хорошо сохранившийся ППШ.
— А ты говоришь, купаться… — сказал старшой, глядя на моё недоумённое лицо.
Уже поздно вечером, прощаясь с пацанами из лагеря, я крепко пожал каждому руку.
— Спасибо! Извините, что отвлёк.
— Да ладно, папаша, залетай, если что, — улыбнулся Виталик.
— Если что? — в тон ему ответил я.
— Мало ли скучно станет, — подхватил Иваныч и тоже улыбнулся.
Я поднялся к мемориалу, где ждала машина. Поднявшись на высотку, оглянулся. Солнце клонилось к закату, обещая на завтра хорошую погоду. Какой всё-таки прекрасный вид отсюда. «Пора домой», — подумал я и ещё раз бросил прощальный взгляд во след уходящему дню. Вдруг заметил в тени деревьев три силуэта. Неужели пацаны пошли меня проводить? Но тени не приближались. Только одна из них неожиданно помахала мне рукой и, то ли мне показалось, то ли на самом деле на нём была форма солдат времён так и не окончившейся войны.
РЕАЛЬНЫЙ МИР
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖИЗНИ
Вы когда-нибудь прислушивались к стуку колёс. Равномерный, неизбежный, то волнующий, то успокаивающий. Навевающий мысли. Мысли о вечном. Стук, уносящий наше воображение то в прошлое, то в будущее. В неизмеримые дали. На край Вселенной.
Стук колёс, как биение сердца, как биение крови в висках. Прислушайся. Стук колёс он также неизбежен, также является частью нашей жизни. Стучит пульс, стучат колёса. Мы движемся. Мы живём. Иногда мне кажется, что биение пульса — это стук колёс в течение времени. Мы двигаемся из года в год, из минуты в минуту и слышим, как бежит по стволу берёзы сок; шепчет свои вечные сказки в поле трава; спешит по своим делам неутомимый муравей; пчела, зависнув над цветком, глубокими глотками неутомимо пьёт нектар; солнечный луч, ударившись о поверхность листа, медленно расползается по его венам и капиллярам; паук старательно плетёт свои сети и как медленно стекает с травинки, затем, наливаясь, зависает на её кончике и, наконец, срывается в бездну капелька росы. И всё это между двумя ударами сердца. Под стук колёс.
Сколько средств передвижения придумал человек. Машины, корабли, самолёты. Но только цокот копыт и стук колёс то ли своей равномерностью, то ли своей неизбежностью наводят на размышления. И может потому, что в этом непреднамеренном ритме есть что-то созвучное с нашей жизнью.
Станция отправления, как рождение. Только, как говорится, приземлился на полку! Не успел ещё осмотреться. Разве что пару взглядов в окно. Пару слов с провожающими. Ещё не разглядел, что за попутчики сидят с тобой рядом, и вот уже плавно поплыл перрон, оставляя позади всё то, что ты даже и разглядеть-то не успел, но будешь потом всю жизнь вспоминать. Даже не столько вспоминать, сколько представлять и надумывать. Рисовать розовые картинки. И уже не важно, что там было реального, а что вымысел. Главное, что это точка отсчёта и всегда хочется, чтобы она была немного лучше, чем есть на самом деле. Ведь всегда, когда хочешь взлететь, то ищешь холмик повыше. Чтобы, оттолкнувшись, оказаться подальше от земли и совсем не думаешь, что если вдруг полёт не удастся, то падать будет гораздо больнее.
Стучат, стучат колёса. Стучит кровь в висках, стучит пульс. Время, время: минуты — километры. За окном мелькают дома, как чьи-то жизни. Серые, маленькие или многоэтажные, бывают и коттеджи с высокими заборами и охраной. Как судьбы людей. Все разные. Ни в чём не похожие одна на другую. От сирых и убогих, до купающихся в роскоши и не видящих ничего вокруг. Но у каждого свой стук колёс. Своё биение крови в висках и свой конечный путь. Пусть раньше или позже. Но как для пассажиров общего вагона, сидящих друг у друга на головах, нюхающих пот и вонь, дерущихся за кусочек свободного места, так и для пассажиров СВ с завтраком в постель, скоростным интернетом, джакузи — поезд не изменит своего направления. Просто потому, что это поезд времени. Самый скоростной в мире экспресс.
Ну, а дальше станции мелькают одна за другой. Сначала ты их запоминаешь, рассматриваешь, интересуешься, а затем… Затем они мелькают всё чаще и быстрее. И уже не помнишь многие из них, а вспоминая, начинаешь путать: это было там, а может там. А попутчики, которых поначалу и не замечал, не обращал внимания, становятся частью судьбы. И едут, едут с тобой, не спрашивая твоего мнения или желания. Приходят и уходят. Садятся рядом на полку и, вдруг неожиданно исчезают на очередной станции. Порой даже не успеваешь махнуть им рукой вослед или хотя бы проводить взглядом. А колёса стучат, набирая скорость. Плавно покачивается вагон. И вот уже новые попутчики пьют с тобой чай из стакана, и непременно, в подстаканнике. С ложечкой, звенящей в такт колёсам свою собственную песню. И неважно, в каком вагоне едешь и какая ложечка в твоём стакане: нержавейка, серебряная или золотая. Звенят они все одинаково, в такт стуку твоего сердца.
А поезд всё набирает скорость. И вот уже в голове состава не старенький паровоз, а скоростной локомотив и проводница посматривает в твою сторону, что, мол, скоро и твоя станция. И ты всё чаще вспоминаешь станцию отправления со стрёкотом кузнечиков, оживлённо перепрыгивающих с травинки на травинку. Жужжанием майского жука, деловито ползущего по своим делам. Бабочку, грациозно порхающую с листка на листок. И всё так же бежит по стволу берёзы сок, охлаждая разгорячённую голову. И глаза, те самые глаза, которые, один раз поранив твоё сердце, так и не отпускали тебя до последнего стука колёс. И вдруг понимаешь, что не успел сказать пару самых нужных слов, бросить пару самых необходимых взглядов в окно…
А поезд летит сквозь время. Пассажиры заходят в него и выходят. И только проводник с печальным взглядом смотрит на всю эту суету, да в очередной раз поднимает свёрнутый жёлтый флаг, отправляя состав дальше стучать колёсами в такт биению крови в чьих-то висках.
ТАТАРСКИЕ ПЛАТКИ
Электропоезд с шипением открыл двери и я, по привычке, толкаясь, пролез в тамбур. Может быть, и не надо было толкаться, но рефлекс, выработанный годами, давал о себе знать. Открыв тамбурные двери, стал пробираться в середину вагона. Всё-таки там не так тесно, да и воздух посвежее. Сумки, тележки, чьи-то плечи, локти и некоторые округлости, выставленные препятствием на пути. Всё это надо преодолеть. И вот, наконец, заветный островок относительной свободы. Можно вздохнуть и оглядеться. Дачники, одуревшие от городской жизни, заполонили вагон и уже
