и стала проверять паспорта выходящих по одному пассажиров.
– Вы меня, Люсенька, не бойтесь, – попросил Осип Григорьевич барышню, которая сидела в углу каюты и смотрела на него, как затравленный зверек, – я вам вреда не сделаю. Сейчас сойдем на берег, поместимся в гостиницу, в разные, разумеется, номера, я дам телеграмму вашему папеньке, и он за вами скоро приедет.
Девушка продолжала глядеть на него недоверчиво.
– Вот вам крест святой. – Тараканов размашисто перекрестился.
Люся сразу успокоилась.
Тараканов появился на сходнях в плотном потоке пассажиров. В одной руке он держал чемодан, а другой поддерживал девушку, которая несла корзину со своими пожитками. Проверявший документы околоточный полистал паспорт Осипа Григорьевича, потом внимательно посмотрел на Люсю и спросил:
– Прошу прощения за бестактный вопрос, мадам, но все же: сколько вам лет?
– Восемнадцать! – с гордостью ответила Люся.
– Странно. А согласно паспорта вам двадцать.
– Ну какая же женщина правдиво ответит на вопрос о своем возрасте, господин околоточный, – осуждающе качая головой, парировал Тараканов.
Сзади напирала толпа спешащих на берег людей, поэтому околоточный, на секунду задумавшись, вернул Осипу Григорьевичу паспорт.
Бюрократы из градоначальства не успели к отъезду Тараканову подготовить новый паспорт, и ему пришлось использовать наиболее подходящий из изъятых сыскным отделением. Так он и стал Людвигом Теодоровичем Эриксоном, на счастье Осипа Григорьевича, имевшим супругу Федосью Яковлевну.
Через полчаса коллежский секретарь занял два смежных номера в меблированных комнатах на Бурхановской и заказал самовар. Люся сразу повеселела и стала беззаботной. Единственно, что ее огорчало, так это отсутствие картонки со шляпкой, забытой у «брата».
– Папенька вам новую купит, не переживайте, – утешил ее Осип Григорьевич.
– Как же, купит, – девушка помрачнела. – Ох и достанется же мне от него! Пожалуй, что и выдерет. Вот что, Людвиг Теодорович, не посылайте отцу телеграмму.
– Это как же? Да они с мамашей небось по вас с ума сходят!
– Не сходят, я оставила дома записку, что боюсь переэкзаменовки и поэтому уезжаю к Катиной тетке погостить, и Катя то же самое у себя дома сказала. Если папаша узнает, что я очутилась в Благовещенске, он меня убьет, а так – просто поругает.
Немедленно извещать Люсиного родителя не входило и в планы Тараканова – если за Осипом Григорьевичем уже стали наблюдать, то скорый приезд папаши так задорого купленной барышни мог бы показаться подозрительным. Поэтому коллежский секретарь легко поддался на уговоры своей подопечной, решив дать в Иркутск телеграмму сразу же после того, как справится с поручением начальства. «Не объест же она меня», – подумал он.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ну Бог с вами, не будем ваших родственников беспокоить. Но как же нам быть? Одну-то я вас домой ни за что не отпущу. Придется вам потерпеть мое общество до тех пор, пока я не улажу все свои здешние дела. Вам на самом деле сколько лет?
