Пятно на полу напоминало картинку из учебника по судебной медицине. Студенческая стезя Денису в свое время не удалась, но судебку он любил и с удовольствием даже ходил в кружок на дополнительные занятия. И учебник весь прочел не из-под палки, а потому что действительно интересно.
Он присел и осторожно, не снимая рабочей перчатки, потер край пятна. Потом поднял руку к лицу и стал рассматривать кончик пальца. Вроде ничего. Осторожно понюхал. И опять уловил тот самый странный запах, что насторожил его в первый день перед самым началом работы. Противный, приторный…
– Агеев, ты что тут делаешь? – Голос начальника раздался за плечом, как раскат грома. Денис поднялся, отряхнул колени:
– Да вот, смотрю, не надо ли нашим уборщикам выговор объявить. Мы в три смены трудимся, а они не убирают…
– Не лезь не в свое дело! – обычно добродушный, Федор Михайлович на этот раз почему-то чуть ли не метал молнии. – А лучше возвращайся на свое место. Что там у тебя с планом, а? Бригаду подвести хочешь? Молчишь? То-то. Иди и работай.
Денис отошел от начальника на несколько шагов, воровато обернулся – не смотрит ли тот – и еще раз принюхался. Ошибки не было, от перчатки исходил самый настоящий трупный запах, известный каждому студенту мединститута, который прилежно проходил практику в морге. А форма пятна на полу и вовсе не оставляла никаких сомнений – несколько часов назад там лежал труп. Судя по брызгам вокруг – ставший таковым из-за падения с большой высоты. С тех самых стропил под потолком.
Но самым странным было не это. Денис уже начал работать, но руки продолжали дрожать, а в мозгу стучалась шальная привязчивая мысль – как случилось, что мертвец пролежал на полу рабочего цеха столько времени, чтобы успеть начать гнить?..
– Все уволены! – Федор Михайлович неистовствовал в отделе кадров. – Все, кто убирал цеха в прошлую смену.
– По какой причине?
– Невыполнение служебных обязанностей! А если вдруг там окажутся какие-то «ценные работники» предпенсионного возраста или матери-одиночки, срочно придумайте что-нибудь! Переведите в другие цеха, переквалифицируйте в дворников ближайшего микрорайона. Главное – чтобы ни одного из них здесь больше не было! Если увижу – удушу своими руками.
Через пять минут, выходя из отдела, начальник четвертого цеха стукнул дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
Близилась дата очередной встречи с научным руководителем, и настроение у незадачливого аспиранта Гвоздарева с каждым днем все больше портилось. И дело было даже не в том, что порой ему снился кабинет профессора, больше похожий на зловещее логово, в котором таилось огромное зубастое волосатое нечто – вроде чудища из мультика об «Аленьком цветочке», которым Илья засматривался в детстве. Пугала не только предстоящая экзекуция и лекции о том, что он не сотрудник кафедры, а позор советской науки. Больше настораживало то, что, похоже, весь мир ополчился на Гвоздарева и поставил себе задачу никоим образом не допустить его до успешной работы.
Все его попытки сделать пропуск для посещения завода в третью – ночную – смену походили не на обычную бумажную рутину, а на безуспешный процесс пробивания бюрократической стенки собственной головой. Илья раз десять переписывал заявление, чтобы оно было «по форме». Потом никак не мог поймать начальника цеха, без подписи которого бумагу отказывались заверять. Когда же поймал – сразу же пожалел об этом.
– Не подпишу! – коротко отрезал Федор Михайлович.
– Почему?
– Государственная комиссия у меня! Надо план выполнить и цеха в порядок привести. Ночью тут самый аврал. А тут ты под ногами у всех путаться будешь – мне оно надо?
– Но…
– Никаких «но»! Разве что принесешь мне от своего начальства официальную записку, где будет сказано, по каким таким причинам я должен пустить тебя в цех ночью. Тогда и поговорим.
– Хорошо… – пробормотал Илья сквозь зубы, понимая, что никакого «хорошо» не получится. Ведь, чтобы раздобыть подобную бумагу, придется признаться в том, что все предыдущие результаты ночных измерений были фикцией, подтасовкой результатов… Реакцию профессора Сереброва на подобное признание можно было представлять только в страшном сне, держа для храбрости в руках топор. Испробовать же в реальности на собственной шкуре гнев Петра Алексеевича аспиранту хотелось меньше всего.
Он шел по цеху и от злости рвал свое заявление на пропуск на мелкие кусочки. Их вырывало из рук и относило в сторону ветерком… Стоп, ветерком. Илья остановился. Дуло откуда-то сверху. Он поднял глаза и улыбнулся. Под потолком виднелись несколько приоткрытых окон, к которым вели широкие, прочные стропила.
Гвоздарев быстрым шагом вышел на улицу и задрал голову. Великолепно! Сбоку к зданию четвертого цеха примыкала пристройка, с крыши которой вполне можно было проникнуть в окно. А снаружи на стене пристройки насчитывалось аж две пожарные лестницы. «Нет, ну а что, зря я альпинизмом занимался?» – пробормотал Илья себе под нос и потер руки.
На следующий день он предупредил жену о том, что останется в ночную смену, выслушал порцию сочувствия пополам с негодованием и отправился на ставший уже привычным завод с мотком веревки под мышкой, чувствуя себя бесстрашным борцом во славу научной истины.
Денис осторожно выглянул из туалета в коридор. Никого. Он облегченно вздохнул и, стараясь переступать бесшумно, направился к раздевалке. Ночная смена, судя по времени, должна была уже переодеться и отправиться в цех, и никто не помешает ему тщательно осмотреть подозрительные шкафчики, а точнее – обнюхать.
Нельзя сказать, что Денис не ушел после окончания смены домой исключительно из любопытства. Конечно, загадка «мертвецкого пятна» на полу и трупного запаха не давала ему покоя, но он вряд ли остался бы здесь на ночь, если бы не очередная ссора с женой.
Слесарь и швея-мотористка – образцово-показательная трудовая семья, не поспоришь, но как трудно порой заглядывать в абсолютно пустой холодильник, когда хочется чего-нибудь вкусненького, и не срываться друг на друге по этому поводу. Как грустно вкалывать по выходным на даче, когда вместо этого хочется просто полежать перед телевизором с газетой… – а ничего не поделаешь, без дачи совсем впроголодь получается. Оба уставшие. А где усталость – там злость, которой, конечно, требуется выход. Вот и ссорились, а как иначе?
Денис любил ее и не хотел терять. И обижать не хотел – тем более. Поэтому, чтобы не раздувать ссору и не наговорить лишнего, буркнул: «Я в две смены, вечером не жди», – и за дверь, только его и видели. А там, глядишь, соскучатся друг по другу, к утру обида забудется – и дальше тащить любовную лодку по сухопутному быту. В надежде, что когда-нибудь впереди все-таки блеснет вода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
