Он поправил галстук, не торопясь надел пиджак и отпер. На пороге стоял полицейский. Это был мужчина среднего роста, с щегольскими усиками, ровесник Тараканова.
– Околоточный надзиратель Гуль, – представился он, небрежно откозыряв. – Паспорт будьте любезны.
– А что случилось? – спросил Тараканов, доставая из кармана паспорт.
– Ничего не случилось, просто проверка документов.
– Пожалуйста. – Осип Григорьевич протянул околоточному свою паспортную книжку.
Полицейский начал не спеша ее перелистывать.
– Один путешествуете, Людвиг Теодорович? – спросил он, пролистав книжку до конца.
– Нет, с супругой.
– А где же ваша супруга?
– Я здесь, – из соседнего номера высунула голову Люся.
– А почему вы с супругой в разных номерах живете? – спросил околоточный.
– А вы, милостивый государь, женаты? – ответил вопросом на вопрос Осип Григорьевич.
– Женат, а что?
– Так неужели вам никогда не приходилось ночевать в кабинете?
– Не приходилось, у меня нет кабинета, – сказал околоточный, хмурясь.
– Мы уже почти помирились. – Люся подошла к своему «мужу», взяла под руку и прижалась к нему всем телом.
– Это очень хорошо, что помирились. В наших краях какими судьбами? – спросил полицейский у обоих «супругов».
– По коммерческим делам, – ответил «глава семьи».
– Торгуете?
– Скорее покупаю. О подробностях позвольте умолчать – деловая тайна-с.
– Понимаю, понимаю. Ну, тогда разрешите откланяться! Честь имею, – околоточный опять козырнул и протянул Эриксону паспорт, – Людвиг Теодорович. Честь имею… – Тут страж порядка запнулся, будто бы припоминая имя супруги проверяемого.
«А я же ей так и не сказал, как ее теперь зовут!» – подумал Тараканов, в одну секунду представив, как их сейчас поволокут в участок, как раскроется его инкогнито, как он провалит задание и как его попрут со службы.
– Федосья Яковлевна, – несколько кокетливо представилась Люся, протягивая околоточному ручку для поцелуя.
– Честь имею, Федосья Яковлевна. – Надзиратель приложился к ручке.
Он отошел на несколько шагов, а потом развернулся и спросил:
– Schönes Wetter heute, nicht wahr?
– Ja, das Wetter ich wunderbar. Ich bin in Moskau geboren und aufgewachsen, deshalb spreche ich meine Muttersprache ziemlich schlecht[41]. – Осип Григорьевич улыбался. – Давайте общаться по-русски, мы же не в Германии!
Околоточный еще раз козырнул и ушел.
Сразу после женитьбы Настя стала учить его немецкому, для общего развития, как она говорила. В отличие от занятий музыкой эта наука давалась коллежскому секретарю легко, у него обнаружились способности. И вот эти знания совершенно неожиданно пригодились.
«Хорошо, что я не взял себе паспорт Микки Тойваненна, а ведь хотел», – вздохнул с облегчением Тараканов, потом повернулся к Люсе и спросил:
– Зачем вы рылись в моих вещах?
– Ну должна же я знать ваше семейное положение! – ничуть не смутившись, ответила девушка. – И раз мы помирились, мне теперь придется перебраться в ваш номер.
– Считайте, что мы опять поссорились!
Клуб Общества приказчиков был смесью казино и кафешантана, и никакими приказчиками в нем и не пахло. В 1906 году правила открытия клубов были ужесточены, и теперь, для того чтобы не собирать кучи бумаг, антрепренеры просто покупали нефункционирующие общества, уставы которых были утверждены по старым порядкам.
Легально играть в клубе могли только его члены или их гости. Это правило обходили грубо и неизящно: на входе в заведение лежала стопа бланков рекомендательных карточек. Швейцар спрашивал фамилию гостя и, никак ее не проверяя, вносил в карточку. Когда заполненных бланков набиралось больше десятка, ко входу подходил дежурный старшина и ставил на каждой карточке свою подпись, тем самым переводя всех посетителей в статус гостей, приглашенных членом клуба. Закон торжествовал!
Тараканов вписал в карточку свою вымышленную фамилию, хотел вписать и Люсю, но швейцар уже отобрал бланк и жестом пригласил их входить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Приехали они сравнительно рано, около одиннадцати вечера, но огромная зала шантана была уже набита публикой – им с трудом, при помощи лакея, удалось найти свободный столик в заднем углу.
Заказали ужин.
– И принесите, пожалуйста, ликера, – попросила Люся официанта.
Когда тот, поклонившись, удалился, Тараканов спросил:
– А не рановато ли вам пить ликер, Людмила… эээ… я даже не удосужился поинтересоваться, как зовут вашего батюшку.
– Сергей Иванович.
– Так не рановато ли вам, Людмила Сергеевна, пить ликер?
– Я и раньше пила. У нас в гимназии многие девочки пили, а пансионерки – все поголовно. Им приносили вино знакомые, они прятали его в дортуарах, а ночью пили.
– Ну пару рюмочек я вам позволю, но больше ни-ни! А то ваш папаша потом мне счет предъявит. Пейте, ешьте, наслаждайтесь.
Принесли ужин, Люся набросилась на еду, а Осип Григорьевич, ковыряя вилкой в тарелке, обводил взглядом залу. Публика была преимущественно «чистая» – чиновники, офицеры, купцы. За одним из ближних к сцене столиков он увидел своих попутчиков по пароходу – Дуцкого и подрядчика-москвича, которые, судя по количеству и качеству уставленных на столе бутылок, «делали счет».
С ними сидела Роза и еще две довольно привлекательные барышни. На сцене некрасивая и неуклюжая, но с хорошим голосом девица пела шансонетку «Перевозчица». В уже насквозь прокуренной и душной зале гудел гомон голосов.
Шансонетку сменил балалаечник. Это был мужчина лет сорока с испитым желтым лицом, в косоворотке, синих шароварах и русских сапогах. Он сел на табуретку в центре сцены и начал. Через полминуты шум голосов начал стихать, а еще через минуту в зале установилась полная тишина, слышно было только балалайку. Когда Панин кончил, клуб взорвался аплодисментами.
– Эй, балалайка, иди сюда! – кричали из разных концов залы.
Панин поводил своим длинным носом и направился было к одному из столиков, но тут к нему подошел высокий кавказец в черкеске с серебряными газырями, взял под руку и повел куда-то в сторону отдельных кабинетов. На сцене в это время появился цыганский хор, в котором солировала красивая танцовщица с бубном. Этот номер тоже захватил зрителей. Лакеи с подносами, заставленными бутылками, все быстрее и быстрее двигались по зале, атмосфера становилась веселее и веселее. После цыган на сцену вышла Роза. Она, как оказалось, была мастерицей на все руки и исполнила несколько номеров – пела и танцевала. Успех на ее долю выпал колоссальный. Зал взорвался овациями, Дуцкий потребовал букет роз и бросил их в ноги певицы. Примеру его последовал Богомолец и еще какой-то местный купец. Роза биссировала несколько раз и когда наконец, обессиленная, вышла, не переодевшись, в залу, то ее потянули к своему столу сразу несколько компаний, но Роза вернулась к Дуцкому.
В это время у столика приисковика появился небольшого роста мужичок во фраке со сбившейся набок манишкой, с растрепанными волосами и сильно пьяный. Он, покачиваясь с пятки на носок, с минуту стоял напротив Розы и во все глаза на нее пялился. Певица нахмурилась и посмотрела в поисках защиты на Дуцкого. Но тот, не обращая на нее никакого внимания, улыбался непрошеному гостю.
– А пойдем-ка, милая, в мой кабинет. Я тебе дам сто рублей на булавки, а на угощенье – дюжину шампанского! – гаркнул коротышка.
«Копытин! Копытин!» – пронеслось по зале.
Роза поднялась со стула, глаза ее сверкали.
– Мало? – будто удивившись, спросил мужичок. – Две сотни и две дюжины!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Богомолец вскочил:
– Что вы себе позволяете, милостивый государь? – крикнул он.
В ту же секунду рядом с ним оказался крепыш с огромной всклокоченной черной бородой, одетый в серый пиджак.
– Охолонись, любезный! – грозно предупредил крепыш, положив руки москвичу на плечи и насильно усадив на стул.
