Греки же все были вооружены одинаково и хорошо подготовлены к борьбе в подвижных боевых порядках в открытом поле, а их гоплиты сражались в металлических доспехах и имели металлические щиты. В течение зимы Гелон и Ферон соперничали между собой в строительстве триер в Сиракузах и Агригенте. Когда наступила весна, в Сиракузах стояли наготове сто новых триер. Великий царь достиг своей цели хотя бы потому, что ни один корабль и ни один человек не был послан с Сицилии или из Италии на помощь собственно Греции, хотя Афины и Спарта много раз просили об этом.
Мне больше нечего было бы добавить о подготовке к войне в приморских этрусских городах, если бы не удивительное событие, случившееся весной: римский сенат совершенно неожиданно разорвал соглашение с жителями Вейи и велел бросить окровавленное копье на их территорию. Предлог для этого был выбран совершенно надуманный — частые нарушения границы, хотя споры пастухов о пастбищах случались каждую весну и обычно улаживались полюбовно, на переговорах. Нападение Рима на Вейи привело к тому, что город не смог выслать обещанные отряды на помощь Карфагену; Рим же после победы над вольсками был настолько могущественным, что сумел выставить целых две армии, одна из которых воевала неподалеку от Цере и Тарквиний. Греки сумели сохранить переговоры, которые они вели с римскими консулами и влиятельными сенаторами втайне, и я узнал обо всем лишь тогда, когда вопрос о войне был делом решенным. Разумеется, в таких обстоятельствах ни о каких многочисленных этрусских отрядах и речи быть не могло — количество воинов, собиравшихся отправиться в Сицилию, было очень и очень невелико. Совет Тарквиний не решился послать конницу на судах, ну а Цере — тем более.
Только в самом конце лета вышли мы в море, чтобы встретиться у берегов Сицилии с карфагенским флотом. У нас было сорок легких военных судов, две триеры и две тысячи человек на грузовых кораблях — главным образом гоплитов, владеющих оружием так, как это было принято у греков. Карфагенские моряки прекрасно выполняли свою задачу, и мы смогли беспрепятственно доплыть до Гимеры, не опасаясь встречи с греческими судами, и там вытащить наши суда на берег. Гамилькар прежде всего захватил порт и устье реки, чтобы высадить свои войска и со всех сторон обложить город. В наемной карфагенской армии насчитывалось более тридцати тысяч человек, и их огромный лагерь раскинулся вплоть до окрестностей Гимеры. Однако это войско тащило за собой множество людей, не имеющих никакого отношения к армии. Это были рабы, женщины в обозе, жрецы, предсказатели, торговцы, скопцы, танцовщики, музыканты и просто бродяги, которые только и делали, что кричали, ссорились и выпрашивали у солдат подачки.
В соседнем лесу строила свою стоянку тысяча сиканов. Сегестяне, которые по распоряжению Гамилькара присоединились к ним, не переставали удивляться, откуда это у лесных жителей такие замечательные металлические щиты и мечи, но особо не возмущались, потому что сиканы добровольно выступили на их стороне и намеревались сражаться с греками.
Я оставил предводителя этрусков у Гамилькара и его приближенных и поспешил прямиком к отряду сиканов. Только мимоходом взглянул я с некоторой грустью на хорошо мне знакомые стены Гимеры. В одном броске копья от них карфагеняне уже построили осадные башни и установили боевые тараны… но тут я увидел одетых в звериные шкуры сиканов, их лица и руки в боевой черной, красной и белой раскраске, и у меня потеплело на сердце. Они очень удивились, когда я заговорил с ними на их языке, и поспешно отвели меня к жертвенному камню, который успели уже освятить. Вокруг него собрались вожди разных племен с деревянными масками на лицах. Среди них я заметил очень стройного мальчика, который носил на плече мой собственный старый щит, так что я сразу же узнал его, несмотря на его маску волка, и поспешил прижать к груди.
Хиулсу не было еще и тринадцати лет. В этом возрасте ребята всегда очень подозрительны и боятся, что кто-то попытается унизить их достоинство. Сын Дориэя неприязненно отодвинулся от меня, а вожди сиканских племен стали возмущаться тем, что я так бесцеремонно обращаюсь с их Эркле. Но когда Хиулс понял, кто я такой, он снял деревянную маску, велел принести для меня мясо и жир и вежливо поблагодарил за присланное оружие, дошедшее к нему тайными путями.
Он заявил:
— Гамилькар из Карфагена — великий воин, и на его стороне могущественный Ваал и другие боги. Впервые сиканы выйдут из леса, чтобы поддержать его в войне с греками. Мы, однако, служим только нашим богам и не связаны ни с карфагенянами, ни с кем-то еще. Война пойдет на пользу моим людям, потому что мы научимся сражаться по-настоящему на настоящем поле боя и обязательно примем участие в дележе добычи. Но сразу после победы мы вернемся в свои леса и горы.
— Ты — Эркле, — сказал я. — И ты сам должен принимать решения за свой народ. Я не хочу навязывать тебе никаких советов, ибо ты — царь.
Когда Хиулс понял, что я не собираюсь опекать и воспитывать его, да к тому же ничего не требую за оружие, он совершенно успокоился, заулыбался и уселся, скрестив ноги, на положенный наземь щит. Он велел сиканам пробежать мимо нас с оружием, по десять человек в ряд, и затем скрыться в глубине леса. Ему явно доставляло удовольствие показывать мне, как его люди умеют метать копья, но он с грустью признал, что в бою эти копья им все-таки не пригодятся, потому что сиканы не успели еще к ним хорошенько привыкнуть.
Я так разволновался после этой встречи, что даже выпил их таинственного зелья и вновь обрел возможность — хотя и ненадолго — заглядывать внутрь деревьев и камней. Однако в священных танцах я участия не принимал, хотя издавна пользовался почетным правом надевать маску оленя. Я переночевал в их лагере прямо на голой земле, но успел уже отвыкнуть от такой суровой жизни и потому подхватил насморк. Эта маленькая неприятность научила меня тому, что ночи лучше всего проводить на этрусских кораблях.
5
У меня были дурные предчувствия, и жизнь в лагере Гамилькара была мне не по душе. Полководцы этрусков использовали эти дни для того, чтобы учить своих людей маршировать и сражаться в сплоченных шеренгах, а я целыми днями спал, несмотря на то, что на судне было очень тесно и полно насекомых.
Впрочем, иногда я тоже вставал в строй, и мы под хохот карфагенян, собиравшихся вокруг, бегали, задыхаясь от жары, в полном вооружении. Однако и их командиры тоже жаждали воинской славы и заставляли своих солдат усиленно готовиться к предстоящим сражениям. И вот ливийцы, встав вплотную друг к другу, соединяли свои щиты, создавая непреодолимый заслон для противника, а жители неких далеких островов смыкали свои ряды с помощью широких железных полос, которые не позволяли нарушить строй.
Однажды посланные на разведку люди Гамилькара примчались на лошадях в лагерь и объявили, что в одном дне пути отсюда они видели греков. Их было неисчислимое множество, их щиты и доспехи сверкали под солнцем, подобно молниям, и они перекатывались с холма на холм, как волны в открытом море. Своими рассказами разведчики вызвали панику в лагере Гамилькара, и многие люди побежали на берег и принялись, давя и отталкивая друг друга, карабкаться на корабли. Некоторые при этом упали в воду и утонули, и только спустя довольно много времени Гамилькару и его приближенным удалось восстановить порядок с помощью палок и зуботычин. Предводитель карфагенян приказал тут же казнить трусов и крикунов, и постепенно люди успокоились.
Мы получили точные сведения об объединенных войсках Сиракуз и Агригента благодаря сиканам, которые умели становиться невидимыми в лесной чаще и зачастую мчались по тропам быстрее лошадей. Выяснилось, что особо волноваться не стоит, потому что, хотя греков и отличали железная дисциплина и хорошее вооружение, их было куда меньше, чем людей Гамилькара, — едва ли не в три раза. Услышав об этом, карфагенский военачальник уверился в скорой победе, велел развести огромные костры перед статуями богов, которые возвышались в разных концах лагеря, и ходил от одного к другому со жрецами, принося в жертву баранов и обращаясь с речами к воинам.
Греков, конечно, оказалось немного, но зато они были замечательно подготовлены и знали, как надо воевать. Остановившись в одном дневном переходе от Гимеры, они подробно изучили посты нашего лагеря и начали слать вести в осажденный город с помощью египетских почтовых голубей. Мы было решили, что греки из осторожности не хотят вступать в бой с превосходящими силами противника, и Гамилькар совсем уже собрался двинуться им навстречу, но вскоре нам стало ясно, чего они ждали. Ранним утром на горизонте появился объединенный флот Сиракуз и Агригента, и все море стало белым от парусов множества кораблей. Там было двести новехоньких триер, и пришли они с запада, со стороны Панорма, миновав тот пролив на востоке, куда Гамилькар послал свой собственный флот, чтобы преградить врагам путь. Вот почему мы вначале не поверили собственным глазам и приняли приближающиеся корабли за карфагенские. Однако очень скоро нас постигло разочарование, ибо мы увидели греческие щиты и знаки.
