— Трусливое, суеверное дурачье! — воскликнул Мертон. — Подай мне плащ, Суерта. Эта женщина была в Боро-Уестре, она родственница Тройлов; быть может, она в самом деле знает, что случилось с Мордонтом и почему его до сих пор нет. Я сам пойду за ней. Ты говоришь, что она в церкви святого Креста?
— Нет, нет, не в церкви Креста, а в старой церкви святого Рингана, — ответила Суерта. — Страшное это место, и слава у него вовсе не хорошая. А если бы ваша милость послушались моего совета, то подождали бы, пока старая колдунья сама не вернется оттуда, и не стали бы мешать ей, когда она занята, по нашему пониманию, скорей с мертвецами, нежели с живыми людьми. Такие, как она, не любят, если кто подглядывает за ними, когда они занимаются своими страшными делами — Господи спаси нас и помилуй!
Мертон ничего не ответил, но, набросив на плечи плащ, ибо день был пасмурный, с налетавшими по временам короткими, но сильными ливнями, покинул обветшалые стены Ярлсхофа и пошел гораздо быстрее, чем обычно, по направлению к развалинам старой церкви, которая находилась, как ему хорошо было известно, на расстоянии трех или четырех миль от его жилища.
Ранслар и Суерта долго стояли, молча глядя ему вслед. Когда же он удалился настолько, что до него не могли уже долетать их слова, они серьезно посмотрели друг на друга и, одновременно покачав своими умудренными опытом головами, в один голос заговорили.
— Дураки рады торопиться, — сказала Суерта.
— Кто фэй, тот всегда быстро бежит, — прибавил ранслар. — Но только, что на роду написано, от того не уйдешь, нет. Знавал я на своем веку людей, что пытались удержать отмеченных судьбой. Ты, верно, слыхала про Элен Эмберсон из Кэмсея, как она закрыла все ставни и законопатила все щели в них, чтобы муженек ее не увидел рассвета и не отправился вместе со всеми на дальние промыслы, так как она боялась в тот день бури. И как шлюпка, на которой он должен был отплыть, погибла в Русте. И как Элен шла домой и радовалась, что вот ее муженек остался цел, да напрасны были все ее старания: вернулась она, а муженек-то захлебнулся в ушате с суслом в стенах собственного дома, вот и выходит…
Но здесь Суерта перебила ранслара, напомнив ему, что он должен спуститься на берег и отправить в море рыбачьи лодки на поиски Мордонта.
— Пойми, сердце у меня так и ноет из-за моего голубчика, — прибавила она, — а потом, кто знает: может, не успеете вы еще выйти в море, как он сам собой объявится? А к тому же я не раз тебе твердила, что хозяин мой любит приказывать, но подгонять не любит, и если ты не сделаешь, как он велел, и не выйдешь сейчас же в море, никогда он ваши лодки больше нанимать не будет и ни гроша медного вы от него больше не увидите.
— Ладно, ладно, уважаемая хозяюшка, — ответил ранслар, — мы уж поторопимся, как только можем. На мое счастье, ни Клосон, ни Петер Грот со своими шлюпками не отправились сегодня утром на дальние промыслы: кролик, видишь ли, перебежал им дорогу, когда шли они к морю, и они, не будь дураками, сразу вернулись — сообразили, что, значит, сегодня же подвернется им другое дельце, повыгоднее. И подумать только, Суерта, как мало здраво рассуждающих людей осталось у нас на острове! Взять хотя бы нашего славного юдаллера: умен-то он, что и говорить, да только пока в голове у него не зашумит, и слишком уж часто он в плавание пускается на своем «Кантонском моряке» да на «Баркасе». Дочка-то его, миссис Минна, тоже, слышал я, недавно повредилась в уме. Или вот Норна: знать-то она знает много больше других, а разве умной женщиной ее назовешь? А ваш тэксмен, мейстер Мертон? Сразу видно, что у него не все дома, да и у сыночка его тоже ветер в голове гуляет. Да, мало я знаю здесь людей непростого звания, кроме меня самого да разве что тебя, Суерта, которых бы так или иначе, а нельзя было назвать дураками.
— Может быть, и так, Нийл Роналдсон, — ответила почтенная домоправительница, — да только спеши-ка ты живее на берег, не то того и гляди начнется отлив, и кто, как я давеча сказала своему хозяину, окажется тогда дураком?
ГЛАВА XXV
Люблю руины славного былого -
Куда бы ни ступила здесь нога,
Все говорит о величавом прошлом,
Вот портик оголенный, он открыт
Дождям и ветру. Здесь в гробах лежат
Те, что любили церковь и дары
Несли ей щедро, веря, что сумеет
Она их прах ничтожный сохранить
До Страшного суда. Но все проходит:
И городам, и храмам суждено,
Как людям, и болеть, и умирать.
«Герцогиня Мальфи»
Лежащая ныне в развалинах церковь святого Ниниана в свое время пользовалась огромной славой. Могущественная система римской церкви, основанная на суевериях, опутала своими корнями всю Европу и распространилась даже на Шетлендские острова. Во времена расцвета католичества здесь были, таким образом, свои святые, свои святыни, свои мощи, которые, хотя и оставались неизвестными за пределами архипелага, пользовались глубоким уважением у простодушных обитателей страны Туле, воздававших им должные почести. Особенно почиталась церковь святого Ниниана, или — по местному произношению — святого Рингана, которая стояла почти на самом берегу и служила для находившихся в море судов видным со многих сторон береговым знаком. С этой церковью было связано столько суеверных обрядов и преданий, что протестантское духовенство сочло своим долгом, заручившись разрешением высших церковных властей, запретить в ее стенах какое-либо богослужение, дабы уничтожить укоренившуюся в сердцах простых и доверчивых местных жителей веру в святых и прочие заблуждения римско-католического вероисповедания.
После того как церковь святого Ниниана была, таким образом, объявлена очагом идолопоклонства и закрыта, богослужение перенесли в другой храм. Со старой, тесной, возведенной в суровом готическом стиле церковки содрали свинцовую кровлю и стропила и оставили ее на пустынном берегу на произвол стихиям. Яростные ветры, бушевавшие по всему открытому побережью, вскоре, как и в Ярлсхофе, занесли песком и неф храма, и боковые его приделы, а снаружи, с северо-западной, наиболее доступной ветрам стороны, образовали огромные наносы, больше чем наполовину закрывшие стены. Над ними виднелись лишь концы стропил снесенной крыши, а в восточном углу — небольшая полуобвалившаяся колоколенка, выглядевшая совершенной руиной.
Однако, несмотря на то, что она была разрушена и заброшена, церковь святого Рингана сохранила некоторые остатки своего былого влияния. Простые и невежественные рыбаки Данроснесса до сих пор соблюдали обряд, смысл которого давным-давно позабыли и от которого напрасно старалось отвратить их протестантское духовенство. В минуту крайней опасности на море они давали обет, называвшийся омас, то есть приношение святому Рингану, и тот, кто благополучно возвращался, никогда не забывал выполнить его. Обет этот заключался в том, чтобы тайно и в полном одиночестве подойти к старой церкви, снять башмаки и чулки у входа на погост и трижды обойти вокруг развалин, обязательно по солнцу. Завершив третий обход, надо было опустить свое приношение — обычно мелкую серебряную монету — сквозь каменный переплет стрельчатого окна одного из боковых приделов, а затем уйти, не оборачиваясь, пока не останется позади погост, окружавший когда-то церковь, ибо существовало поверье, что скелет святого Рингана хватал подаяние своей костлявой рукой, а страшный череп его с пустыми глазницами показывался у окошка, через которое была брошена монета.
