Дело кончилось бы для Джембулата значительно хуже, если бы на помощь к нему не пришла измена. Подполковник Урнижевский, двигаясь по левому берегу, вышел бы как раз наперерез к бегущему скопищу; к несчастью, обманутый проводником, он повернул назад в то самое время, когда вся партия, вырвавшись из-под казачьих ударов, в страшном расстройстве скакала в весьма близком от него расстоянии. На Большом Зеленчуке, верстах в пятнадцати от места сражения, черкесы ночевали, а поутру, разделив добычу, разошлись.
Почти одновременно с этим ушла и третья партия, имевшая назначение не только отвлекать часть русских сил от Круглолесска, но и идти к вершинам Кумы и Подкумка, чтобы, по возможности, поднять и встревожить Кабарду. Она появилась между Баталпашинском и Усть-Тахтамышским постом в числе двухсот пятидесяти человек и направилась на Александрию, расположенную всего в двенадцати верстах от Георгиевска. Но здесь она нашла готовый отпор. Полковник Победнов отдал всем ногайцам, жившим на правом берегу Кубани, приказание – удалить все табуны как можно дальше от границы, а сам по пятам преследовал партию. Хищники успели, однако, захватить пасшийся близ Соленых озер большой табун ногайского владельца Балты, не исполнившего приказания Победнова, а затем спустились выше Каменного Моста на Кубань и, отступая к ее верховьям, скрылись в Карачаевские владения.
Нужно сказать, что и этой партии удалось уйти безнаказанно только благодаря беспечности подполковника Тарасова, стоявшего в Баталпашинске во главе небольшого отряда с казачьим конным орудием. Как при переходе за-кубанцев у Усть-Невинского поста тринадцатого мая, так и во время обратной переправы их между Баталпашинском и Тахтамышем пятнадцатого мая, он, по словам донесения, “оставался недвижим в своей квартире”, выставив только вокруг укрепления пикеты.
Но так или иначе линия была пока очищена от врагов.
В Круглолесскую был послан войсковой старшина Солдатов, чтобы привести в известность потери жителей. Он нашел деревню в положении ужасном: девяносто человек было убито черкесами, триста сорок два (сто сорок пять мужчин и сто девяносто семь женщин) захвачены в плен, имущество разграблено, одних лошадей угнано до шестисот, рогатого скота до восьмисот голов, почти все селение было выжжено.
Круглолесск, представлявший еще так недавно отрадную картину оседлой жизни со всеми ее благами, последствиями неустанного труда, поражал пустынной мертвенностью. Белые чистенькие мазанки, стоявшие стройными рядами, теперь рисовались только одними закопченными и разрушенными глыбами глины; ворота деревни, ее улицы загромождены были трупами; повсюду валялись оружие и камни, забрызганные кровью. Рука хищников не пощадила даже покоя усопших христиан. Растащив по клочьям богатства домов, хищники искали его и в истлевших гробах, разрывая могилы.
Да и не одна Круглолесская, а и вся страна представляла теперь вид пустынный. Отступление горцев не успокоило жителей; все ожидали, что, по азиатской манере, хищники, опьяненные успехом, нагрянут снова и будут колобродить по краю по тех пор, пока их не проучат порядком. И деревни опустели. Съезжавшиеся из России как раз в то время посетители минеральных вод говорили, что по Ставропольской дороге из всех деревень крестьяне разбежались.
Население края, однако, ошибалось, слишком запуганное страшным разгромом Темижбекских хуторов и Круглолесской,– опасность для Кубанской линии пока миновала. Как ни велика была захваченная главной партией черкесов добыча, потери, понесенные ею, были слишком значительны, чтобы не охладить рвения. Всеобщее отступление, превратившееся в конце концов в бегство, не могло поднять дух вольного народа. И как быстро, восточно-фантастически создался в Черкесии план полного опустошения линии, так быстро он и исчез, весь исчерпанный кровавым истреблением одной станицы, да и то лишь при помощи благоприятной для черкесов случайности, оставившей население беззащитным. Словом, ожидания черкесов были обмануты, энтузиазм их угас. И Сталь, тридцать первого мая воротившийся в Георгиевск, весь в пыли, с красным загорелым лицом, имел основание быть довольным. Он, действительно, был доволен и весел, хотя по-прежнему несловоохотлив.
Но, с другой стороны, теперь было уже опасно ограничиваться простым отражением черкесов; они нуждались в хорошем уроке, который бы обуздал их непомерную дерзость. И в помощь Сталю, занятому сложными делами гражданского управления Кавказской губернии, в Георгиевске ожидали генерала Вельяминова, имевшего поручение от Ермолова объехать линию, ближе ознакомиться с вредом, причиненным нашествием черкесов, исследовать действия войск и причины оплошностей, и затем с отрядом идти за Кубань.
Тут оканчивается боевая деятельность Карла Федоровича Сталя, одного из лучших кавказских генералов, современника и ученика Цицианова, оставившего свое имя и в горах Осетии, и в грозных снеговых ущельях Хевсурии, и на цветущих равнинах Кахетии. Но в следующем затем, последнем году своей жизни, он, имевший уже случай обнаружить административные способности во время своего военного губернаторства в Тифлисе, оказал Кавказской губернии важные услуги, вписавшие имя его неизгладимыми чертами в летописи мирного развития края. Его деятельностью этого времени начинается преобразование Кавказской губернии в Кавказскую область с перенесением главного центра управления из Георгиевска в Ставрополь, сохраняющий это значение поныне. Ему же обязан своим основанием на минеральных водах, на месте некогда пустынных калмыцких кибиток, привлекающий теперь десятки тысяч посетителей город Горячеводск, ныне Пятигорск, составляющий лучший памятник Сталю.
На горячих водах Сталь и умер двадцать восьмого июня 1824 года, внезапно, от удара. Рассказывают, что перед смертью, за несколько дней, он ехал верхом с инженерным офицером по горе Машук и там, указывая место, выбранное им для городского кладбища, прибавил шутя: “Теперь надо, чтобы здесь для начала был погребен кто-нибудь из значительных людей”.
И он первый лег на пятигорском кладбище.
XXVII. ВЕЛЬЯМИНОВ ЗА КУБАНЬЮ
Весною 1823 года Ермолов был в Тифлисе. Здесь застали его донесения о бедствиях на правом фланге, о разгроме Темижбекских хуторов и Круглолесской. Особенно поразило его несчастье с Круглолесской; в одно только командование Сталя уже в третий раз над несчастными жителями станицы разражалась беда. Ермолова известили также, что за Кубанью, на Белой, собирались будто бы новые скопища. Необходимость серьезных мер была очевидна, и начальник кавказского штаба генерал-майор Вельяминов был послан на Кубань с инструкциями и обширными полномочиями.
Алексей Александрович Вельяминов как нельзя больше соответствовал тому назначению, которое на него возлагалось. Он был еще довольно молод, лет тридцати семи, но в закаленных чертах его рябоватого лица, с открытым челом и проницательным взглядом, выражалась какая-то жесткость характера и холодное равнодушие; про него недаром говорили, что он никогда не жалел о потерях, как бы велики они ни были, лишь бы сделано было задуманное. Вид его был чрезвычайно суров, особенно когда он думал и начинал грызть ногти. Один из современников говорит о нем, что “основательным умом, жестким характером, твердой волей и обширными сведениями о кавказских народах он мог произвести серьезный переворот в судьбе их”. “Натура сильная, непреклонная и чрезвычайно талантливая,– как пишет его биограф,– он никогда не оставался в тени, даже стоя рядом с такой личностью, как Ермолов, для которого Вельяминов был не только ближайшим помощником, но его вторым я, другом, пользовавшимся его безграничным доверием”.
Таким образом, личные свойства Вельяминова, а еще более блестящее боевое прошлое, вселяли к нему доверие. На службу Вельяминов зачислен был по тогдашнему обыкновению еще в детстве, в лейб-гвардии Семеновский полк, и шестнадцати лет от рода был уже поручиком гвардейской артиллерии. Где воспитывался он – неизвестно, но он обладал обширными познаниями, особенно по математике. Боевая деятельность, начавшаяся под Аустерлицем и кончившаяся в стенах Парижа, далеко выдвинула его из рядов сверстников. Раненный в руку на штурме Рещука, имея Георгиевский крест за блистательное участие в трехдневном сражении под Красным, Вельяминов, тогда еще штабс-капитан первой гвардейской артиллерийской бригады, уже обратил на себя особенное внимание Ермолова. По настоянию последнего в 1816 году он и был назначен на важный пост начальника штаба отдельного Грузинского корпуса. Через два года, на двадцать восьмом году от рождения, он был уже генералом.
На Кавказе Вельяминов поспевает всюду, где только могла встретиться надобность в его знаниях и энергии: закладывает вместе с Ермоловым Сунженскую линию, строит Внезапную, громит акушинцев, затем усмиряет бунт в Имеретии, гасит восстание в шамхальстве, играет влиятельную роль в покорении Кабарды – и, наконец, является в роли начальника центра и правого фланга Кавказской линии.
