ней некую неприязнь, которую она уже долгое время не в состоянии была победить. Он никогда не страшился быть открытым для людей и всякий миг был готов дать отчет о своем поведении, желая, однако, чтобы и его друзья каждый свой поступок совершали у него на глазах. Ничего другого он так не чуждался, как лести иных персон, которые таким образом думали завоевать его сердце. После графа фон В** из всех моих друзей любил я его нежнейшим образом.
Поскольку мне понравилось в Алькантаре и я встретился со многими из своих старых знакомых и восстановил кое-какие прежние связи, решил я некоторое время прожить тут спокойно. Но при новых обстоятельствах изведал я дурную сторону знакомств, которая тем болезненней и неотвратимей меня задела, что никогда ранее не встречал я подобных напастей. Это была напасть сплетен, она-то и заставила меня покинуть город.
Сразу же по моем прибытии некоторые старые дамы взволновались, ломая головы, где же я был все последнее время. Весть о моем необычайном прибытии прошла по городу, будто беглый огонь. Никогда не мог я понять тех, кто склонен говорить о вещах, которые непосредственно к ним не относятся; всегда занятый обстоятельствами своего сердца и духа, посреди сходно настроенных друзей или в одиночестве, я никогда не интересовался другими и их мнениями. Но сейчас я оказался в кругу тех людей, разумение которых навряд ли было достаточно велико, чтобы заниматься кем-либо, помимо своих ближних; каждый миг подле меня оказывался новый приятель, чтобы сообщить мне, что про меня думает тот или что обо мне говорит этот. Я словно упал с облаков. Я был в совершенно другом мире. Не понимая, что все эти люди от меня хотят, принужден был их выслушивать, и чем внимательней я к ним становился, тем более возрастал мой гнев. Дон Антонио, уже привыкший к подобным подлостям, постоянно смеялся над моим раздражением. Новости и предположения от этого не уменьшались — все пытались занять меня соображениями о моей персоне непрестанно. И после того как я восстановил еще более против себя нескольких высоких лиц в городе, отплатив им за их ко мне презрение пренебрежительным обхождением, и одному повсюду втершемуся священнику не понравилось, что я стал вхож в некоторые дома, а нескольким старым кумушкам вздумалось беспрестанно знакомить меня с их предположениями и снабжать добрыми советами, распрощался я неожиданно со всеми, сел в свою карету и выехал из городских ворот. Граф фон В** посоветовал мне однажды поступить в университет, чтобы обрести полезные познания, необходимые для деятельной жизни, которую он мне предписал; они же могли добавить мне влиятельности как государственному мужу. Я выбрал Толедо.
В этих обстоятельствах понял я весьма отчетливо, что не мог бы быть счастлив, существуя как гражданский деятель. Посреди избранных друзей, глубоко увлеченный другими идеями, становишься равнодушен к общественной жизни. Такой человек всегда остается блаженным отшельником. Но если снизойти и начать готовиться к общественной деятельности и обращению в свете, где найдешь другое развлечение, кроме этого единственного? Тогда отказался я совершенно искренне от безумного круга, в который попал, и от стремления там блистать, о чем мог бы сейчас выдать себе свидетельство и даже принести обет и сдержать его навеки, не боясь того, что пострадает мое доброе имя, которое зависит от мнения людей. Мне достаточно одного-единственного избранного общества, любезный граф, общества, которое вы часто встречаете в моей истории и которое подобно вашему.
Я прибыл в Толедо, сопровождаемый единственным слугой, поскольку намеревался жить уединенно, оставаясь неузнанным, отчасти из склонности к экономии, проявившейся после моих приключений, отчасти ради прилежания. Это было бы и в самом деле умно, однако мой слишком открытый, слишком общительный характер вновь сыграл надо мной шутку, в результате чего мое проживание в Толедо сделалось под конец совершенно невозможным.
Я и двух месяцев не провел там, как уже успел явственно почувствовать заботу графа фон В**. Он испросил для меня все, что только казалось ему возможным. Я получил внезапно из Мадрида весьма приличную должность при дворе, которая была связана с внешнеполитической деятельностью и давала мне возможность применить всю мою ученость и все приобретенное опытом знание людей. Я принял эту должность с условием, что мне будет позволено еще полгода провести в уединении, и заручился высоким на то согласием.
Поначалу я был верен своему решению жить уединенно и какое-то время потратил на то, чтобы перед вступлением в должность приобрести некоторые познания, заполнявшие пробелы в моем образовании. Но по мере того как я все более знакомился со здешним светским обществом, развлечения приумножались. Я по-прежнему оставался чужаком, однако был вхож в определенные круги; на меня смотрели как на отрекшегося от обычных увеселений чудака, который своей ученостью, учтивой речью и манерами подошел бы к высшему кругу, но предпочитает держаться в стороне от суеты большого света. Многие из любопытства старались завязать со мной знакомство, что весьма обременяло меня. Нашлись, разумеется, лица, которые стоили того, чтобы поддерживать с ними отношения; и поскольку я не видел иного пути к спокойствию, как только возвращение к прежнему образу жизни, окружил я себя вскоре несколькими избранными друзьями. Их было четверо: господин фон Б***, француз, непонятно в силу каких семейных обстоятельств и каким ветром сюда занесенный, дон Паблос Ф*, дон Бернардо Х** и граф С—и.
Господин фон Б*** был из всех ученейший, разбирался во множестве предметов, знал свет, был наделен необыкновенной проницательностью, превосходными манерами и приятнейшим, завораживающим красноречием. Когда он бывал среди нас, беседы наши ни на миг не иссякали, и я до сих пор помню его восхитительные сказки, которые он придумывал экспромтом, когда мы уютно устраивались у камина, и затем рассказывал с блеском. Фантазия его, благодаря поездке на Восток, из которой он недавно вернулся, развилась именно в этом направлении, к тому же он обрел такую склонность к романтическому, что всему вокруг себя придавал соответствующую окраску. Последнее его свойство и сближало нас. Он расценивал некоторые исторические события и некоторые жизненные случаи в той же связи и в том же взаимовлиянии, как и граф фон В**, и это было еще одной причиной того, что он снискал мою дружбу и доверие.
Однако с той же склонностью к галантным похождениям, каковой обладал и я, соединил он странное предубеждение против женщин. Это весьма отличало его от графа фон В**, который, в соответствии со своим характером, хоть и не был лишен определенных слабостей, все же имел совершенно другие представления
