В свои шестнадцать он перестал быть юношей: теперь ему придется стать мужчиной, – и эту ношу Филипп охотно принял с того самого момента, как их спасли. Но как же это несправедливо, подумала Эдвина. Глядя на Джорджа и Алексис, она снова опечалилась. Одежда в лохмотьях, опустошенные лица. Казалось, всем своим видом они говорили: «Мы сироты!»
Первыми сходили на пристань пассажиры «Карпатии». Потом капитан собрал оставшихся в столовой, где они провели три дня, и прочитал молитву за тех, кто погиб в море, и за тех, кто спасся, за их детей, за их жен. Потом, после долгой минуты молчания – лишь сдавленные рыдания нарушали тишину, – стали прощаться. Чье-то прикосновение к плечу, объятие, последний взгляд, мимолетное касание рук – и вот они уже благодарят капитана Рострона. Слов почти не произносили – это были их последние минуты вместе. Они никогда больше не встретятся, но помнить будут его всю жизнь.
Первыми подошли к трапу, но не решались на него ступить, две женщины, подруги из Филадельфии, которые потеряли мужей. Толпа встретила их ревом, и они остановились на полпути вниз. В этом крике смешались печаль, скорбь, сочувствие и радость, но несчастным женщинам стало страшно. Бедняжка Алексис зарылась в юбки Эдвины, зажав ладонями уши и зажмурившись, а Фанни горько расплакалась, когда Филипп подхватил ее на руки.
– Все хорошо… все хорошо, мои милые, – пыталась успокоить детей Эдвина, только они не слышали ее в этом реве.
Она же с ужасом увидела, как тех, кто спускался на берег, берут в осаду репортеры. Повсюду сверкали вспышки фотокамер, а небеса по-прежнему проливались дождем и небо озаряли молнии. Ночь обещала быть ужасной, но не ужаснее той, которую им довелось пережить совсем недавно. Та ночь стала самой страшной в их жизни, а эта… всего лишь очередная. Больше с ними ничего не могло случиться, думала Эдвина, мягко подталкивая к трапу братьев и сестер. У нее не было шляпы, и она промокла до нитки, когда несла на руках Алексис, которая обнимала ее за шею дрожащими руками. Филипп взял на руки двоих младших, а Джордж шагал рядом с ним, подавленный и изрядно испуганный. Огромная толпа встречала прибывших! И было неизвестно, что же делать дальше. Уже на нижней ступеньке трапа Эдвина вдруг поняла, что в толпе выкрикивают имена.
Это были родные и близкие тех, кто был на «Титанике», которые еще надеялись на чудо. С каждым именем Эдвина лишь качала головой, потому что она никого не знала. Зато неподалеку мать и сына Тейер обнимали их филадельфийские друзья. Повсюду стояли машины и кареты скорой помощи; сверкали вспышки фотоаппаратов. В толпе слышались рыдания и крики, когда выжившие лишь качали головами, когда им называли имена… Пока не было полного списка спасенных, оставалась надежда… Ранее «Карпатия» отказалась общаться с прессой, окружив спасенных барьером молчания ради их же пользы, но теперь капитан Рострон был бессилен их защитить.
– Мэм? Эй, мэм? – На Эдвину набросился репортер, отчего она чуть было не уронила Алексис, и прокричал ей прямо в лицо. – Это все ваши дети? А ваш муж? Он тоже был на «Титанике»?
Наглый и настырный, он все наседал, и в толчее она не могла никуда от него деться.
– Нет… Да… Я… прошу вас, пожалуйста… – Эдвина заплакала. Был бы с ней Чарлз, родители…
Резкая вспышка ослепила ее. Филипп попытался заслонить собой сестру, но у него на руках были малые дети, и он не сумел ей помочь. Орава репортеров оттерла его в сторону, и Эдвине пришлось кричать, чтобы они не потерялись.
– Пожалуйста… пожалуйста… прекратите!
То же самое было с Маделейн Астор, когда она сошла на берег вместе с горничной, но ей пришли на выручку: отец, мистер Форс, и мистер Винсент Астор увезли ее в карете скорой помощи, которая была специально вызвана для нее. Эдвине и Филиппу повезло меньше, но и они все же сумели улизнуть. Филипп втолкнул их в одну из ожидавших машин, присланных отелем «Ритц-Карлтон». Машина помчала их по Седьмой авеню, и вскоре они уже робко входили в отель – группа оборванцев без багажа, – но и там уже дожидались репортеры. Их опередил заботливый служащий: выскочив из-за своей конторки, тут же проводил в комнаты, где с Эдвиной едва не приключилась истерика.
Как будто и не уезжали! Элегантно обставленные комнаты оказались теми же самыми, в которых они останавливались всего полтора месяца назад. И вот они вернулись, а все так переменилось! Перед тем как уплыть в Европу на «Мавритании», чтобы встретиться с Фицджеральдами и отпраздновать помолвку Эдвины и Чарлза, они тоже жили в этих номерах.
– Уина… ты в порядке?
Некоторое время Эдвина с мертвенно-бледным лицом не могла говорить и просто кивнула. На ней по-прежнему было истрепанное голубое вечернее платье, насквозь промокшее под дождем пальто и грубые башмаки – то, в чем она покидала «Титаник».
– Все хорошо, – прошептала она неуверенно, вспоминая, как всего несколько недель назад гостила в этих же аппартаментах с родителями и Чарлзом.
– Хочешь, я попрошу другой номер?
Филипп был в отчаянии. Если Эдвина сломается, что им тогда делать? К кому обратиться? У них никого нет, кроме старшей сестры. Она же словно увидела его страхи и прочла мысли, медленно покачала головой и вытерла глаза, а потом даже попыталась успокоить. Эдвина прекрасно понимала, что теперь все держится на ней одной.
– Джордж, посмотри меню: нам нужно поесть. А ты, Филипп, помоги Фанни и Алексис надеть ночные рубашки.
Она вдруг вспомнила, что никаких рубашек и пижам у них больше нет, но, пройдя анфиладу комнат, увидела, что персонал отеля все предусмотрел. Гардероб был заполнен женской и детской одеждой, и даже кое-что нашлось для мальчиков – свитера и брюки, теплые носки и ботинки. На кроватях лежали две ночные сорочки, две новые куклы, пижама и плюшевый медвежонок. Как добры они оказались! Эдвина опять расплакалась, но когда вошла в главную спальню их многокомнатного номера, у нее перехватило дыхание. На кровати была заботливо разложена одежда для родителей, а на столике дожидалась бутылка шампанского. Она знала, что такой же набор найдет в самой последней комнате, приготовленной для Чарлза. Из ее груди вырвалось сдавленное рыдание. Бросив последний взгляд на комнату, она погасила свет и пошла к детям, плотно закрыв за собой дверь.
Похоже, она немного успокоилась. Уложив младших спать, Эдвина села на диван возле Филиппа и Джорджа, которые почти опустошили целое блюдо жареной курицы, а потом собирались взяться за пирожные. Самой же Эдвине при одной мысли, чтобы съесть что-нибудь, становилось дурно. Перед тем как малыши отправились в постель, она поймала на себе такой затравленный взгляд Алексис, что пришлось сунуть ей в руку старую куклу, миссис Томас, чтобы могла баюкать свою любимицу под одеялом вместе с новой куколкой. Фанни предстояло спать в большой удобной кровати вместе с Эдвиной, а малыш Тедди в новой пижаме уже крепко спал в большой детской кроватке.
– Утром надо дать телеграмму дяде Руперту и тете Лиз, – сказала Эдвина мальчикам, – что мы благополучно прибыли в Нью-Йорк.
Господи, сколько на нее свалилось дел! Ничего теперь не совершится просто так. Предстояло сходить в банк, купить одежду для путешествия в Калифорнию, отвести малышей к доктору, чтобы убедиться, что у Тедди нет ничего страшного, а Фанни не лишится двух отмороженных пальчиков. Сейчас малыши выглядели получше. У Тедди спал жар, невзирая на то, что они насквозь вымокли, когда сходили на берег.
По правде говоря, все случившееся хуже всего сказалось на Алексис. Оставшись без родителей, она, казалось, потеряла всякий интерес к происходившему вокруг. Испуганная, подавленная, Алексис была готова впасть в истерику всякий раз, когда Эдвина пыталась оставить ее хотя бы на минуту. Но стоило ли удивляться, если вспомнить, какую трагедию они пережили! Прийти в себя они смогут еще очень не скоро. У Эдвины дрожали руки каждый раз, когда она пыталась написать хотя бы собственное имя или застегнуть детям пуговицы, но она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, держаться, потому что знала, что просто обязана.
