Как раз на шестнадцатое апреля была назначена охота, чтобы также пышным собранием самых именитых гостей войти в череду незабываемых торжеств, знаменующих значимость величайшего события в жизни императорской семьи и всей великой империи.
Ах, эта хваленая французская учтивость и деликатность! Только ведь за день до того Савари пылал ненавистью и злобой, строя козни против Чернышева, а уже снова рассыпался в таких любезностях и уверениях в вечной дружбе, что и сам, казалось, не сомневался в искренности своего поведения.
— О, мой друг! — Герцог Ровиго обнял и многократно осыпал поцелуями своего давнего знакомца. — Вы не поверите, с какой радостью бросился я к вам, едва заслышав, что император намерен вас пригласить в Сен-Жерменский лес. «Сир! — воскликнул я. — Соизвольте сие поручение возложить только на меня, вашего давнего слугу. Передать от вас приглашение личному другу русского царя для меня будет величайшим счастьем и знаком высочайшего доверия ко мне вашего величества и его величества императора Александра, которому верно и преданно служит мой друг полковник Чернышев!» Да, вот так я, милый Александр, прямо и откровенно сказал моему императору, и он не мог лишить меня этого приятнейшего удовольствия.
Казалось, излияниям восторга и преданности не будет конца, если бы рано поутру не надо было отправляться в лес. К тому же Чернышеву следовало срочно позаботиться об охотничьем костюме и снаряжении, которых у него не было. Не желая быть зависимым от Савари, который тотчас прислал бы ему все необходимое для поездки, Чернышев рискнул сам в короткое время раздобыть искомое.
Он знал, кто может оказать ему подлинную услугу — Каблуков. Платон только что вернулся из Петербурга и взялся в течение одной ночи слетать к своему маркизу за одеждой и ружьями. Но мало того — Каблуков заехал к знакомому портному, и тот буквально за какой-то час снабдил егерское снаряжение такими восхитительными воротниками, жабо и различными опушками и отделками, что наши друзья в своих нарядах оказались в центре внимания всех, кто, как и они, поутру прибыли в Сен-Жермен.
Утро выдалось очаровательное — ясное, чистое, напоенное хрустально-прозрачным воздухом, который бодрил, как хороший бокал шампанского.
К павильону, построенному для гостей в одном из самых живописных лесных уголков, один за другим подъезжали роскошные экипажи и не менее живописно и даже вызывающе разодетые всадники. Прибывавших дам и господ тут же встречал многочисленный служебный персонал, определявший гостям места для их экипажей и привязи для верховых лошадей, а также указывая, где каждому уготовано местоположение во время движения по лесу и, конечно же, во время самой охоты.
Хотя Чернышев с Каблуковым приехали очень рано, Савари уже распоряжался возле павильона. Завидя Чернышева, он сразу же бросился к нему, источая поток сладкоречивых приветствий и восторгов по поводу его егерской экипировки.
— Скажу вам, Александр, по секрету: император по приезде намерен пригласить вас в свою свиту. Так что поручите все ваши заботы месье Каблукову и постарайтесь сами не отлучаться от моей особы далее чем на расстояние видимости. Я обязан буду дать вам знак, чтобы исполнить волю моего императора.
Нет, положительно это был хитрющий лис, от которого едва ли что можно было сокрыть. Еще только подъехав к Чернышеву и начав с ним разговор, Савари не просто взглядом, а каким-то внутренним чутьем определил, куда направлен взор нашего героя.
Чуть поодаль от павильона, шагах в сорока, виднелась группа всадниц, оживленно о чем-то переговаривающихся между собою.
Одного взгляда было достаточно, чтобы безошибочно определить — то была княгиня Боргезе со своими фрейлинами. Все они, как и сама Полина, были одеты в камзолы из темно-зеленого бархата и юбки из тяжелого белого шелка.
Чернышев, только из учтивости дослушав сентенцию Савари, тотчас тронул своего иноходца и оказался рядом с восхитительными амазонками.
— Если бы не вездесущий герцог Ровиго, я бы давно оказался у ваших ног, ваше императорское высочество. — Легко спрыгнув с лошади, Чернышев картинно опустился на одно колено и поднес к губам край тяжелой шелковой юбки княгини.
— Каков рыцарь моего сердца! — Полина обвела восхитительными глазами свою свиту и звонко рассмеялась. — Вы оказались первым, мой друг. Видите, вокруг меня — ни одного моего кавалера. Впрочем, нет, вы не один, Северная Оса. Разве я могу не отдать должное месье Каблукову, который с недавнего времени не устает оказывать мне милые знаки внимания? Не так ли, мой новый друг Платон?
Каблуков так же коленопреклоненно стоял у ног лошади Полины и целовал ее наряд амазонки.
— Ну, а теперь встаньте, мои кавалеры, и поднимите меня из седла, — снова рассыпался звонкий смех княгини Полины. — Нынешняя охота, которую устроил мой брат, наверное, последнее торжество, на котором я появлюсь в Париже. Собралась на воды. Не распространится ли, мои преданные рыцари, ваша любезность и обожание настолько, чтобы хотя бы одного из вас я могла зачислить в свое окружение?
— О, я был бы польщен, ваше высочество, если бы наши пути на водах так счастливо переплелись, — произнес Каблуков и, ничуть не краснея, соврал: — Не далее как вчера я упросил полковника Чернышева отпустить меня на воды для пользования моих старых ран. И вот — такое счастливое со стороны вашего высочества расположение к моей персоне.
Взгляд Полины кокетливо перешел от Каблукова к Чернышеву.
— Вот видите. Северная Оса, кто из вас истинно предан мне, — протянула она руку Платону, который поднес ее к губам.
— Ваше несравненное высочество! — Чернышев сделал шаг навстречу княгине. — Если бы только ваш любезный брат и император смог хотя бы на самое малое время освободить меня от необходимости постоянно находиться при его августейшей особе, я тотчас перешел бы на службу к вам! Однако я подневольный. Обратите внимание — герцог Ровиго подает мне знаки о том, что меня требует император.
Полина снова рассмеялась:
— Ах вы, милый проказник! Я всегда восхищалась вашей находчивостью и ловкостью, с помощью которых вы всегда находите выход из любого положения! Ну спешите же, спешите, мой друг, к его императорскому величеству. Он, как вы знаете, не любит ждать. К тому же мой брат с некоторых пор стал неприкрыто выражать недовольство моим поведением. Так что я не желала бы, чтобы он свой гнев смог перенести и на вас. Надеюсь, месье Платону вы позволите остаться в моем обществе?
Уже отъезжая, Чернышев услышал, как княгиня говорила Каблукову:
— Вы читали пасквиль на одного русского офицера? Я, представьте, сразу определила, как только прочла: выпад против Чернышева. Кто же этот грязный клеветник? Определенно здесь замешана какая-нибудь женщина, из-за которой пасквилянт решил рассчитаться с нашим другом. Не правда ли, милый Платон?
