– Я здесь счастлива, – ответила Нора, нисколько не погрешив против истины.
Фредерик считал, что обилие туристов испортило Париж, но для Норы очарование было бесконечно. Все эти булочные, кондитерские, тонкие блинчики на уличных лотках, колокола, закругленные старинные здания. Звуки чужой речи, текущей как река, с отдельными узнаваемыми словами, выскакивающими там и сям, будто камешки.
– А как твое турне и ты сам? Все еще влюблен?
– О да, – с чувством сказал он, и его лицо немного смягчилось. Он посмотрел прямо на мать. – Ты выйдешь замуж за Фредерика?
Она провела пальцем по острому краю брошюры. Последнее время этот вопрос, стоит ли менять свою жизнь, повсюду сопровождал ее. Она любила Фредерика и никогда не была счастливее, хотя даже сквозь счастье видела вдалеке то время, когда его очаровательные привычки станут действовать ей на нервы, как и ее недостатки – ему. Он любил, чтобы все было как он привык, и проявлял педантичность во всем – от денежных расчетов до налоговых деклараций. Этим, и больше ничем, он напоминал Дэвида. Но теперь Нора была взрослой и опытной и знала, что идеала не существует и все меняется, включая ее саму.
– Пока не знаю, дорогой. Бри готова купить фирму. У Фредерика контракт еще на два года, так что нам не обязательно фазу принимать решение. Но я вполне представляю себе жизнь с ним. А это уже первый шаг.
Пол кивнул:
– Так было и в первый раз? В смысле, с папой?
– Нора задумалась.
Пожалуй, и да и нет. Я теперь куда более прагматична. А тогда мне просто хотелось, чтобы обо мне заботились. Я не очень хорошо себя знала.
– Папа любил обо всем заботиться.
– Да. Любил.
Неожиданно Пол коротко, резко хохотнул.
– Не могу поверить, что он умер.
– Понимаю, – кивнула Нора. – Я тоже.
Нора опустила взгляд на брошюру, вспомнив прохладу музея, гулкие отзвуки шагов. Она почти час стояла перед этой картиной, рассматривая цветовые вихри, живые, уверенные мазки. Что же это такое, то, что улавливает Ван Гог? Нечто трепетное, необъяснимое. Дэвид жил, фокусируя камеру на мельчайших деталях, одержимый игрой светотени и желанием навсегда зафиксировать существующее положение вещей. Теперь его нет, и нет его виденья мира.
Пол вдруг подскочил, махая кому-то через весь сад, печаль на его лице сменилась ослепительной улыбкой, – очень теплой, явно предназначенной дорогому его сердцу человеку. Проследив за его взглядом, Нора увидела девушку с изящным овалом лица, кожей цвета спелых желудей и множеством темных косичек до самой талии. Она была очень стройной, в мягком платье с набивным рисунком, и двигалась со сдержанной грацией танцовщицы.
– Это Мишель! Я сейчас. Мам, это Мишель!
Он пошел к ней, словно притягиваемый магнитом, и Мишель вся засветилась. Он взял ее лицо в ладони, поцеловал, а затем девушка подняла руку, их ладони коротко, легко соприкоснулись, и этот жест был таким интимным, что Нора отвернулась. Они пошли по саду, склонив головы, о чем-то разговаривая, а потом резко остановились, и Мишель положила ладонь на руку Пола. Рассказал ей о смерти Дэвида, поняла Нора. Вскоре они подошли к скамье.
– Миссис Генри… – Мишель пожала руку Норе. У нее были длинные, прохладные пальцы. – Пол сказал мне о мистере Генри. Я соболезную.
У нее был забавный акцент – Мишель много лет прожила в Лондоне. Пол предложил вместе поужинать, и это было настоящим искушением для Норы. Она с радостью проговорила бы с сыном до поздней ночи, но колебалась, почти физически ощущая накал чувств между Полом и Мишель, их жажду остаться вдвоем. Да и Фредерик… Вдруг он успел вернуться в пансион и его галстук уже перекинут через спинку стула?
– Может быть, завтра? – предложила она. – Давайте вместе позавтракаем? Умираю – хочу послушать про турне. Про Севилью, гитаристов и фламенко.
На улице, по дороге к метро, Мишель взяла Нору под руку. Пол шел впереди, широкоплечий, долговязый.
– У вас чудесный сын, – сказала Мишель. – Так жаль, что я уже не познакомлюсь с его отцом, не узнаю его.
– Узнать его вам вряд ли удалось бы – как и любому другому. Но конечно, мне тоже очень жаль. Вы довольны турне? – спросила Нора через несколько шагов.
– О да! Путешествовать – это такая удивительная свобода!
Они спустились в метро, на миг ослепнув от яркого освещения. В отдалении загрохотал поезд, звук эхом разносился по тоннелю. В воздухе витал странный запах парфюмерии с резкой примесью металла и машинного масла.
– Приходите утром к девяти, – сказала Нора Полу, повышая голос из-за шума. А когда приблизился поезд, она наклонилась к самому его уху и крикнула: – Он любил тебя! Твой отец! Он очень любил тебя!
Лицо Пола на мгновение распахнулось, отразило горечь потери. Он кивнул. Поезд подлетел к ним, и в поднятом им вихре Нора ощутила, как переполняется чувствами ее сердце. Ее сын здесь, в этом мире. А Дэвида нет, и это непостижимо. Поезд лязгнул тормозами, остановился, с тяжким вздохом разъехались двери. Нора вошла в вагон, села у окна и напоследок нашла взглядом Пола. Он уходил, сунув руки в карманы, опустив голову. Вот он – и нет его.
Пока она доехала до своей станции, воздух успел обрести сумеречную зернистость. Нора шла по булыжной мостовой к пансиону с чуть светящимися бледно-желтыми стенами и ящиками на окнах, из которых выплескивались цветы. В номере было тихо, ее вещи валялись там, где она их бросила; Фредерик еще не приехал. Нора подошла к окну и немного постояла, глядя на реку и думая о Дэвиде, вспоминая, как он носил на плечах Пола по их первому дому, как сделал ей предложение, перекрикивая рев воды, и надел прохладное кольцо ей на палец. Вспоминая Мишель и Пола, соприкасающихся ладонями.
Она подошла к маленькому столику и черкнула записку: «Фредерик, я во внутреннем дворике».
Из двора пансиона, обставленного по периметру пальмами в кадках, открывался вид на Сену. Гирлянды из крохотных лампочек обвивали деревья и чугунную ограду. Нора устроилась лицом к реке и заказала бокал вина. Она поняла, что забыла книгу в саду Лувра, – и смутно пожалела о ней. Это пустенькое легкое чтиво, рассказ о двух сестрах, конечно, не станешь покупать второй раз. Но теперь она никогда не узнает, чем закончилась их история.
Две сестры. Может, и они с Бри когда-нибудь напишут книгу? От глупой мысли Нора улыбнулась, и мужчина в белом костюме, сидящий за соседним столиком с крошечным стаканчиком аперитива, улыбнулся ей в ответ. Так все обычно и начинается. Раньше она положила бы ногу на ногу или поправила волосы, сделала еще какой-нибудь незаметный приглашающий жест, а он бы встал из-за своего столика, подошел и спросил, можно ли к ней присоединиться. Она обожала интригу этого ритуального танца и ощущение открытия, которое он дарил. Но сегодня отвела глаза. Мужчина зажег сигарету, выкурил ее, расплатился по счету и ушел.
