— Ты должен быть настороже, — шепнула мне госпожа Лостра. — Они постараются убрать тебя со своего пути. Помни о кобре.
Чуть позади великого визиря я увидел Расфера. За время нашего отсутствия он, очевидно, продвинулся по службе. На нем был головной убор командующего десятью тысячами, а в руках золотая плеть, соответствующая рангу. Лицо у него не выздоровело. Половина отвратительно обвисла, и слюна текла с бессильного уголка рта. Как только он узнал меня, другая половина лица ухмыльнулась. Расфер поднял золотую плеть, насмешливо приветствуя меня с берега.
— Обещаю, госпожа моя, что рука моя будет лежать на кинжале, а есть я буду только фрукты, очищенные моими собственными пальцами, пока Расфер и я находимся в Фивах, — прошептал я и улыбнулся, ответив на приветствие веселым взмахом руки.
— Ты не будешь принимать даров от незнакомцев, — настаивала госпожа, — и будешь спать у подножия моей постели, где я смогу защитить тебя ночью. Днем ты будешь находиться рядом со мной и никуда не станешь ходить один.
— Мне это не будет досаждать, — заверил я ее. В последующие дни я сдержал свое обещание и оставался под ее непосредственной защитой, поскольку был уверен, что вельможа Интеф не посмеет рисковать своей связью с троном, подвергая опасности собственную дочь.
Разумеется, мы часто оказывались в обществе великого визиря, потому что в его обязанности входило сопровождать царя на всех церемониях праздника. Все это время вельможа Интеф играл роль внимательного и любящего отца госпожи Лостры и обращался к ней с почтением, подобающим царской жене. Каждое утро он присылал ей дары — золото, драгоценные камни и изящные резные статуэтки, фигурки скарабеев и божеств, выполненные в слоновой кости или вырезанные из дерева драгоценных пород. Вопреки приказам госпожи, я не возвращал их ему. Не хотел тревожить врага, а кроме того, фигурки эти представляли ценность. Я тайно продавал их и вкладывал выручку в запасы зерна, хранившиеся для нас в амбарах надежных купцов города, которые были моими друзьями.
В ожидании нового урожая цены на зерно опустились ниже, чем когда бы то ни было за последние десять лет. Они могли только вырасти, хотя нам пришлось бы немного подождать, пока получим прибыль. Купцы выдавали мне расписки на имя моей госпожи, которые я помещал в архивы судов. Одну пятую часть оставлял себе и считал, что это скромные комиссионные.
С тайным наслаждением я замечал, как вельможа Интеф наблюдает за мной своими леопардовыми глазами. Взгляд этот не оставлял никаких сомнений: чувства его ко мне не смягчились. Я помнил, с каким терпением и настойчивостью он преследовал своих врагов. Ждал в середине своей сети, как красивый паук, и глаза его поблескивали, когда он смотрел на меня. Я вспоминал чашу отравленного молока и кобру, и несмотря на все предосторожности мне становилось не по себе.
Тем временем праздник продолжался, одна традиционная церемония сменяла другую, как и многие столетия назад. Однако на этот раз другая флотилия охотилась на речных коров в лагуне Хапи и другая труппа актеров играла мистерию в храме Осириса. По указу фараона они играли мой вариант мистерии, и слова сохранили прежнюю силу и трогательность. Только новая Исида была не так прелестна, как моя госпожа, в этой роли и Гор не поражал благородством, как Тан. В то же время Сет казался довольно привлекательным по сравнению с образом, созданным Расфером.
На следующий день после представления фараон переправился через реку, чтобы осмотреть свой храм, и старался держать меня под рукой весь день. Он советовался со мной по множеству поводов, в особенности в вопросах, связанных со строительством. Разумеется, я надевал «Золото похвалы» всякий раз, когда позволяли приличия. Вельможа Интеф не упускал ни одной мелочи; я видел, как удивляет его благосклонность царя ко мне, и надеялся, что это послужит дополнительной защитой от мести.
С тех пор как я оставил Фивы, руководить постройкой храма назначили другого архитектора. Со стороны фараона было, пожалуй, несправедливо ожидать от этого несчастного тех же результатов, каких добивался я, и той же скорости ведения работ.
— Клянусь благословенной матерью Гора! Мне очень хотелось бы поручить тебе строительство, — бормотал фараон. — Если твоя хозяйка согласится расстаться с тобой, я выкуплю тебя и поселю здесь, в Городе Мертвых, чтобы ты наблюдал за работами. Стоимость строительства почти удвоилась с тех пор, как этот глупец занял твое место.
— Он наивный молодой человек, — подтвердил я. — Каменщики и подрядчики сопрут его собственные яйца, а он даже не заметит.
— Пока что они мои яйца воруют, — мрачно ухмыльнулся царь. — Тебе нужно просмотреть вместе с ним счета за материалы и показать ему, где его обманули.
Разумеется, мне льстило такое доверие, и я уже без всякой зависти и мстительности указал на недостатки вкуса у нового архитектора, когда он переделывал задуманное мной основание фасада, и на небрежную кладку, которую мошенники каменщики уговорили его принять. От его работы веяло упадочническим сирийским стилем, вошедшим в моду в Нижнем царстве, где простонародные вкусы низкорожденного самозванца разлагали классические традиции египетского искусства.
Что же касается работы каменщиков, я показал царю, как листок папируса входит в стыки между каменными плитами в боковой стене погребального храма. Фараон приказал разобрать и основание фасада, и эту стену и оштрафовал гильдию каменщиков на пять сотен дебенов золота, которые те должны были внести в царскую казну.
Остаток дня фараон провел, осматривая сокровища в хранилищах погребального храма. Здесь, по крайней мере, ему трудно было к чему-нибудь придраться. За всю историю мира никому еще не удавалось собрать столько богатства в одном месте и в одно и то же время. Даже я, поклонник прекрасного, был ошеломлен изобилием красивых изделий, и глаза мои заболели от блеска золота.
Царь настаивал на том, чтобы госпожа Лостра постоянно находилась с ним. По-моему, его увлечение превращалось в настоящую любовь или в столь близкое подобие любви, на какое он был способен. Вследствие такой привязанности, к возвращению на другой берег реки госпожа моя совершенно выдохлась, и я испугался за ребенка. Однако еще слишком рано было говорить царю о ее положении и просить его относиться к ней с большим вниманием. Прошло меньше недели с тех пор, как она стала делить с ним постель, и столь ранний диагноз беременности, даже с моей стороны, мог возбудить у царя подозрения. Для него Лостра по-прежнему оставалась здоровой и сильной молодой женщиной, и он обращался с ней соответствующим образом.
