Алик с тем, что, если бы он участвовал в этом деле, то и не возмущался бы, а ликвидировал улики.
– Они тебя сильно подставили, – заметила Пальчинкова. – Никто не поверит, что они это делали по собственной инициативе, а не исполняли твою волю. И, конечно, делились.
– Хотя бы копейку, Вера, – уже не весело сказал Алик.
– Тебе их надо убирать, – оценила Пальчинкова.
– Я хотел заявить в милицию, но для начала пригласил юриста – Кошмарина. Ты его знаешь, – пояснил Алик. – Он предупредил, что милиция может найти совсем не то, для чего я их приглашу, и выставить виновным, допустим, меня. Тут все будет зависеть от того, какие задачи они получат от начальника милиции, то есть от Парашина. А Парашин, ты знаешь, связан напрямую с Хамовским. Хамовский сейчас на меня зол. У меня остается единственное: заставить их самих уйти с работы. Ты поможешь мне?
– Говори, что надо сделать? – спросила Пальчинкова.
– Надо обзвонить тех, кто отдавал деньги за объявления на руки, и записать их ответы, – сказал Алик.
Он понимал, что попал под сильнейший удар. Борец с коррупцией, не заметивший коррупцию в своей собственной организации!!! На что может претендовать такой человек, как не на порицание и уничтожение!?
«Я не брал и не знал» – мысленно оправдывался Алик, но сам понимал, что никто не поверит в подобное, скажут:
– Что-то не поделили.
Смотрящий вдаль всегда слеп вблизи. Алик во многом был слеп. Он словно собака, потерявшая нюх, мог долго ходить вокруг очевидного куска мяса, но попутные открытия настолько развлекали его, что он перестал бороться с личными проблемами поиска истины, а стал наслаждаться путем.
Еще в школе он решал учебные задачи по самому запутанному пути, ставившему в тупик преподавателя, потому что этот путь приводил к правильному ответу. Либо решал вовсе без решения, в уме, но с правильным ответом, что вызывало вполне резонное возмущение:
– Списал!
В институте на экзамене его спасли однокурсники:
– Да он же в математической олимпиаде за институт третье место по городу занял…
Подобным образом он ремонтировал радиоаппаратуру. Перебирая возможные неисправности, обнаруживал реальную в последнюю очередь, а когда анализировал свои действия, то выяснялось, что с места, которому он уделил внимание в последнюю очередь, и надо было начинать.
Его выигрышем в любом виде творчества был интересный и наиболее трудный путь. Он получал от него удовольствие и словно специально продлевал наслаждение. В общем, кривая была его привычной прямой.
Так же получилось и с раскрытием воровства денег за платные услуги…
– Я тебе помогу, – сказала Пальчинкова. – Собираюсь увольняться, может, премию подкинешь.
– Как увольняться? – удивился Алик.
– Поеду на родину, – ответила Пальчинкова. – Сам видишь, здоровье все хуже. Север все высосал. Сына устроила в военное училище. Надо присматривать.
– Плохо, – расстроился Алик. – И так специалистов нет. Без тебя хоть радио закрывай.
– А ты и закрывай, – сказала Пальчинкова. – Тебе бюджет надо экономить, а то посадят за перерасход.
Алик удивленно взглянул на Пальчинкову.
– Давно хотела рассказать, что Бухрим на работе выпивала и порой много, – продолжила Пальчинкова. – У нее в тумбочке обязательно стояла бутылочка коньяка, и как только ей удавалось урвать хорошую сумму от платных услуг, она тут же подзывала Пупик, и они обмывали украденное, да так, что потом едва досиживали до конца рабочего дня. Ты приходил после обеда на работу и жаловался на запах в коридоре. Они тебе отвечали, что опять – канализация. Врали они. Перегаром несло на весь коридор так, что стыдно перед посетителями. Рыбий задыхалась, еле терпела.
– Что раньше не сказала? – спросил Алик.
– Не знаю, – так расплывчато ответила Пальчинкова, что Алик понял: она подозревала его в организации воровства, и только сейчас изменила мнение.
***
Предложение на выбор
«Когда даже домашнюю собаку оттаскиваешь от привычного, пусть и ворованного, куска мяса, та может и укусить».
Бухрим вышла из отпуска яркая, словно роза, и пока она была полна сил, Алик решил высказать ей неприятные новости, для чего и пригласил к себе в кабинет, предусмотрительно закрыв дверь.
– Ольга Николаевна, я не стану кривить и лукавить, – как обычно без должной дипломатической подготовки начал Алик. – После того, как вы ушли в отпуск, а Пупик слегла в больницу, мы выявили множество желающих отдать деньги за услуги телевидения в руки нашему новому секретарю. Причем все они утверждали, что всегда рассчитывались с вами, под ваше обещание самостоятельно отнести эти деньги в банк.
– Так и было, – басанула Бухрим.
– Я позвонил в банк и попросил проверить, была ли хоть одна платежка от вас на счет телевидения, – продолжил Алик. – Такого не было. Я спросил, а могли ли вы заплатить от другого лица, например, от лица предпринимателя. Мне ответили, что нет, потому что обязательным элементом платежа являются паспортные данные плательщика.
– Вы что, обвиняете меня в воровстве!? – оскорблено вскрикнула Бухрим, внезапно покраснев.
– У меня есть несколько десятков объявлений принятых вами без оплаты через банк. Те, которые вы не успели уничтожить, как я подозреваю, – сказал Алик. – У меня есть диктофонные записи клиентов, свидетельствующие, что они передавали вам деньги за объявления на руки. Например, директор «Прусской ярмарки» уже пожаловался нам на ухудшение обслуживания, поскольку вы ездили к нему и забирали деньги за объявления прямо у него на работе. Он даже запомнил, как вы ему говорили: «мы обязаны ценить каждого клиента, и стараемся, чтобы вы не теряли время в банковских очередях. Мы сами за вас отстоим. Еще и скидку вам сделаем двадцать процентов». Он с нас теперь скидку требует. Я назову наиболее крупных клиентов, с которых вы брали деньги себе. Это директор сети магазинов «Класс» Псевдокимов и заведующая магазином «Хозяйка»…
По мере перечисления отпускной румянец на лице Бухрим превращался в серые пигментные пятна.
– Ваша деятельность компрометирует меня. Я предлагаю вам уволиться самостоятельно, – завершил разговор Алик. – В противном случае, я передам имеющиеся документы в милицию. Есть еще один вариант: вернуть ущерб в кассу телевидения. На раздумье даю неделю.
***
Время всегда проходит быстро, будь то неделя или год. Алику иной раз казалось, что понятия длительности времени и вовсе не существует, когда речь идет о прошлом. Бухрим в течение недели, данной на размышление, проявляла чрезвычайно любезную исполнительность, что Алик расценивал, как ее надежду на прощение, что огорчало его и делало предоставленную отсрочку бессмысленной.
Ровно по прошествии недели, прямо с утра, Алик напомнил секретарше об уговоре, потушив надежду в ее глазах, словно выключил. Напомнил и ушел в администрацию маленького нефтяного города на еженедельное совещание руководителей
