Пока Норна пела первую половину этого заклинания, она успела обнажить часть свинцового гроба и отделила с большой осторожностью и благоговением небольшую долю металла. Затем так же благоговейно она забросала песком открывшийся угол гроба, и к тому времени, когда заклинание было допето, никаких следов от совершенного святотатства уже не оставалось.
В продолжение всей этой церемонии Мертон молча смотрел на Норну из-за кладбищенской ограды — не потому, однако, что она или ее занятие внушали ему cуеверный страх, а просто он понимал, что прерывать безумную в тот момент, когда она занята своим безумным делом, отнюдь не лучший способ получить от нее те сведения, которыми она, быть может, располагает. Тем временем Мертон мог на свободе рассмотреть Норну, хотя лицо ее было скрыто прядями растрепанных волос и капюшоном темного плаща. Так жрицы друидов, должно быть, прятали свои черты от постороннего глаза во время исполнения священных ритуалов. Мертон слышал о Норне и, быть может, даже не раз видел ее, ибо она часто появлялась в окрестностях Ярлсхофа с тех пор, как он там поселился. Но нелепые рассказы, ходившие о ней по всей округе, делали в его глазах совершенно недостойной внимания ту, которую он считал либо притворщицей, либо безумной, либо своеобразным сочетанием того и другого. Теперь же, в силу сложившихся обстоятельств, внимание его волей-неволей оказалось прикованным к ее личности и поведению, и он не мог не признаться в том, что либо она действовала совершенно искренне, либо исполняла свою роль с таким мастерством, в каком ее не могла бы превзойти даже пифия древнего мира. Величественные, полные достоинства движения, торжественный и вместе с тем выразительный тон, с каким она обращалась к отлетевшему духу, чьи бренные останки осмелилась потревожить, — все это не могло не произвести на Мертона глубокого впечатления, хотя обычно он оставался совершенно равнодушным и безучастным ко всему окружающему. Но едва Норна завершила свое более чем странное дело, как Мертон, не без труда перебравшись через полуразрушенную ограду, вступил в пределы погоста и предстал перед ее глазами. Нисколько не испугавшись и не выказав ни малейшего удивления при виде постороннего человека в столь уединенном месте, Норна произнесла, словно обращаясь к лицу, которого ожидала:
— Итак, ты решил наконец разыскать меня?
— И нашел тебя, — ответил Мертон в том же тоне, полагая таким образом скорее получить от нее нужные сведения.
— Да, — повторила она, — ты нашел меня там, где все смертные должны встретиться: в обители мертвых.
— Да, здесь мы все встретимся в конце концов, — подтвердил Мертон, бросая взгляд на окружающий их унылый клочок земли, где виднелись только заброшенные надгробия, покрытые надписями и украшенные эмблемами смерти. Одни из них были наполовину занесены песком, из-под других тот же ветер выдул самую почву, на которой они покоились. — Да, здесь, — повторил Мертон, — в обители смерти, все люди встретятся в конце концов. И счастлив тот, кто раньше прибудет в эту тихую гавань.
— Лишь тот смеет уповать на тихую гавань, — возразила Норна, — кто неуклонно держал верный путь в море жизни. Я не дерзаю надеяться на тихую гавань. А ты имеешь дерзость на это надеяться? Смеешь ли ты сказать, что шел неуклонно правым путем?
— Речь сейчас не обо мне, — возразил Мертон. — Я пришел, чтобы спросить, не знаешь ли ты чего-либо о моем сыне, Мордонте Мертоне.
— Отец, — воскликнула Норна, — отец спрашивает чужую женщину, что она знает о его сыне! Но что могу я знать о нем? Баклан не спрашивает у кряквы, где его птенцы.
— Довольно говорить загадками, — сказал Мертон, — такая таинственность хороша для простых и невежественных рыбаков, но со мной это потерянный труд. Мне сказали в Ярлсхофе, что ты знаешь или можешь знать, что случилось с Мордонтом Мертоном, который не вернулся с празднества, бывшего в Иванов день в доме твоего родственника Магнуса Тройла. Скажи мне, что ты знаешь о нем, если ты действительно что-либо знаешь, и я отблагодарю тебя, насколько это будет в моей власти.
— Нет ничего во всей вселенной, — ответила Норна, — что считала бы я наградой за малейшее из слов моих, сказанных смертным. А о сыне твоем говорю я тебе: если хочешь видеть его живым, отправляйся на Оркнейские острова, на Керкуоллскую ярмарку.
— Но почему именно туда? — воскликнул Мертон. — Я знаю, что мой сын не собирался там быть.
— Нас уносит поток судьбы, — продолжала Норна, — и нет у нас ни весла, ни ветрил. Нынче утром у тебя и в мыслях не было посетить церковь святого Рингана, и, однако, ты здесь. Минуту тому назад ты и не думал о Керкуолле, и все же ты туда отправишься.
— Только в том случае, если ты мне объяснишь, для чего это нужно. Я не из тех, сударыня, кто верит в вашу сверхъестественную силу.
— Ты уверуешь в нее прежде, чем мы расстанемся, — изрекла Норна. — Мало ты знал до сих пор обо мне и ничего больше не узнаешь. Мне же известны все твои тайны, и единого моего слова довольно, чтобы убедить тебя в этом.
— Ну что же, тогда произнеси его, — сказал Мертон, — ибо без подобного доказательства вряд ли я последую твоему совету.
— Запомни же хорошенько то, — продолжала Норна, — что скажу я тебе о твоем сыне, ибо то, что я скажу потом о тебе самом, изгонит из твоей памяти всякую иную мысль. Ты отправишься в Керкуолл и на пятый день ярмарки, ровно в полдень, войдешь в наружный придел собора святого Магнуса. Там ты встретишь того, кто сообщит тебе, где находится твой сын.
— Ну, если вы хотите, сударыня, чтобы я последовал вашему совету, — насмешливо ответил Мертон, — вам придется выразиться яснее. Многие женщины обманывали меня в былое время, но ни одна из них не морочила так грубо, как пытаешься это сделать ты.
— Так слушай же! — воскликнула старая колдунья. — Слово, которое я скажу тебе, касается самой страшной тайны твоей жизни и поразит тебя в самое сердце.
Тут она шепнула на ухо ему слово, действие которого оказалось на самом деле поразительным: онемевший от изумления Мертон застыл на месте, тогда как Норна с торжествующим и победоносным видом медленно подняла руку к небу, скользнула прочь, зашла за выступ стены и исчезла.
Мертон не сделал попытки ни догнать ее, ни выяснить, куда она скрылась. «От судьбы своей, верно, не уйдешь», — сказал он, когда опомнился, и поспешил покинуть заброшенный храм с его погостом. Обернувшись в последний раз с того места, откуда была еще видна церковь, он разглядел высокий силуэт Норны. Закутавшись в плащ, она стояла на самом верху полуразрушенной башни, вздымая навстречу морскому ветру нечто похожее на белый вымпел или флаг. Ужас, подобный тому, какой возбудили ее последние слова, снова пронзил Мертона до самой глубины сердца, и он с невольной поспешностью зашагал прочь, пока церковь святого Ниниана и ее песчаная бухта не остались далеко позади.
