— Согласна. Я забираю назад слово «белых». Но я уверена, что ты единственный, кого власть не смогла бы заставить утратить человечность.
— Даже я не устоял бы. Да и никто вообще. Я однажды уже получил возможность применить власть, и воспользовался ею так же отвратительно, как Понс. Я имею в виду тот случай, когда я приказал, чтобы Дьюку пригрозили ружьем. Мне следовало просто сбить его с ног приемом каратэ, может, даже убить его. Но не унижать. Так что никто, Барбара. Никто. И все же Понс был особенно отвратителен. Возьми, к примеру, Мемтока. Мне по-настоящему жаль, что я убил его. Он был человеком, который вел себя лучше, чем диктовало ему его естество. В Мемтоке было очень много злобы, даже садизма. Но он держал эти стороны натуры под очень жестким контролем, чтобы как можно лучше исполнять свои обязанности. Но Понс… Барбара, милая, наверное, это вопрос, в котором мы никогда не придем к согласию. Ты чувствуешь к нему симпатию, потому что он хорошо относился к тебе и всегда был мил с нашими малышами. Но именно из-за этого я и презираю его: он любил показать свою «королевскую милость», будучи менее жестоким, чем мог бы быть, но никогда не забывал напомнить своей жертве о том, как он мог бы быть жесток, если бы на самом деле не был таким славным, добрым старичком и таким милостивым владыкой. И я презираю его за это. Я начал испытывать к нему презрение еще задолго до того, как узнал, что ему к столу подают убитых молоденьких девушек.
— ЧТО???
— А ты разве не знала? Ведь мы с Понсом говорили об этом в последний раз. Разве ты не слушала?
— Я думала, твои слова просто оскорбительная шутка в его адрес.
— Ничего подобного. Понс — людоед. Он-то себя, конечно, людоедом не считает — мы для него не люди. Но он ест только девушек. Примерно по одной в день подается ежедневно к их семейному столу. Девушки в среднем в возрасте Киски и ее телосложения.
— Но… но… но… Хью, я ведь ела то же, что и он, много раз. Значит, я… Значит…
— Конечно. И я тоже. Но только до того, как узнал, что у меня в тарелке.
— Милый… останови, пожалуйста, машину. Меня сейчас стошнит.
— В таком случае ты просто испачкаешь близнецов. А остановить машину меня сейчас не заставит ничто.
Она с трудом открыла окно и высунулась наружу. Через некоторое время Хью спросил:
— Ну как, дорогая, тебе лучше?
— Немного.
— Милая, пойми, факт каннибализма ни в малейшей степени не говорит против него. Ведь он действительно не видел в этом ничего плохого, и нет никакого сомнения в том, что коровы тоже считали бы нас извергами, если бы умели думать. Но все остальное… вот тут-то он прекрасно знал, что делает. Потому что всегда стремился к тому, чтобы жертва в конце концов согласилась с ним… Палач добивался, чтобы она добровольно взошла на плаху и еще дала ему на чай.
— Я больше не хочу говорить о нем, дорогой. У меня в голове все перемешалось.
— Прости. Я полупьян, хотя не выпил ни капли, и болтаю сам не знаю что. Больше не буду. Посмотри, не едет ли кто-нибудь за нами — я собираюсь поворачивать налево.
Она оглянулась. Когда они свернули на проселочную дорогу, находившуюся в ведении штата, узкую и не слишком ровную, он сказал:
— Я, кажется, придумал, куда мы поедем. Сначала я хотел просто убраться подальше. Теперь у нас есть цель. И, возможно, там мы будем в безопасности.
— Что это за место, Хью?
— Заброшенная шахта. Она называется Ховли Лоуд. Когда-то я вложил в нее деньги и потерял их. Может быть, теперь она окупит себя. Там отличные просторные штольни, и к ней легко добраться по этой дороге. Если только я смогу отыскать вход в темноте, то мы успеем схорониться в ней до ракетного удара.
Он сосредоточился на дороге, переключая передачи на подъемах и спусках, резко тормозя перед рытвинами, а затем заставляя машину с натужным гудением переползать через них.
После очередного резкого поворота Барбара, чуть не вывалившись из машины, заметила:
— Дорогой, я понимаю, что ты горишь желанием спасти нас всех. Но я не вижу особой разницы, погибнем мы от водородной бомбы или в автокатастрофе.
Он улыбнулся, но скорости не сбавил.
— Барби, мне приходилось водить «джип» даже в полной темноте. Уверяю тебя, мы не разобьемся. Мало кто представляет себе все возможности машины, в которой толковый водитель и ручное переключение передач. В горах оно просто необходимо. Я бы не решился заехать сюда на другой машине.
Они добрались до небольшой площадки почти на вершине горы. Дальше дорога раздваивалась. На развилке виднелся свет. Заметив его, Хью сказал:
— Посмотри, сколько на часах.
— Одиннадцать двадцать пять.
— Отлично. Мы теперь отдалены от нулевой отметки на пятьдесят с лишним миль. Я имею в виду мой дом. А отсюда до Ховли Лоуд не больше пяти минут езды. Теперь я знаю, как туда добраться. Кажется, бензин у нас как раз кончается, а у Шмидта открыто. Прихватим немного бензина и кое-какой провизии тоже — да, я помню, что у тебя в машине есть и то и другое. Но запас нам не повредит. Мы все равно успеем до того, как опустится занавес.
Он притормозил у бензоколонки и выскочил из машины.
— Беги внутрь и начинай набирать провизию. Положи близнецов на пол и закрой дверцу. Ничего с ними не случится. — Он тем временем сунул наконечник шланга в бак машины и начал качать топливо старомодным насосом.
Барбара, заскочив внутрь станции, тут же выглянула и крикнула:
— Там никого нет!
— Тогда посигналь. Голландец, скорее всего, в своем домике, позади станции.
Барбара несколько раз нажала на кнопку клаксона. Заплакали ребятишки. Хью повесил шланг на место.
— Теперь мы должны ему за четырнадцать галлонов. Давай войдем. У нас в распоряжении есть еще минут десять.
Уголок Шмидта был бензозаправочной станцией, небольшой закусочной и маленьким универмагом одновременно. Тут было все, что могло понадобиться людям, живущим поблизости, — рыбакам, туристам и охотникам, которые любят забираться в глушь. Хью не стал терять время на поиски хозяина. Обстановка говорила сама за себя. Свет был полностью включен, ставни на дверях подняты, на плите шипел кипящий кофе, радио было настроено на частоту сигнала тревоги. Внезапно оно заговорило:
«Воздушная тревога! Третья воздушная тревога! Кроме шуток! Немедленно в убежища, в любые убежища, черт бы вас всех побрал! Через несколько минут на ваши пустые головы посыпятся атомные бомбы. Лично я, черт побери, собираюсь сейчас забросить к дьяволу этот дурацкий микрофон и кубарем скатиться в подвал. Ведь до начала бомбежки осталось всего пять минут! Так что, раздолбаи чертовы, скорее прячьтесь в свои норы, не высовывайтесь и перестаньте слушать чушь, которую я тут порю. Все в убежища!!!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
