Перунов день — праздник мужской, когда зрелые мужчины приносят жертвы, состязаются в воинском искусстве, а молодые парни проходят обряды посвящения, после чего наступающей осенью получают право жениться. Поэтому для мужской половины словеничей этот день начался даже раньше, чем для женской. На заре все отправились купаться к Волхову — в последний раз, поскольку после Перунова дня купание прекращается: Перунов конь подкову в воду роняет, воду охлаждает. Потом оделись в новые рубахи, на которых нитями черно-синего, зеленого и коричневого цветов — цветов Перуна — были вышиты знаки небесного огня, стрел-молний, Мирового Дерева, знаки единения мужского и женского начал, называемые здесь «звезда Перыни». Женщины пока оставались дома — им не полагалось присутствовать во время принесения жертв, состязаний и посвящений. Они только по рассказам знали, что старший Перунов жрец — в Словенске это был старейшина Вышеслав — рассекает сердце принесенного в жертву быка, окропляет кровью собравшихся и добавляет эту кровь в братину с пивом, которая потом идет по кругу.
Единственная женщина, которая могла при этом присутствовать — Огнедева, воплощение Солнца, здесь считавшаяся дочерью Перуна. И впервые за семь десятков лет во время празднования Перунова дня в Перыни, главном и старейшем святилище ильмерских словеничей, Огнедева держала позолоченную братину, когда Вышеслав поднес к ней дымящееся, истекающее кровью бычье сердце и дал темной струе упасть в темную пенящуюся жидкость. Обрядовое пиво было сварено из ячменя нового урожая — из первого снопа, который словенские женщины несколько дней назад принесли в Перынь с поля.
Дивляна едва помнила себя, когда держала чашу. Ее опять нарядили в рубаху Огнедевы, возложили на грудь золотое ожерелье, а волосы распустили и тщательно расчесали, и теперь она как никогда напоминала деву-солнце, деву-молнию, пламенно-золотую, прекрасную, будто сошедшую на вершину священного холма прямо с сияющих летних небес. Старики вокруг неустанно стучали колотушками в кудесы, и от этого ритмичного стука душа словно отделялась от тела и становилась всезнающей, мудрой и невозмутимой, не имеющей ни чувств, ни желаний, ни надежд. На все свои прежние переживания Дивляна смотрела точно с неба и видела их где-то очень далеко внизу, маленькие и незначительные. Неужели именно так смотрят на землю боги? И она действительно ощущала себя богиней — не принадлежащей к человеческому роду, от которого сбежала, не имеющей на земле корней, которые сама оборвала своим бегством. Среди людей она была никто и ничто, но небесная Огнедева нуждалась в ней как в средстве воплощения, и только тут, на вершине холма, в кругу священных огней, для нее находилось место.
Зато здесь она была всесильна, и к ней шли за благословением могучие знатные мужи из старых родов, чтобы получить из ее рук чарку священного пива с кровью Перунова быка. Даже Велем, подходивший к ней среди посвященных, но еще не женатых парней, глянул на нее как-то по-особому. Он едва узнавал свою сестру в этой пламенеющей деве — лицо у нее стало какое-то отрешенное, глаза казались пронзительно голубыми, как небо, во взгляде были величие и гордость. У жертвенника Перыни стояла не та девушка, которую он по-братски любил с самого детства, и не та беглянка, опозорившая род своим своеволием. Она снова изменилась — стала какой-то совсем новой, гораздо более близкой к небесам, чем к земле. В эти мгновения Велем поверил, что воля богов толкнула ее на побег, потому что сила ее искала проявления, которого в родных местах, в Велесовых низовьях Волхова, обрести не могла.
Отче Перуне! Грому Владыче, Небесом Ратаю!Пребуди вовеки с нами,Во всяком во правом деле,
— провозглашал рядом Вышеслав, облаченный в нарядный убор Перунова жреца, с высоким посохом, на вершине которого было вырезано изображение Перуна с позолоченной головой, а под ним привязано множество серебряных бубенчиков, призывающих гром небесный.
Крепи нас во правде божеской стояти,Землю-Мать защищати,Веру предков хранити,А всяку кривду избыти…
Изобилие красного цвета в нарядах, огонь на жертвеннике, мерцающие бликами железо оружия, золото и начищенная медь, запах свежей крови — все это окутывало Дивляну пламенным светом, отделяло от земли. Неумолчный стук кудесов казался ударами молота, которым сам бог грома кует ее душу, и, как железо в руках кузнеца очищается и приобретает чудесную силу, так и ее душа очищалась от всего лишнего, мелкого, ложного. Словно глаза ее открылись и приобрели божественную остроту — она окончательно поняла, что стезя Перунова доступна не только мужчинам-воинам, ибо идти по ней — значит исполнять долг перед родом и даже сверх того. Долг перед родом земным, перед родом небесным, родом Все-Вышним. Перун дает силу не свернуть с пути, не отвлечься на соблазны, не поддаться слабости. Тем, кто верен этому пути, он дает силу. Попавший на этот путь черпает силу прямо из Перуна и уже не сойдет с него, как зрячий не ступит с надежной тропы в гиблую топь. Эта тропа начиналась для нее здесь, на вершине священного холма, и уводила так далеко, что конец ее скрывался за небокраем. Но Дивляна ничего не боялась. Тропа ее судьбы — будто ладонь самого Перуна, и он поможет той, которая стала его дочерью.
Она точно знала, что к вечеру будет гроза. Она чувствовала, как за краем неба собирается Перунова мощь, сгущается, хочет пролиться на землю и тем повернуть Годовое Коло от лета к осени. И вместе со всеми она звала и приветствовала эту силу — одну из опор Лада Всемирья.
Ближе к вечеру, когда обряды посвящения закончились, на площадке святилища появились женщины. Расставили столы, стали раскладывать угощение: мясо жертвенного быка, дичь, добытую во время недавней Перуновой охоты, каши, пиво, медовуху и квас, курятину — особенно хорошо считалось подать в этот день красно-рыжих петухов. Женщины торопились и боязливо поглядывали в небо: оно уже потемнело, за небокраем отчетливо виднелись неумолимо приближающиеся тучи, и казалось, будто саму землю накрывает крышкой из тяжелого черного железа. В эту пору тут бывали страшные грозы с проливным дождем, и хотя на Перунов день такая гроза считалась добрым знамением (если не побьет градом готовые к жатве поля), хотелось основную часть пира завершить до того, как начнется дождь.
А молодежь разбежалась по лесам — искать Перунов цвет, который расцветает именно в эти грозовые вечера и ночи в конце лета.
— А куда идти надо? — опасливо спрашивали Остряну две младшие сестры, Богуша и Тишанка, или Тихомила, младшая дочь стрыя Родослава. Им было пятнадцать и четырнадцать лет, и обеим родители впервые разрешили явиться на игрища вечером Перунова дня. Обе страшно волновались, глядя на нарядных парней, которые именно сегодня старались показать свою стать и удаль во всей красе. Девчонки уже нашили по ларю приданого, и обе находились в той поре, когда женихи важнее всего на свете.
