на стройном мускулистом теле, великолепные белые зубы сверкали в улыбке, которой он отвечал женщинам, восторженно на него глядевшим и думавшим, что королева Сибилла правильно сделала, выбрав себе в мужья такого красавца. Иногда они бросали ему цветы или посылали воздушные поцелуи.
— Он похож на нашего Бодуэна, каким он был когда-то... — прошептала одна.
— Только взгляд его голубых глаз слишком нежен, да и до отваги Бодуэна ему далеко! И сравнивать нечего!
Хотя он и не был трусом, и умел обращаться с мечом, копьем и боевым топором, хотя он готов был сразиться с равными себе и даже порой способен был проявить храбрость, но Саладина и его мамелюков боялся смертельно. Так что, едва он выехал за городские ворота, улыбка пропала с его лица, и он, стараясь прогнать овладевший им страх, не сводил взгляда с Креста, черпая в этом созерцании надежду вернуться живым из страшного похода. Чуть позади, бесстрастный и серьезный, скакал его брат Амори, коннетабль.
Тем временем отряд тамплиеров, направляясь к воротам Святого Стефана, проследовал мимо дома Торонов, откуда только что выехал Онфруа, которому волей-неволей пришлось присоединиться к королевской свите. Тибо машинально поднял голову, взглянул на террасу, и сердце его радостно забилось: Изабелла была там. Вся в белом, с покрывалом на заплетенных в косы волосах, она стояла среди своих служанок, смотрела прямо на него, и из ее синих глаз текли по щекам тяжелые слезы. Сила этого взгляда и заставила Тибо искать ее глазами. Ему бы так хотелось остановиться, подойти к ней, — ведь еще до того, как пальцы молодой женщины коснулись губ, и она безмолвно послала ему поцелуй, он понял, что прежняя любовь вернулась, что брак с Онфруа был всего лишь недоразумением, что он снова завладел ее сердцем, чья измена была для него все еще мучительна, несмотря на то, что открыл ему Балиан д'Ибелин. Но останавливаться было нельзя ни на мгновенье. Кони дружно шли иноходью, и Тибо, раб дисциплины, не имел права даже обернуться. Вскоре дом остался позади...
К источникам Сефории стянулись все христианские войска. Двадцать тысяч человек! Лучшая армия, какую удавалось собрать за все время существования франкского королевства! Здесь были Раймунд Триполитанский и четверо его пасынков: Гуго, Гийом, Одон и Рауль; Балиан д'Ибелин, Рено Сидонский, госпитальеры, которыми до избрания нового магистра командовал сенешаль, и Рено Шатильонский, еще более высокомерный, чем обычно. Он, не теряя ни минуты, начал внушать супругу Изабеллы, что в ближайшие дни ему следует проявить отвагу, если он не хочет, чтобы тесть его выпотрошил собственными руками.
Едва успели разбить лагерь, как прискакал раненый всадник с тревожной новостью: Саладин только что лично начал осаду Тивериадского замка, единственной защитницей которого осталась принцесса Эшива — у нее забрали и мужа, и сыновей.
Тотчас в большом красном королевском шатре собрался совет, и старший из мальчиков, Гуго Тивериадский, бросился к ногам короля, умоляя, чтобы его отпустили помочь матери. Но граф Раймунд велел ему замолчать и, повернувшись к королю Ги, проговорил: «Ваше Величество, Тивериада принадлежит мне. Ее госпожа — моя жена. Она осталась там с моими людьми и моей сокровищницей, и никто не потеряет столько, сколько я, если замка не станет. Но если мусульмане захватят замок, — они не смогут его удержать. Если они сломают его стены, — я их отстрою заново. Если они возьмут в плен мою жену и ее родных, — я заплачу за них выкуп. По мне, лучше пусть Тивериада будет разрушена, чем погибнет вся Святая земля. Я хорошо знаю эти места. На всем пути нет ни одного оазиса и, если вы сейчас направитесь к моим владениям через бесплодные холмы, ваши люди и ваши кони погибнут от жажды еще до того, как их окружит огромная армия Саладина. Сегодня четвертое июля. Завтра — день Святого Мартина Кипящего. Ночь сегодня жаркая — представьте себе, каким будет завтрашний день под знойным небом!»[77]
Совет был тронут этими словами. Один лишь Жерар де Ридфор открыто обвинил Раймунда в том, что он готовит новое предательство.
— Чую запах волчьей шкуры! — усмехнулся он.
Но граф Триполитанский вместо ответа лишь презрительно пожал плечами. Впрочем, другие бароны поддержали его разумное мнение, и король, разумеется, решение одобрил: нападения султана они дождутся у источников Сефории. На этом совет закончился.
Но в полночь магистр тамплиеров вернулся в шатер Ги, где застал его одного, и дал волю своей ненависти: «Ваше Величество, неужели вы верите этому предателю и хотите последовать его совету? Он дал его для того, чтобы вас опозорить, ибо великий позор и великие упреки ожидают вас, если вы позволите захватить крепость в шести лье от себя. И знайте, что тамплиеры снимут свои белые плащи и отдадут все, что имеют, ради того, чтобы отомстить за позор, которому подвергли пас сарацины. Велите же объявить войску, чтобы все вооружались и следовали за Святым Крестом!»
И, разумеется, Ги де Лузиньян прислушался к тому голосу, который звучал последним...
Едва был отдан приказ сворачивать лагерь, как сбежались бароны и попытались добиться его отмены, но недостойный магистр говорил слишком убедительно, и король настоял на своем решении, отказавшись объяснить перемену в своих намерениях. В лагере царило смятение. Многих этот бессмысленный приказ привел в изумление, но все они были бессильны, поскольку и речи не могло быть о том, чтобы ослушаться короля. Даже Рено Шатильонский, встревоженный, несмотря на обычную свою смелость, не смог убедить Ги прислушаться к себе...
— Господа, если Бог нам не поможет, день будет трудным. Что же до меня, если мой добрый меч сможет сразить этого пса Саладина, я почувствую себя владыкой мира и умру счастливым!
Еще до рассвета лагерь был свернут, и войско приготовилось выступить. В последний раз помолились у подножия Истинного Креста, в последний раз получили благословение епископа и капелланов, и отлаженная машина войны стронулась с места. Но на этот раз Тибо не было в строю тамплиеров: ночью умер, укушенный скорпионом, один из рыцарей, охранявших крест, и маршал сам выбрал Тибо, чтобы его заменить.
— Мне пришло в голову, что эта честь должна достаться вам, брат мой, — сказал он, — потому что вы не один год сражались в тени этой бесценной реликвии рядом с королем Бодуэном, прими Господь его героическую душу. Кроме того, я нахожу полезным для чести рода Куртене, чтобы один из его потомков оказался в самом опасном месте, поскольку сенешаль, заполучив Акру, не
