Нора сидела, глядя на людской поток и тусклое мерцание реки за ним. Она не видела, как появился Фредерик. На плечо ей легла рука, она обернулась, и он поцеловал ее – в одну щеку, во вторую, в губы.
– Здравствуй, – сказал он и сел напротив.
Невысокий, но очень спортивный, с мощными благодаря многолетним занятиям плаванием плечами, Фредерик был системным программистом, и Норе нравилось его здравомыслие и способность схватывать на лету и обсуждать общее, не скатываясь в болото частностей. Впрочем, временами это же ее раздражало – его уверенность в том, что все в мире стабильно и предсказуемо.
– Давно ждешь? – спросил он. – Поужинала?
– Нет. – Она кивнула на бокал, почти полный. – Только пришла. И умираю от голода.
– Извини, что так поздно. Поезд задержался.
– Ничего страшного. Как прошел день в Орлеане?
– Скучно. Зато очень мило пообедали с кузеном.
Он начал рассказывать, и Нора откинулась на стуле, наслаждаясь его голосом и рассматривая его из-под прикрытых век. У Фредерика были сильные, ловкие руки. Она вспомнила, как он построил ей книжный стеллаж, проработав в гараже все выходные, и как из-под рубанка сыпались кружева стружки. Он не боялся ни работы, ни проявления чувств: мог подойти к ней в кухне, когда она готовит, обвить руками за талию и целовать в шею, пока она не бросит стряпню и не начнет целовать его в ответ. Он курил трубку, что ей не нравилось, слишком много работал и страшно лихачил за рулем.
– Сообщила Полу? – спросил Фредерик. – Как он, ничего?
– Не знаю. Надеюсь. Утром намечен совместный завтрак. Учти – он собирается жаловаться на наглых америкашек.
Фредерик рассмеялся:
– Отлично. Мне нравится твой сын.
– Он влюблен. Кстати, она очень симпатичная, его девушка, и он ее просто обожает. Мишель. Она завтра тоже придет.
– Отлично, – повторил Фредерик, сплетая свои пальцы с пальцами Норы. – Любовь – это замечательно.
Заказали ужин: говядина на вертеле, плов, вино. Внизу молчаливо текла река, и Нора думала о том, как хорошо бросить где-нибудь якорь. Пить вино в Париже, наблюдать за птицами, вспархивающими над силуэтами деревьев, за тихой рекой. Она вспомнила свои безумные поездки к Огайо, странную, переливчатую кожу воды, отвесные известняковые берега, ветер, треплющий волосы.
Но сейчас она была спокойна. В небе цвета индиго плыли черные птицы; пахло речной водой, выхлопными газами, жареным мясом, сырой землей. Фредерик опять разжег свою трубку, долил в бокалы вина. Люди шли по тротуару сквозь вечер, уступавший место ночи; соседние здания постепенно терялись в темноте. Одно за другим зажигались окна. Нора сложила салфетку и встала. Мир катился куда-то. У нее кружилась голова от вина, высоты и вкусных запахов после длинного дня, полного горя и радости.
– Ты в порядке? – откуда-то издалека спросил Фредерик.
Нора оперлась рукой о стол, перевела дыхание и молча кивнула. Слишком всего было много: река, влажный запах земли, стремительное кружение звезд, ослепительных, живых. Слова были не нужны.
Ноябрь 1988
Его звали Роберт, и он был хорош собой: копна темных волос, падающая на лоб челка. Он расхаживал по проходу автобуса, представляясь каждому пассажиру и отпуская замечания о маршруте, водителе, погоде. Доходил до конца ряда, разворачивался и проделывал все сначала.
– Мне здесь очень нравится, – провозгласил он, на ходу пожав руку Каролине, крепко и уверенно. Она терпеливо улыбнулась.
Другие люди избегали встречаться с ним взглядом, утыкали носы в книги, газеты, проявляли повышенный интерес к пейзажу за окном. Но Роберт не терял энтузиазма. Похоже, с его точки зрения, пассажиры автобуса ничем не отличались от деревьев, скал и облаков: их точно так же можно было обсуждать, не ожидая ответной реакции. Каролина наблюдала за ним с заднего сиденья и все порывалась остановить, но удерживалась, понимая, что под настырностью Роберта кроется отчаянное желание найти человека, который обратит на него внимание. И такой человек здесь был – Феба. Когда Роберт оказывался рядом, в ней словно вспыхивала лампочка, Феба начинала светиться и провожала его изумленным взглядом, как диковинное восхитительное существо, вроде павлина, – броское, горделивое. В какой-то момент Роберт, видно утомившись шагать, присел рядом с ней, не переставая, однако, говорить, и Феба улыбнулась ему – бесхитростной, лучезарной, ничего не скрывающей улыбкой. Без опаски, без предрассудков, не дожидаясь заверений в безудержной ответной любви. От столь откровенного выражения чувств – ее дочь чудовищно наивна, это огромный риск! – Каролина закрыла глаза, но, открыв их, увидела, что Роберт тоже расплылся в улыбке, радуясь Фебе и поражаясь ей не меньше, чем если бы дерево вдруг окликнуло его по имени.
Что же, конечно, подумала Каролина, почему нет. Разве любовь в нашем мире сама по себе не чудо? Она бросила взгляд на Ала – он клевал носом, и седые вихры пружинили всякий раз, когда автобус вилял или подпрыгивал на ухабах. Ал приехал вчера поздно вечером и завтра утром снова уедет: он постоянно брал сверхурочные, чтобы заработать на новую крышу и водосточные трубы. Все последние месяцы, когда он был дома, они в основном занимались делами. Иногда Каролина воспоминала первые годы их совместной жизни – поцелуи, его ладони на своей талии, – и ее охватывала сладко-горькая ностальгия. Почему они оба так погрязли в заботах? Куда день за днем утекло столько времени? Как они оказались именно здесь и сейчас? Наступали ранние зимние сумерки. Автобус, с уже включенными фарами, быстро ехал через лощину, вверх по склону Беличьей горы.
Феба и Роберт, оба нарядные по случаю ежегодного бала общества «Гражданин Даун», сидели очень смирно, лицом к проходу. Роберт был в своем лучшем костюме и ботинках, начищенных до зеркального блеска. Под зимним пальто Фебы виднелось пышное бело-красное платье, а шею украшала тонкая цепочка с изящным конфирмационным крестиком. Потемневшие волосы были подстрижены короткой шапочкой и схвачены заколками. Бледная, с неяркими веснушками на лице и руках, она смотрела в окно, чуть улыбаясь своим мыслям. Роберт, поверх головы Каролины, рассматривал придорожные щиты, рекламу медицинских учреждений и стоматологических клиник, схемы маршрутов. Он был хороший парень, восторженный, открытый миру, хотя практически сразу забывал все, что ему говорили, и при каждой встрече спрашивал у Каролины номер ее телефона.
Но Фебу он всегда помнил. Помнил свою любовь.
– Почти приехали, – сообщила Феба, дергая Роберта за руку. Автобус взбирался на вершину холма. До интерната оставалось полквартала; свет из его окон мягко лился на коричневую траву, покрытую корочкой инея. – Семь остановок. Я считала.
