— И на бумаге, — добавил Морвель, взяв у лейтенанта приказ Екатерины и засунув его за пазуху.
Морвель вставил в замочную скважину ключ, полученный от Екатерины, и, оставив двух молодых человек у входной двери, вошел с четырьмя другими в переднюю.
— Ага! — произнес он, услышав раскатистый храп спящего, слышный даже в передней. — Как видно, мы найдем здесь то, чего ищем.
Но тут Ортон, полагая, что это вернулся его господин, тотчас вышел ему навстречу и столкнулся с пятью вооруженными людьми, уже вошедшими в первую комнату.
Увидав зловещее лицо Морвеля, по прозвищу Истребитель короля, верный слуга отступил и загородил собою дверь в другую комнату.
— Кто вы такой? — спросил Ортон. — Что вам нужно?
— Именем короля: где твой господин? — ответил Морвель.
— Мой господин?
— Да, король Наваррский?
— Короля Наваррского нет дома, — сказал Ортон, еще настойчивее загораживая дверь, — значит, вам незачем и входить.
— Отговорки! Враки! — сказал Морвель. — Ну-ка отойди!
Беарнцы вообще упрямы, и этот, не струсив, заворчал, как ворчат собаки у него в горах.
— Не войдете! Короля здесь нет, — объявил Ортон и вцепился в дверь.
Морвель подал знак; все четверо набросились на упрямца и стали отрывать его от дверной рамы, за которую он ухватился; он открыл было рот, чтобы крикнуть, но Морвель зажал ему рот рукой.
Ортон укусил убийцу, тот с глухим стоном отдернул руку и ударил слугу по голове эфесом шпаги. Ортон зашатался и крикнул:
— К оружию! К оружию!
Голос его прервался, он упал и потерял сознание.
Убийцы перешагнули через его тело, двое остались у двери, а двое других, предводительствуемые Морвелем, вошли в спальню.
При свете лампы, горевшей на ночном столике, они увидели кровать. Полог был задернут.
— Ого! А ведь он как будто перестал храпеть, — заметил лейтенант.
— Ну, вперед! — приказал Морвель.
При звуке его голоса из-за полога раздался хриплый крик, похожий скорее на рычанье льва, чем на голос человека, полог стремительно распахнулся, и показался мужчина в кольчуге и шлеме, покрывавшем голову до самых глаз, — он сидел на кровати, держа в руке по пистолету и положив на колени шпагу.
Едва Морвель увидел это лицо и узнал де Муи, как почувствовал, что волосы у него на голове шевелятся и встают дыбом; он страшно побледнел, рот его наполнился слюной, и он попятился, как будто перед ним было привидение.
Сидевшая фигура внезапно встала и шагнула вперед на столько же, на сколько отступил Морвель, — таким образом, тот, кому грозили смертью, казалось, наступал, а тот, кто грозил смертью, казалось, бежал.
— Ага, злодей! — глухим голосом произнес де Муи. — Ты пришел убить и меня, как убил моего отца?!
Двое стражников, вошедших в спальню короля вместе с Морвелем, услышали эти грозные слова, и одновременно с этими словами дуло пистолета поднялось на уровень лба Морвеля. Морвель упал на колени в то самое мгновение, когда де Муи нажал на спуск; раздался выстрел, и один из стражников, стоявший за спиной Морвеля и, таким образом, лишившийся заслона, упал, получив пулю в сердце. Морвель сейчас же ответил выстрелом, но пуля расплющилась о кольчугу де Муи.
Де Муи, мгновенно измерив глазами расстояние, весь собрался для прыжка, одним махом своей большой шпаги раскроил череп другому стражнику, повернулся к Морвелю, и они скрестили шпаги.
Бой был страшным, но коротким. На четвертом выпаде Морвель почувствовал у себя в горле холод стали; он испустил сдавленный крик, упал навзничь и, падая, опрокинул лампу, которая тут же и потухла.
Тогда де Муи, пользуясь темнотой, сильный и ловкий, как гомеровский герой, опустив голову, бросился в переднюю, сбил с ног одного стражника, оттолкнул второго, мелькнул, как молния, между двумя другими, стоявшими у входной двери, выпустил еще две пули, оставившие выбоины на стене коридора, и теперь он был спасен: у него оставался еще один заряженный пистолет в придачу к шпаге, наносившей такие страшные удары.
Одно мгновение де Муи колебался: бежать ему к герцогу Алансонскому, который, как показалось ему, только что приоткрыл свою дверь, или попытаться уйти из Лувра. Он принял второе решение, сперва замедлил шаг, затем одним скачком перемахнул через десять ступенек, подошел к пропускной калитке, сказал пароль и устремился вперед с криком:
— Бегите наверх: там убивают по приказанию короля! Воспользовавшись тем, что часовых озадачили эти слова, тем более что им предшествовали выстрелы, де Муи пешком дошел до улицы Кок и там исчез, не получив ни единой царапины.
В эту самую минуту Екатерина остановила командира своей охраны и сказала:
— Останьтесь здесь, я сама посмотрю, что там происходит.
— Опасность, которой может подвергнуться ваше величество, требует, чтобы я сопровождал вас, — заметил командир.
— Останьтесь здесь, сударь! — сказала Екатерина уже более повелительным тоном. — У королей есть охрана более могучая, нежели оружие, изобретенное человеком.
Командир остался в комнате.
Екатерина взяла лампу, сунула голые ноги в бархатные туфли без задников, вышла из опочивальни в коридор, еще полный пороховым дымом, и двинулась, бесстрастная и холодная, как призрак, к покоям короля Наваррского.
Всюду снова воцарилась тишина.
Екатерина подошла к входной двери, переступила через порог и прежде всего увидела в передней лежавшего без чувств Ортона.
— Так! Вот слуга. Дальше мы, конечно, найдем и господина! — произнесла она и прошла в следующую дверь.
Здесь нога ее наткнулась на чей-то труп; она опустила лампу: это был стражник с разрубленной головой; он уже умер.
В трех шагах от него лежал раненный пулей лейтенант, испускавший последний хриплый вздох.
Наконец, у кровати валялся третий, бледный как смерть; кровь струилась из двух ран у него на шее; вытянув стиснутые в кулак руки, он пытался подняться.
Это был Морвель.
Дрожь пробежала по телу Екатерины; посмотрев сперва на пустую кровать, она оглядела комнату, тщетно стараясь найти среди людей, плававших в собственной крови, труп, который надеялась увидеть.
Морвель узнал Екатерину; глаза его страшно расширились, и он сделал жест отчаяния протянутой к ней рукой.
— Где он? — тихо спросила она. — Что с ним? Негодяи, вы его упустили!
Морвель попытался выговорить несколько слов, но из его раненой гортани вырвался лишь невнятный свист, красноватая пена окрасила его губы, и он покачал головой, выражая таким образом и свое бессилие, и боль.
— Говори же! — крикнула Екатерина. — Говори! Скажи хоть одно слово!
