9. Подползает к нам, наподобие змеи, телесная похоть, а мы не бежим от нее и не попираем — утесняя себя и путем воздержания и непрестанной молитвы к Богу отгоняя ее, — но, вместо этого, раскрываем для нее свои недра и, радуясь, вселяем в себя, увы, нашу вечную смерть! Приступает к нам гнев, как неукротимый лев, а мы не убегаем и не ищем защиты, отражающей такое великое зло — т. е. великодушия и смирения, — но, вместо этого, скорее бежим ему навстречу и ревностно прижимаем к груди и приглашаем в нас самих обитать, как повелителя и властелина, нашего губителя, несчастные безумцы! Сребролюбие усиленно старается стянуть нас в трясину, а мы не облегчаем себя от груза — путем довольства малым и нестяжательством, словно на крыльях поднимающих нас к небу, — но, вместо этого, связываем себя с обременяющими грузами; жаждою или стремлением к деньгам или к дорогим вещам насколько позволяют силы устремляясь вниз и сталкивая себя в бездонную [246] глубину, находим в этом удовольствие!
10. Мы восприяли ум, как вождя и самодержца, а явили мы его рабом бессмысленных страстей! Мы были почтены словом (разумом) более, чем все живущие существа, а явив его слугою таких (постыдных) страстей, мы стали более бесчестными, чем и бессловесные животные! Мы приняли тело, творение рук Божиих, так чтобы оно могло становиться и духовным благодаря нашему стремлению к Богу, но мы нашим тяготением к земным вещам сделали плотью и самый наш дух и стали ничтожнее бездушных тел, носящие в себе осуждение и единые осужденные: потому что оные бездушные тела пребывают такими же, как и были, а мы сами себя сделали худшими тем, что отклонились от того состояния, в котором были (созданы), и честь переменили на бесчестие. Какой воспитатель, собутыльничая («синаселгенон») с находящимися под его надзором и помогая вверенным ему для воспитания в устройстве и в снабжении разнузданных веселий, не уронит себя, как более жалкий и презренный, чем другие не получившие никакого образования? Какой учитель, проводя весело время с обучаемыми им и приумножая их безрассудство, не обнаружит себя, как более несмыслящий, чем совершенно безграмотные? Кто хорошо изучив инженерное искусство, затем, играя с детьми и строя по их указанию дома из песка, не покажется куда более смешным, чем неучившиеся?
11. Таким образом человек становится бессмысленнее бессловесных и бесчестнее не одаренных честью и более жалкий, чем все, как покорившийся телу и извратившийся в худшее состояние вследствие страстей, которые подобало покорить и настроить свою жизнь к улучшению. А затем он надмевается и думает о себе высоко, как будто бы благодаря этим ненужным вещам (т. е. земному богатству) он по природе имеет преимущество над другими, имея возможность тратить на удовольствия или притеснять кого или презирать, или одолевать или властвовать над другими, вследствие чего возникают роскошество и богатство и тщеславие и проистекает начало тем вещам, которых люди домогаются.
12. Но имеются и такие люди, которые священное достоинство соблюли или ущербленное исправили, и покорив страстность животного инстинкта в душе, благородные качества души подвергли обработке, и одни импульсы воспитали, другие — дисциплинировали, а иные — и облагородили, но, конечно, всего этого они достигли не без Божией помощи и благодати; а она дается смиренномудрым, как это многократно было показано, а также и на примере достойной восхищения Хананеяныни мы были научены сегодня. Так что возвышаются над животными и действительно являются людьми — только смиренные, а не — гордые, которые и не люди и худшие по душе, чем бессловесные животные, хотя бы и носили человеческий облик. Посему и Соломон, испытав все в жизни и обходя это молчанием, как бы не имеющее никакой ценности, делает следующий вывод: «Бога бойся», а это значит: будь смиренным пред Ним, «и заповеди Его храни, яко сие всяк человек (Екл. 12:13) [247].
13. Итак, братие, когда кто–либо по причине какого–либо природного дарования или приобретенного извне, склоняется к заносчивости и высокомерию, пусть тогда он примет на ум следующее: что он и свою веру в Бога притупляет и лишается, подаемой Им благодати и почти теряет достоинство быть человеком и становится бесчестнее бесчестных и бессмысленнее бессловесных, — и (осознав это) пусть скоро исправится, обратившись, путем покаяния, к смирению, чтобы в будущем веке быть найденным среди помилованных Богом, и как «верный и благоразумный» (Мф. 24:45), быть похваленным и прославленным Сыном Божиим, Который ради нас умалил Свою славу истинную, неизменную и вечную, которую да будет и всем нам получить благодатию и человеколюбием Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Которому с Отцем подобает слава со Святым Духом во веки. Аминь.
Беседа в день памяти Святаго Апостола и Евангелиста и Христу весьма возлюбленнаго Иоанна Богослова; в ней говорится и о любви к Богу и к ближнему [248]
1. Сегодня мы совершаем празднование одного из первозванных Апостолов Христовых и восхваляем его, как отца всех призванных Христом, лучше же сказать, — как патриарха тех, «которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1:13). Потому что, как Иаков родил по плоти двунадесять патриархов, от которых произошли двенадцать израильских племен, так и Христос духовно родил двунадесять таинников; потому что вместо несчастным образом выпавшего (Иуды Искариотского), великий Павел, на Которого Христос призрел с неба, исполнил меру (Апостольского лика). Если же происшедшие от них племена [249] явно и не являются равными их числу [250], то в этом нет ничего удивительного: потому что духовные дарования неразделимо разделяются; напр. у человека имеется пять телесных чувств, которые однако, что касается души, представляются как некая единая неделимая способность ощущения, хотя и разделяемая на пять каналов [251]. Но и двенадцать источников воды, у которых расположились исраильтяне под водительством Моисея, и жажда, которую они терпели вследствие путешествия по пустыне (Исх. 15:27 [252]), предъизображали этих Двенадцать (Апостолов). Потому что они — те, которые духовными орошениями избавили от жажды, пришедшей по причине идолопоклоннического безумия, шедший раньше непроходимыми пустынями безбожия человеческий род. Затем и двенадцать камней, которые Иисус Навин установил в Галгале в знак чудесного перехода Иордана (Нав. гл. 4), предъизображали этих Двенадцать. Потому что они служат для нас вечным знамением того, что истинный Иисус преградил поток греха, затопивший всю вселенную, и дал верующим в Него власть проходить без вреда путь жизни, как тогда дал исраильтянам немокренно (как бы по суше) пересечь Иордан.
2. Но все это и подобное сему, как и призвание Самим Христом, Единородным Сыном Божиим, является общим для всех Апостолов. Тот же, кого сегодня память мы празднуем, является не только призванным, но и счисленным и избранным, не в общем смысле являясь избранным среди избранных от всех живущих под небом [253], но и из числа тех избранных — избранным и корифеем в лике корифеев, я имею ввиду — прочих Апостолов, идущий рядом с выделенными, (среди прочих Апостолов) Петром и Иаковом. Поэтому и вместе с ними взятый Спасителем, он восходит на Фаворскую Гору и слышит беседу Моисея и Илии с Христом, и с благоговением божественным образом видит оное великое и превышающее естество видение — неизреченно просиявшее сияние света Божества Сына (Божиего), — и слышит Отеческий глас, относящийся только ко Христу: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих: Того послушайте» (Мф. 17:5). И таким образом, блаженно Иоанн становится учеником не только Сына, но и Отца.
3. Но и это является для него общим с Петром и Иаковом, первенствующих Учеников Спасителя; так же, как и быть Евангелистом для него является общим с другими Евангелистами, написавшими священное Евангелие, слова вечной жизни, хотя и мощью [254] и высотою богословия он в большой мере превзошел их. Какое же слово довлеюще представит то, в чем он единственный имеет счастливый удел («эвмиреи»)?! — Единственный девственник из всех он заслужил на основании всего именоваться так, не только среди Апостолов, но и всех — прежде него и после него бывших известных людей, что, думается, проистекает на основании двух начал: как сохранивший в течение всей своей жизни в девственности и душу и тело, ум и чувства. Потому что девственность тела немного людей, действительно, соблюли, хотя это доступно для всех; высшая же девственность души заключается в настроенности не желать иметь ничего общего с каким–либо злом [255]. Таким образом, на основании вышесказанного, в наименовании Иоанна Девственником, ему засвидетельствовано состояние почти безгрешности: на основании чего он и стал возлюбленным для безгрешного по Своей природе Христу, и это наименование он единственный приобрел.
