«Да, пес спущен с цепи и устремился по следу, — подумал Чернышев, оставшись один. — Но какой след я оставил? Неужто кого-то насторожила моя дружба с Жомини?»
В первых числах января, как только прибыл в Париж из Стокгольма, Чернышев сразу объявился у Жомини. Как и обещал опальному историку, он привез из Петербурга указ царя о пожаловании ему чина генерал-майора и приглашении на русскую службу. Но оказалось, фортуна опередила Чернышева. О ссоре Нея с его начальником штаба узнал сам Наполеон, вызвал к себе Жомини и приказал вернуться в строй.
— Император присвоил звание бригадного генерала и прикомандировал меня к маршалу Бертье, — встретил Жомини своего русского друга. — Так что мой нынешний чин — то же самое, что ваш генерал-майор, не так ли? Посему я поступлю таким образом — с благодарностью приму звание, пожалованное мне вашим императором, но до поры сохраню его в тайне.
— А явится ли такая возможность — надеть русские эполеты? — прямо спросил Чернышев.
— Не сомневаюсь, — не задумываясь ответил генерал сразу двух армий и двух государств. — Моя специальность — военное искусство. Ради познания его я, швейцарец, и вступил во французскую армию. А куда мне еще было податься, если армия эта сама к нам пришла? К тому же оказалась она под водительством величайшего полководца, каждый шаг которого — сама история. И я благодарен Небу, что оно подарило мне такую возможность — следовать за мыслью великого человека. Не хвастаясь, могу сказать: если дойдут походы Наполеона когда-нибудь до отдаленных потомков, в том будет, наверное, и моя заслуга. Не сочтете меня нахалом?
— Нисколько, мой друг, — улыбнулся Чернышев. — Потомки обязательно вспомнят, что вы и меня, будущего генерала, научили искусству побеждать.
Оба рассмеялись и обняли друг друга.
— Коли серьезно, русская армия была бы вам весьма признательна за науку, которую вы ей преподали бы. Знаете, когда поднимается целина, она одаривает невиданным урожаем, — произнес Чернышев.
— Именно об этом я и подумал в первую очередь, когда дал согласие на ваше предложение! — воскликнул Жомини. — Русский солдат — самый, вероятно, выносливый в мире и не менее храбрый, чем француз. Но вы правы: ваша армия еще во многом устроена по старинке. Скажите, какая еще армия в Европе сражается в линейном строю? Первая шеренга припадает на колено и дает залп. Затем ее место заступает вторая шеренга. А как движется строй в бою? Шестьдесят шагов в минуту! Я уж не говорю о таком инструменте, так розги, с помощью которых офицер управляет рядовыми! Вот почему я готов был принять ваше предложение — я увидел, как вы верно сказали, у вас целину и понял, каким урожаем она может одарить, если к ней приложить умелые руки. Здесь же, увы, меня самого начинают бить по рукам.
И Жомини рассказал, что в первый же день, когда он прибыл в распоряжение Бертье, маршал его не принял. Он дал указание, согласно которому генерал-историк будет иметь дело лишь с его адъютантом. Маршал, оказывается, сам решил писать историю Наполеоновых войн и ни в чьей помощи не нуждается. Более того, у Жомини изъяли все архивные документы, которыми он до сего времени пользовался.
— Знаете, мой друг, коли на вашем пути один за другим стали появляться завистники и ревнивцы, вскоре ваш мозг окажется словно в темнице. Они лишат вас главного — способности творить, раскрывать собственные мысли. Так что русский чин генерал-майора мне, несомненно, вскоре пригодится, заключил Жомини.
Не так быстро, так думалось, но Антуан Жомини окажется на русской службе. Во время боев в Европе он покинет французские аванпосты и перейдет на русскую службу. А в Петербурге, став уже генерал-лейтенантом, он многое сделает для обучения русских войск самой передовой стратегии и тактике. И еще его запомнит Россия за то, что именно по его инициативе у нас будет создана первая отечественная военная академия. И часто уже пожилой генерал-лейтенант в холодном и зябком Петербурге будет сходиться у горящего камина с рюмочкой коньяка в руках со своим давним парижским другом, тоже уже не так чтобы совсем молодым генералом от кавалерии Александром Ивановичем Чернышевым, вспоминая свои первые встречи и умные разговоры…
Но ныне далеко еще до тех дней — и на пути нашего героя объявился тот, кто пытается ему помешать. Нет, то не ревнивец и завистник, а сам министр тайной полиции, для которого Чернышев с самого начала своего появления во Франции — противник серьезный и опасный.
«Однако в тайных ухищрениях меня надобно еще уличить, месье Савари, — нисколечко не упал духом наш герой. — Были бы у вас хотя бы какие-нибудь явные улики, не стали бы вы прибегать к неуклюжему шантажу, вмешивая в дело чрезвычайного и полномочного посла или мелких, топорно работающих собственных клерков».
Заметил уже однажды: кто-то рылся в письмах. Слава Богу, тайных бумаг там не хранил, но на всякий случай наказал заменить замки на дверях нумера и в столах. Еще не раз заставал сомнительных субъектов, фланирующих по коридору, но с приходом его в нумер тут же исчезавших.
«Бульвар Тортони — место свиданий сплетников и праздношатающихся», — вспомнил слова Савари, сказанные ему в первые же дни его приезда в меблирашку на улице Тетбу. Сколько же человек из вашего персонала, месье министр, можно растворить под видом постоянных сомнительных завсегдатаев бульвара Тортони в этой пестрой толпе?
Только ничем не обогатили они, ваши соглядатаи, секретное досье на меня, ваше тайное превосходительство! Бедным оказывался всякий раз улов. Иногда нарочно дразнил их прилежание, оставляя у дверей клочки бумаги, заставляя их тут же набрасываться на добычу.
Однажды, уже ближе к ночи, в нумер к нему постучали. На пороге стоял, завернувшись в плащ, прямо-таки по канонам какого-нибудь бульварного романа, невзрачной наружности субъект.
— Позвольте войти и представиться, — шагнул он в гостиную и сбросил плащ. — Я Эсменар, занимаю в министерстве полиции должность цензора. Так что, как изволите видеть, не скрываю от вас свою личность. И вы, в свою очередь, должны мне полностью доверять. Коротко говоря, я — ваш друг и друг России. В доказательство этого готов предоставить вам секретные сведения, которыми располагаю. Причем — бескорыстно.
Эсменар протянул листок, на котором были проставлены какие-то цифры и поясняющие их слова. Чернышев пробежал написанное.
— Как я могу догадаться, — произнес он, — сие — расписание полков, из которых должна быть составлена армия, размещенная в Пруссии? Так вот, уважаемый месье, это лживое донесение, состряпанное вами или еще кем-то с единственной целью — запугать нас, русских. И если мы к тому же еще и клюнем на вашу фальшивку, — обвинить нас в шпионаже. Посему я вам заявляю: убирайтесь, пока я не спустил вас с лестницы! А тем, кто вас подослал, передайте: так глупо я в вашу ловушку не попадусь.
