интересуюсь шепотом:
– Хочешь пѝсать?
– Э-э-э… Немного.
– Тут аптека, – скашиваю взгляд к горящей приглушенным светом вывеске. – Давай сейчас проверим?
– Ты что?.. – начав было протестовать, резко замолкает. Взгляд так же быстро меняется. Приобретает тот самый блеск, что, уверен, сейчас выдаю и я. – Мы же договаривались после свадьбы, Тём…
Да, договаривались. Хотя у нее уже шестой день задержки, решили, что результат своих стараний затестим только в новом статусе. Если пролет, на фоне общих положительных эмоций не так больно будет.
– Мне не терпится, – тем же шепотом признаюсь я. – Да и сейчас… Считай, уже «после свадьбы».
– Ладно… – отзывается Лиза так же тихо.
Расплываясь в улыбке, беру ее за руку и тяну в сторону аптеки.
Вероятно, покупать тест на беременность в статусе жениха и невесты несколько странновато. Но нам обоим плевать на чужое мнение. Расплачиваясь за прибор, поворачиваюсь к Лизе, и снова сдержать улыбку не могу. Такая она роскошная в своем свадебном платье, невозможно не восторгаться.
Нежная. Спокойная. Величественная.
Неземная.
Моя.
– Знаешь… – бормочет Лиза уже в номере для новобрачных, пока помогаю ей избавиться от наряда. – Я читала, что делать тест лучше всего утром. После сна концентрация гормона выше. А сейчас… Вдруг неправильно покажет?
– Я тоже читал, – отражаю я, быстро перебирая мелкие пуговицы у нее на спине. – У тебя уже большая задержка. Если получилось, утро или день – уже неважно. Покажет.
– Думаешь?
Вижу в зеркало, как кусает нервно губы.
– Знаю, Лиз.
– Ладно…
Как только удается снять все лишнее, закрываемся в ванной.
– Ты сам смотри, – бормочет моя Дикарка, едва выкладываем тестовую полоску на пьедестал раковины.
И отворачивается. Шагая к ней, обнимаю. На протяжении положенного времени оба молчим. Лиза трется лицом о мою голую грудь. Я, поглаживая ее плечи, непрерывно смотрю в окошко теста. И когда там практически сразу же проступают две яркие полоски, меня, мать вашу, такой силой эмоции разбивают, что я не то что озвучить результат, даже пошевелиться не могу.
Грудь стискивает, а сердце в ней, напротив, разбухает до невообразимых объемов. И выдает, выдает… Дыхание спирает. Глаза жжет.
Лиза отстраняется. Смотрит мне в лицо. И, естественно, читает эмоции ошибочно.
– Отрицательный? – выдыхает расстроенным шепотом. – Странно… Я уже думала, что все… Мне казалось, что я чувствую… И… – замолкает, когда я начинаю смеяться. Что за эмоции у меня прорываются, она не понимает. – Ты чего?
Прикладываясь лбом к ее лбу, выталкиваю рваным шепотом:
– Положительный, Лиз… Положительный!
Она охает и резко оборачивается. Поймав зрительно результат, со стоном затискивает ладонью рот.
Крутанув обратно, крепко-крепко к себе прижимаю и сам даю по сырости. Ну да, не могу сдержаться. И даже не думаю об этом. Мы проживаем свои эмоции. Счастье, которое заслужили.
А потом я подхватываю Лизу на руки, на радостях подбрасываю и несу в спальню. Там кружу, останавливаясь лишь для того, чтобы спросить, не укачал ли?
– Качай еще… Качай, пожалуйста… – неизменно просит она.
Качаю, конечно. А после люблю. В эту ночь особенно нежно и осторожно. Блядь, я готов сдувать с нее пылинки. Но и оторваться от любимой не способен.
– Ты так нужна мне, Лиза… – на повторе свою одержимость выдыхаю. – Ты так сильно мне нужна… Только ты.
Благо ей не надоедает. Принимает так же горячо.
– А ты – мне, Тём… Очень-очень… Очень!
Глаза в глаза.
Интенсивно. Требовательно. Бесконечно.
– Люто, Чарушина.
– Люто, Чарушин.
57
…он любил меня в любом состоянии...
© Лиза Чарушина
– Артем… – выдыхаю и срываюсь на тихий смех, потому что прикосновение его губ к затылку вызывает мурашки. – Что ты делаешь? У нас гости, ты не забыл?
Поцелуи не прекращаются. По шее, щеке, уху, скуле, виску идут. У меня последние месяцы чувствительность повышенная. Едва Чарушин касается, все волоски на теле дыбом встают, и волны дрожи такие гуляют, будто разряды тока.
– Красиво тебе, – прижимаясь все крепче к моим ягодицам пахом, ласково гладит округлившийся животик. Стоило бы озаботиться тем, что изомнет белое хлопковое платье, которое Рина подобрала специально для выканюченного ею же гендер-пати. Но, по правде, с Артемом на подобных мелочах концентрироваться не получается. – Труба, Лиз… – вот, что получается, когда будущий батя старается не материться. Всегда хихикаю, когда слышу эти «подмены». – Не думал, что можешь быть еще красивее… Не представлял, родная.
Никогда не считала себя какой-то особенной, но Чарушин именно так воспринимает. Смотрит так, что попросту смущает, такие порой безумные эмоции одним лишь взглядом выдает. Каждое изменение во мне замечает. Ничего мимо него не проходит. Особенно сейчас, когда мое тело меняется во время беременности.
– Стой, не шевелись. Дай вдоволь потрогать, – за пять месяцев миллион раз успел подобные требования выдвинуть. – У тебя тут ребенок. Мой ребенок. Мой, – как обычно, крайне свободно свои чувства выражает, не заботясь, как это звучит со стороны.
Я то смеюсь, то плачу, то все вместе. Но Артем, будучи самопровозглашенным экспертом по беременности и женскому здоровью, утверждает, что это нормально. Он мне во всем помогает. Не только морально и психологически поддерживает. Порой кажется, часть работы моего организма на себя берет.
Первые месяцы были тяжелыми. Все, как год назад… Угроза, жуткая тошнота, дикая боль и безумный-безумный страх. Но на этот раз мне действительно помогли. И Чарушин был первым.
А по итогу главным.
Это он следил за выполнением рекомендаций врача, приемом витаминов, сбалансированным питанием, набором веса. Это он держал мне волосы, когда меня рвало. Это он умывал меня, когда я сама не хотела даже пошевелиться. Это
