«Вот что ты натворил, Мишаня? Ты хоть задумываешься над этим? Положил кучу людей, особо не разбираясь, виноваты они или нет; мало того, подорвал к чертовой матери город. Слышал, что творилось? А если он провалился в тартарары вместе с населением? А это уже не первый городишко. Мишка – убийца городов! Самому не страшно? Совсем с катушек слетел, урод. Опять же, товарищей подвел под пули. А они тебе, между прочим, доверяли. Надеялись. А ты наобещал с три короба, а потом… Э-эх, скажем прямо: сволочь ты редкостная. Посчитай, да-да, посчитай, сколько невинных душ загубил? Небось на тысячи уже счет пошел. Окстись, урод! Покайся!.. А еще лучше, застрелись, пока не поздно…»
– Стоп!.. – Я остановился и заорал в темноту: – Пошла в задницу, сука конченая! Не дождешься!
– Дождешься… ждешься… дешься… – с готовностью отозвалось эхо.
– Ни о чем я не жалею! Довелось бы переиграть – поступил бы точно так же, – твердо сказал я сам себе и даже топнул ногой в подтверждение. – А товарищи… Они знали, на что шли. Прекрасно знали, и не моя вина, что я выжил, а они умерли. Я ни за кого не прятался! Так что заткнись!
– Ткнись… нись… ись… – опять пронеслось по коридору.
– Вот так-то… – дослушав отголоски, довольно буркнул я. – И неча мне тут…
И неожиданно обнаружил, что набрел на небольшой алтарь, вырубленный прямо в стене.
Едва различимые под пылью огарки свечей, грубо вырезанная из камня фигура Иисуса Христа, ничего особенного, но я обрадовался, как будто выбрался на поверхность.
Быстренько собрал остатки воска, согрел его в руках, выдрал из подкладки куртки нитку и, слепив свечку, поставил ее на алтарь. Еще мгновение – и перед статуэткой зажегся маленький огонек.
– Господи Иисусе… – Я толком не помнил ни одной молитвы, но слова сами складывались в них. – Прости раба твоего и наставь на путь истинный, ибо не ведаю, что творю…
Не знаю, простили ли меня, но после молитвы наступило такое облегчение, что я помчался дальше, словно молоденький козлик за сиськой мамы-козы.
Через час коридор стал петлять, появились заброшенные выработки, кучи брошенного инструмента, крысы и целые колонии летучих мышей, а еще через пару часов я выбрался к заросшему кустарником до предела выходу из шахты, расположенному на склоне довольно высокой скалистой горы.
Выбрался и плюхнулся задницей на перевернутую вагонетку.
– Да ну на хрен… – Сил не было даже порадоваться своему счастливому спасению. – Твою же мать…
На поверхности уже настал глубокий вечер, огромное солнце касалось своим краем верхушек Драконовых гор и окрашивало багрянцем воды какой-то реки, петлявшей среди множества лесистых холмов.
– Умгени? – Я полез в планшетку и сверился с картой. – Она самая. Или один из ее притоков. Тугела течет северней. Значит… Дурбан в той стороне, а Питермариецбург – там. А охотничье поместье Пенни – вон там, у начала долины Тысячи Холмов, где-то на берегу этой милой речушки.
Начинало темнеть, поэтому я быстро ополоснулся в ручье, доел крольчатину, натаскал сухой травы и завалился спать, предварительно набрав колючего кустарника и перегородив им вход.
Все, всем пока. Утро вечера мудренее. Не я придумал.
Глава 17
Южная Африка. Наталь. Дурбан
22 июня 1900 года. 07:00
Проснулся на рассвете хорошо отдохнувшим, голодным как волк и слегка озадаченным. Дело в том, что приснился довольно странный сон, в котором на одном литературном интернет-ресурсе, куда я и сам захаживал в свое время, вовсю обсуждали некую книгу, пеняя автору, что главный герой слишком уж везучий и живучий. Мол, неплохо было бы писателю его слегка изувечить для правдоподобности. Все бы ничего – обсуждают да обсуждают, но главным героем в этой книге был я.
– Бред какой-то… – поплескав в морду водичкой, я полез в ранец, искать что-нибудь съедобное. – Хотя почему бы и нет. Вот только желательно, чтобы автор в конце повествования походя не угробил Мишку Орлова. Знаю я их, этих аффтырей. И чтобы везучесть с живучестью никуда не пропадали. А так пусть пишет. Мы согласные…
Из съестного в запасах нашлись только соль с перцем, я немного огорчился, покрутил головой и для поправки настроения пришиб из нагана здоровенного крысюка, вздумавшего нагло на меня пялиться своими глазами-бусинками.
Через несколько минут хвостатый удобно устроился на вертеле, а я занялся чисткой оружия.
Как ни странно, в бешеной гонке по подземельям ничего не посеял, и весь арсенал остался при мне. Две эрзац-гранаты, две такие же самопальные мины направленного действия, дробовик с двумя десятками картечных патронов, маузер с полусотней боезапаса, браунинг с тремя полными магазинами и наган с десятком специального самокрута. Ну и кинжал с шейным ножом. Как говорится, вооружен до зубов. И это хорошо. Но тяжело…
Пока разбирался со стволами, дичь дошла до кондиции и даже оказалась вполне съедобной.
Позавтракав, я совсем было собрался отчаливать, вылез на обломок скалы, чтобы получше рассмотреть дорогу – и сразу соскочил вниз, потому что заметил потенциальных попутчиков.
– Чертовы кафры… – ругнулся я, рассматривая трех аборигенов, бодро марширующих примерно в мою сторону.
Рослые, тонкого телосложения, но широкоплечие, в набедренных повязках, на плечах кароссы – короткие плащи из шкур, на предплечьях коровьи хвосты, у двоих в руках ассегаи, а у третьего – винтовка системы Снайдера. Черты лица у всех троих более европейские, чем негроидные. А это значит, что они…
– Однозначно зусулы… тьфу ты… то есть зулусы… – сделал я вывод и озадачился.
Тут поневоле озадачишься. В отличие от многих остальных африканских народностей Южной Африки, считавших британцев своими избавителями от буров, зулусы англов особо не жалуют. В свое время успели с ними повоевать и даже крепко наваляли островным обезьянам при Изандлване.
Это, конечно, хорошо, даже отлично, но я по виду типичный англ, так что сами понимаете… Не будешь же кричать, что бур. Впрочем, буров они ненавидят еще больше. Ну и что делать? С одной стороны, проводники мне совсем не помешают, без них я буду искать поместье Пенни до морковкиного заговенья, а с другой – народец еще тот. Прибьют, особо не задумываясь, оберут, а потом, по зулусскому обычаю, вспорют живот, чтобы освободить мою душу.
Подумав, вышел на открытое место и махнул рукой. Аборигены заметили меня, переглянулись и остановились. Вот и ладненько. Пообщаемся с «небесными людьми». Я подхватил ранец и стал спускаться по склону.
При ближайшем рассмотрении зулусы оказались без колец из камеди на голове. То бишь неженатая молодежь, особого положения в племени не имеющая. Это если верить Райдеру Хаггарду, которым я зачитывался в детстве. Салабоны, короче.
– Нкака, – подняв правую руку, с достоинством представился абориген с ружьем, судя по всему, старший среди троицы.
– Ндаба, Джама, – повторив жест, в один голос обозначились остальные двое, очень похожие друг на друга.
Зулусы произвели на меня неплохое впечатление. Взгляд открытый, обращение вежливое, и никакого подобострастия, присущего подавляющему количеству аборигенов.
– Джеймс Бонд. – Свое настоящее имя по понятным причинам пришлось скрыть. – Я это… ищу… гм… крааль инкозикаас Пенелопы Бергкамп. Где-то возле реки он должен быть. Красивая такая госпожа. Ферштейн?
Зулусы молчали с непроницаемыми мордами.
– Так знаете, где ее крааль? Проведете – хорошо заплачу. – Я вытащил из кармана и подбросил в руке несколько монет в полкроны. – Понимаете меня али нет? Фули молчите?
– Мы знаем, где крааль той, которая летает в небо, – наконец отозвался Нкака на ломаном английском.
– Летает в небо?..
Ндаба и Джама снисходительно кивнули. Мол, что ты за белый господин, если не знаешь таких элементарных вещей.
– Гм… И далеко он?
– Половина дня пути. – Нкака ткнул рукой в сторону реки. – Плыть надо. Так быстрей. Но… – Он сделал многозначительную паузу. – Мы охотимся. Можем отвести после охоты.
