влажному, искрящемуся, как внутренность жеода, ночному клубу. Здесь упорствовала подземная жизнь. Довоенный мир выгорел, но корни его остались нетронуты, уцелели глубоко в темноте, питаемые алкоголем, табаком и потом.
Как-то в особенно холодную ночь Рут и Мэриен очутились вместе на дежурстве в пожарной охране, и им пришлось спать в будке лутонского аэродрома. В восемь часов, когда уже совсем стемнело и оставалось только спать, Рут, дрожа от холода на койке в шерстяном белье и подкладке сидкота, сказала:
– Мне так холодно, что не заснуть. Как думаешь, сможешь ко мне втиснуться?
– Хорошо, – ответила Мэриен, и Рут приподняла одеяло.
Они лежали спиной к спине, и Мэриен остро чувствовала легкую разницу в ритме дыхания, но, когда она подстроилась к Рут, чувство стало еще более странным, как будто они надували две пары легких. Она также чувствовала мягкие ягодицы Рут на одном уровне со своими, так как Рут, будучи намного ниже, сползла вниз и укрылась одеялом с головой. Мэриен знала, что может сейчас уснуть – она умела спать всегда и везде, – но не была уверена, что хочет.
– Я долго ничего не слышала о брате, – начала она на пробу. – С тех пор как мы сюда приехали.
Рут подтянулась повыше, голова появилась из-под одеяла, и голос прозвучал без заглушки.
– Может, письма где-нибудь застряли. Я вчера получила пачку, некоторые совсем старые.
– Может.
– Одно письмо от Эдди. Его включили в состав экипажа. Вроде ребята нормальные. Его тошнит каждый раз, но никто не выдает, даже когда он решил выбросить свой блевпакет в унитаз, а тот опять подняло ветром и всех забрызгало. Последний тренировочный полет проходил над водой, поэтому он думает, его скоро переправят через океан. – Рут прижалась плечами к Мэриен. – Он пишет, что они все ладят, это, конечно, здорово.
Мэриен плохо представляла себе Эдди, знала только, что он махнул рукой на уроки пилотирования.
– Ты переживала?
– Немного. Эдди часто приводит людей в растерянность. Пойми меня правильно, он потрясающий. Но иногда… Не знаю. – Рут перевернулась, заскрипев пружинами койки. Теперь к спине Мэриен прижались мягкие груди. – Ты теплая. – Подруга просунула руку под локоть Мэриен, и та очутилась прямо у нее перед глазами. На костяшках виднелись красные, набухшие пятна. – У тебя есть такие? Обморожение. Кошмар. На ногах тоже.
– Надо лучше просушивать носки и ботинки. – Мэриен показалось естественным утянуть руку подруги под одеяло и прижать к своей груди, чтобы согреть.
– У тебя так бьется сердце, – через минуту сказала Рут.
– Да нет, вряд ли.
– Нет, бьется. – Голос тягучий, сонный.
Мэриен не ответила. Как-то странно Рут говорила об Эдди. Нечеткая мысль пришла ей в голову: если бы она была Рут, то разобралась бы, в чем тут дело. Рут вытянула бы из Рут все, даже не прилагая видимых усилий. Мэриен поняла, что хочет поскорее заснуть, пока Рут опять не изменила положение, и провалилась в себя.
Англия
Ноябрь – декабрь 1942 г.
Продолжение
Наконец пришло письмо от Джейми, датированное сентябрем. Он собрался на флот художником.
Кто бы мог подумать, что такое бывает? Я точно нет, но мне написала об этом Сара Фэи. Сначала я думал в любом случае пойти в армию, но потом все-таки решился на художество. В конце концов, им нужен художник, а я и есть художник. Скоро уезжаю на инструктаж в Сан-Диего, а дальше не знаю. Надеюсь, ты не будешь волноваться, по крайней мере не так, как я волнуюсь за тебя.
Значит, свершилось. Война добралась и до Джейми. Мэриен не «волновалась», неправильное слово. Может быть, боялась. Предвкушала горечь от того, что придется увидеть брату, как он изменится. Калеб тоже ушел в армию. Мэриен ничего не могла сделать ни для того, ни для другого и пыталась отгонять страхи.
* * *
По мере приближения зимы погода ухудшалась, все больше затрудняя трассовые полеты, и в начале ноября – Мэриен налетала только восемнадцать из двадцати пяти – Вспомогательный транспорт, отменив собственные требования, дал ей самолет и увольнительную на четыре дня. Рут еще нужно было совершить несколько полетов, поэтому Мэриен отправилась в Лондон одна, правда, как выяснилось, без Рут даже в самых знакомых районах города она робеет и стесняется. Клуб Красного Креста, такой симпатичный, открытый, когда они бывали тут вместе с Рут, немного пугал. Мэриен привыкла полагаться на то, что в разговоры ее втягивала Рут – так акробат в цирке перебрасывает партнера другому артисту. Когда какой-то капитан ВВС попытался в баре завязать с ней разговор, Мэриен удалось выдавить из себя лишь самые банальные фразы, после чего она при первой же возможности бежала.
Мэриен вдруг поняла, что любит Рут.
Понимание – именно в таких словах, полностью, окончательно – пришло к ней на второй день в Лондоне. Она явилась в «Остин Рид» забрать форму и, глядя на себя в напольное зеркало, пока портной возился с манжетами синего кителя, мечтала, чтобы здесь стояла Рут, которая заполнила бы молчание своей болтовней. Она думала о Рут и вдруг обратила внимание, что у нее изменилось лицо.
Отметила вспыхнувший румянец, испуг на лице, однако не могла разобраться в вызвавших их чувствах. Мэриен была огорошена, причем как тем, что предмет ее любви – женщина (кроме той встречи в Кордове она никогда не думала о женщинах), так и тем, что после Баркли способна вообще кого-то полюбить через столько лет, наполненных усилиями намертво заморозить на севере свое сердце, ожиданием, чтобы ветер выдул его в ноль.
Но вопрос заключался в том, что теперь делать, и ответ состоял из одного слова – ничего. Рут – ласковая, близкая подруга, но, конечно же, чувства Мэриен вызовут у нее недоумение, или оттолкнут, или испугают. Рут замужем. Мэриен почудилось, в ту ночь, когда они втиснулись в одну кровать в будке пожарной охраны, между ними возникло напряжение, но, разумеется, она нафантазировала. Разумеется, Рут просто хотела согреться. Разумеется, она ни за что и никогда не пойдет на… Мэриен не знала, как назвать то, чего ей хочется. Может быть, обладание. Несомненно, касание. Близость у них уже была, но Мэриен хотелось чего-то более важного, целенаправленного. Она не могла рисковать, открывшись Рут. Та отвернется от нее, а это неприемлемо, хотя, даже сказав себе так, Мэриен не могла до конца поверить, что Рут прогонит ее.
Она ведь всегда все понимает. Почему же не понять этого?
Потому что это патология, потому что это оскорбление, потому что Рут придет в ужас и почувствует себя преданной. И даже если каким-то чудом поймет, понимание еще не есть взаимность. Понимание без взаимности, конечно, будет иметь тот же результат, что и разрыв: она потеряет Рут. Когда Мэриен полюбила Рут? В момент знакомства, еще ни о чем не догадываясь? Когда та взяла ее за подбородок и принялась рассматривать? В Баркли она влюбилась, когда тот посмотрел на нее у мисс Долли. Почему она так реагирует, когда на нее смотрят?
Как-то раз они с Рут были в клубе Красного Креста и завыли сирены, но, вместо того чтобы спуститься в убежище, они поднялись на крышу, в гибельную ночь. Им говорили, что такие спорадические бомбежки ничто по сравнению с самыми страшными, когда от огромных розовых гор дыма, казалось, съеживается само небо. Но все же они слышали скрежет и гул немецких двигателей, глухие взрывы зажигательных снарядов, видели немые, пустые лица заградительных аэростатов, самолеты, пойманные, как мотыльки, лучами прожекторов. На город валились бомбы. Белые зенитные снаряды вспыхивали в небе. А за ними в разрывах дыма и бегущих облаков бесстрастно светили звезды.
Кругом горело, пусть даже не рядом с Красным Крестом, и Мэриен задумалась, а есть ли в огне люди. Конечно, они там были, но она надеялась, что каким-то чудом все-таки нет. Рут, не отводя взгляда от жуткого зрелища, взяла Мэриен за руку. Какое несоразмерное утешение принесла ее маленькая ладонь. Теплое пожатие послужило неким противовесом лежавшему кверху пузом городу, по мере распространения огня становившемуся все ярче.
Выйдя из «Остин Рида» с тяжелым пакетом, где лежала форма, Мэриен не знала, как ей
