Так кончился первый поход Вельяминова за Кубань.
Всю экспедицию вынесли на своих плечах главным образом молодцы линейцы, поддерживаемые несколькими конными орудиями; пехота почти не принимала участия в столкновениях, и там, где ей это приходилось, как в эпизоде прорыва черкесов мимо Якубовича, оказалась недостаточно знакомой с духом и боевыми приемами черкесов. Вельяминов даже писал Ермолову, что в войсках, расположенных по Кубани и долгое время не имевших действий с закубанцами, он заметил “чрезмерно большое к черкесам уважение, в котором участвуют и самые офицеры”.
Оба Зеленчука, и Большой и Малый, были очищены от враждебного населения, а на месте его, почти до самой Лабы, лежало теперь обширное пустое пространство, делавшее разбойничьи предприятия горцев значительно труднее. Конечно, горцы не относились к этому обстоятельству равнодушно, и весь август происходили в горах съезды и совещания. Чтобы вознаградить потери на Зеленчуках, черкесы в конце концов склонялись к решению ворваться в Кабарду и увести за Кубань мирных кабардинцев; на этом более всего настаивали беглые кабардинские князья, в особенности али-Карамурзин и Измаил Касаев. Но были и противные мнения, и партии то прибывали, то убывали. Наконец, в начале сентября, горцы окончательно разошлись по домам, не приняв никакого решения. Между тем понижение вод вновь открыло пути мелкому хищничеству: появились партии, но большей частью, впрочем, они возвращались домой без добычи и с потерями.
При таких благоприятных предзнаменованиях наступала осень, и Вельяминов уже склонялся к мысли, что мелкими попытками грабежей и разбоев ограничатся все предприятия горцев. Вышло, однако, иначе. В том же сентябре вновь съехались горцы на совещание – и настоятельные требования нового набега немедленно восторжествовали; остался только нерешенным вопрос, куда именно он будет направлен. Беглые кабардинцы и тут настаивали, чтобы идти за Малку, но ногайцы, потерявшие на Зеленчуках большое количество пленных и скота, предлагали набег за Кубань, где им можно было бы грабежом русских селений вознаградить свои потери. Идти за Малку, в район, наполненный скученными русскими укреплениями и войсками, самим черкесам представлялось делом рискованным, и они склонились на предложения ногайцев. Было решено дождаться только полнолуния и напасть либо на селение Каменнобродское, либо на Сенгилеевку.
Находились, однако, нетерпеливые партии, которые не стали ожидать новолуния, а пошли грабить теперь же, и на линии начались тревоги за тревогами. В самом конце августа сорок кабардинцев внезапно появились под Воровсколесском, схватили двух казаков, беспечно стоявших за околицей, и на глазах просыпавшейся станицы кустами и балками ускакали назад прежде, чем на площади успели ударить в набатный колокол. А десятого сентября еще более значительная шайка кинулась на Сухопадинские хутора, принадлежавшие селу Александрия. Здесь одна часть горцев захватила табун и погнала его за Кубань, другая же, человек в тридцать, устроила засаду на проезжей дороге под мостом близлежащей речки. На заре показался обоз, медленно спускавшийся с горы к этому мосту. Впереди ехал казак, на переднем возу сидели три крестьянина, на задних – бабы и дети. Вдруг грянул выстрел. Казак свалился с лошади, и черкесы, выросшие как из земли, оцепили обоз. Крестьянин, схватившийся было за вилы, мгновенно был изрублен, а все остальные очутились в плену. Не теряя времени, партия опять повернула на хутора, захватила станичное стадо, пасшееся на выгоне, вместе с бывшими при нем четырьмя мальчиками, и ускакали за Кубань. По дороге черкесы, против обыкновения, бросили женщин, а лазутчики говорили потом, что они привезли за Кубань только семь мальчиков; куда они девали взрослых крестьян – осталось неизвестным.
Два дня спустя, двенадцатого сентября, новая партия горцев отхватила на реке Тахтамыш большой табун, принадлежавший ногайскому князю Мусе Таганову. Но тут ее постигла неудача. Проезжая на возвратном пути в полуверсте от Открытого поста, она была замечена секретом. На тревогу выехал казачий пост и настиг партию в трех верстах за Кубанью. Сотник Гласков, имея в своем распоряжении не больше сорока казаков, не задумался, однако, ударить на хищников. Черкесы дали отпор, но, сбитые дротиками, оставили табун и обратились в бегство. Казаки гнали их до самых вершин Подкумка. Доскакав до ущелья, хищники спешились, но здесь казаки не решились броситься снова в пики и ограничились только перестрелкой. Попытка выбить неприятеля из его крепкой позиции могла бы стоить многих жертв, и Гласков возвратился назад, потеряв во всем деле одного казака убитым и двоих ранеными.
Намерения горцев тотчас же стали известны Вельяминову; он решил предупредить их, и как только аулы, бежавшие с Зеленчука, осядут на Лабе, у предгорий, нагрянуть на них опять с линейными казаками.
После первой экспедиции Вельяминов стоял у Невинного Мыса, Кацырев – у Прочного Окопа, а донской полковник Победнов – у Тахтамышского аула. Но в конце сентября отряды вновь пришли в передвижение. Батальон Ширванского полка от Каменного Моста перешел к Невинному Мысу, куда прибыли также две роты из Круглолесской и стягивались казачьи резервы из линейных полков: Кубанского, Кавказского, Волжского и Хоперского. Составился сильный отряд в три тысячи человек пехоты и восемьсот линейных казаков, при четырнадцати пеших и двух конных орудиях.
В ночь с двадцать девятого на тридцатое сентября Вельяминов вдруг двинул этот отряд за Кубань. Войска шли всю ночь, не зная, куда и зачем идут; днем они скрывались в балках или в лесах, а с вечера снова шли и, сделав таким образом, менее нежели в сутки, более ста верст, первого октября утром очутились на Чамлыке. Якубович с небольшой партией казаков пустился далее, к стороне Лабы, на разведку, а вечером по его следам двинулся опять и весь отряд. Скоро от Якубовича пришло донесение, что близ Лабы видны огни, но что сильный лай собак мешает ему приблизиться. Вельяминов тотчас послал к нему батальон ширванцев с шестью линейными сотнями. Тревога оказалась, однако, фальшивой: Якубович в темноте принял за аул находившийся вблизи редкий лес, а огни, им виденные, вероятно, горели у караульных пастухов. Но вскоре от Якубовича прискакал новый гонец с известием, что он перешел Лабу и стоит под аулом, что аул уже просыпается, и пастухи выгоняют скот. Тогда шесть сотен линейных казаков, под командой командира Волжского казачьего полка майора Верзилина, быстро переправившись через Лабу, во весь дух понеслись на помощь к Якубовичу. Две роты Навагинского полка и одна Тенгинского, с четырьмя орудиями, поддерживали движение конницы.
Казаки успели окружить три аула, стоявшие в близком расстоянии один от другого. Это были ногайцы, прогнанные с Зеленчука и только что начинавшие устраивать свои новые поселения на Лабе по указанию своего владельца князя Эдиге Мансурова. Аулы захвачены были совершенно врасплох. Сам Эдиге Мансуров едва успел каким-то чудом ускакать с женой, но все его имущество осталось в русских руках. Весь скот, в количестве двух тысяч голов, был взят при первом же налете. Из жителей не спаслось почти ни одного: триста человек были вырезаны, пятьсот шестьдесят шесть душ захвачены в плен. “Непомерная потеря неприятеля,– замечает Ермолов,– произошла от того, что казаки на самом рассвете застали жителей спящими и мгновенно отрезали сообщение между аулами. Свободной оставалась одна сторона, к Лабе, но пехота, скрытно прошедшая до самой переправы, заняла прибрежный лес – и все, что в нем искало спасения, или погибло, или было взято в плен”.
Современники говорят, впрочем, что была другая причина жестокого истребления горцев. Дело в том, что пленные, во избежание расходов казны, по приказанию Вельяминова раздавались на содержание линейных казачьих станиц. Мера эта, приводившая казаков к излишним издержкам, крайне им не нравилась и имела печальные последствия: чтобы отделаться от этих расходов, казаки совсем перестали брать пленных и не щадили ни детей, ни женщин.
В числе пленных были: малолетний князь Шабан-Гирей, дочь князя Каммукая Мансурова и две сестры князя Сали-бея. При одной из последних была прелестная четырехлетняя дочь, но испуг так подействовал на малютку, что она захворала и умерла на одном из переходов. Тут же, в числе пленных, оказался и сын султана Менгли-Гирея, генерала русской службы, отданный им, по народному обычаю, на воспитание закубанцам. Его вместе с аталыком отправили к отцу.
Весь бой вели и на этот раз почти одни линейцы; пехота подошла только тогда, когда дело уже было совершенно окончено. Потеря казаков была ничтожна и не превышала восьми человек, но в числе выбывших из строя, к сожалению, находился храбрый сотник Моздокского полка Старожилов: он был ранен смертельно и на другой день умер.
