поздняя, хотя тот жил раньше, и как раз отражение легенды о персидской княжне.
И снова череда художественных образов — Пушкин, превращающий пленную черкешенку в персиянку, Каменский с гуслями, Шукшин, у которого казаки мечтают уничтожить иностранку, да только Разин сам избавляется от неё… И ещё десяток авторов.
Причём в этой истории разные романисты видят разное — одним ближе безумное буйство силы, которое они не то, чтобы порицают, но относятся к нему без особой радости, другие впадают в священный трепет перед чудными порывами русской женщины, третьи и вовсе выстраивают оправдательный элемент: Разин у них хочет вернуть девушку отцу, но тут узнаёт об истязаниях русских в плену и кричит: «Топи! Топи, не жалей!»…
Это — то личная жертва, то жертва Волге-матери, то жертва боевой дружбе в знак уважения общего дела. Одним словом, красавица становится обобщённой жертвой.
Точно так же, как сокровище Разина становится обобщённым сокровищем, зарытым вообще — то есть везде.
Есть и дополнительное «в-четвёртых», что присутствует в книге Черкасова о Разине. То, как мало отделяет разбой от бунта.
Всякий бунт сопряжён с разбоем, часто одно порождает другое, но история последующих за Разиным веков показала, что есть именно это — как вдруг история останавливается на месте, как бы останавливает течение своё, и вдруг ломается привычный порядок вещей. Разные люди включаются в разрушение старого мира, те люди, о которых годом раньше и вовсе невозможно было сказать такого.
В одних случаях бунт остаётся бунтом, зачинщиков выводят поутру к оврагу без ботинок, и миропорядок продолжает скрипеть всеми своими несмазанными шестерёнками. А бывает, что бунт ширится, и вот уже весь дом охвачен огнём. Начинается смута, которая, может, разрешиться так или иначе («Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе»)[185]. Общее одно — вот этот момент треска в машинном отделении миропорядка — это то, что отделяет простой разбой, на Волге или в Персии, весёлый и песенный для потомка и угрюмый и страшный для современника, от смуты, которая страшна всем, будто раздутый и всплывший в реке труп утопленницы.
О знаменитом атамане сочинена масса песен, столь любимых нашим народом, особенно тогда, когда песни эти поются за столом. Более того, именем легендарного атамана назван пивной завод, продукция которого продаётся по всей России.
При этом в жизнеописаниях многих русских богатырей, так и разбойников, нет полной ясности — были они или нет. Не поймёшь, существовал ли во плоти какой-нибудь Кудеяр, а вот Степан Разин определённо был.
Известно о нём довольно много, несмотря на то, что, как пишет автор: «Освещено документально лишь три последних года его жизни, да и то с ужасными пробелами: соответствующие источники погибли среди документов приказа Казанского дворца (органа, управляющего территориями юго-востока России) в пожаре 1701 или 1702 года. Нет и документов Приказных изб (администраций) различных городов — тоже сгорели. Из агитационных посланий Разина („прелестных писем“ — так тогда писали), рассылаемых сотнями, уцелело лишь шесть. Навечно утеряны протоколы его допросов. Полностью отсутствует его обширная переписка. Он не оставил дневников — как занимательны они могли бы быть! (Нет ни строчки, им написанной, однако почти все исследователи убеждены, что он был грамотным). В настоящее время главный и практический единственный источник документов — многотомная, кропотливо составленная „Крестьянская война“[186]: все историки и литераторы равно пользуются ею (В XIX веке пользовались „Материалами“[187] А. Н. Попова); зачастую историки пишут, как беллетристы, а беллетристы — как историки, и все вынуждены повторять и заново осмысливать мифы, и все мифы равноправны: мы сами вольны решат, какие покажутся нам наиболее убедительными»[188].
Разин родился в начале тридцатых годов семнадцатого века, в 1663 году начал воевать, в 1667 пиратствует на Волге, затем у берегов Персии, в 1670 приказывает убить царского посланника на Дону и начинает смуту. В мае того же года берёт Царицын. Он придумывает легенду о том, что царевич Алексей находится у него в войске. В октябре Разин разбит Барятинским под Симбирском, в январе 1671 ещё ведёт боевые действия, в апреле казаки выдают его властям, и в июне его режут на части в установленном государством порядке на Красной площади.
За Разиным захлопывается, как дверь в прошлое, эпоха казачьей власти в Поволжье и Астрахани. Приходит власть царская, в полной её силе.
Непременными обстоятельствами легендарного разбойника являются красавица и сокровище. Кажется, что сокровище — непременный результат союза красавицы и чудовища.
Так и в случае Степана Разина, большинство городов спорят о кладе, будто семь городов — о родине Гомера.
Особых кладов вроде бы не найдено, и они только мерещатся потребителям продукции петербургского пивного завода, что был основан у Старо-Калинкина моста на Фонтанке, а, когда власть переменилась, стал пивным заводом имени Стеньки Разина. Фамильярное «Стенька», заменили на уважительное «Степан» уже в поздние времена.
Один из утёсов показывали мне самому близ города Самары. По слухам, утёс был полым, а внутри него находились огромные пространства, где хранилось всякое полезное имущество и провиант на случай ядерной войны. В начале девяностых оголодавшие граждане смели прочные двери и увидели гулкую пустоту. Сокровища в виде тушёнки в промасленных банках отсутствовало.
Внутри не было вообще ничего.
Это было вполне в духе атаманского клада.
Впрочем, когда я слушал эту историю на берегу Волги, по которой двигались туда-сюда быстроходные катера, я услышал знакомый треск. Это от полноты чувств один человек на корме палил в воздух из автомата Калашникова.
Я неловко пошутил о том, что нужно вовремя выплачивать зарплату на умирающих заводах — иначе народ вспомнит былой, разинский подход к пропитанию и богатству.
Местный житель недоумённо посмотрел на меня и отвечал, что традиция никогда не прерывалась.
Собственно, об этом умонастроении и говорит книга — помимо самой биографии Степана Разина.
Впрочем, кончается повествование Максима Чертанова примечательно: «…мы давно уже тихие. Пусть бояре ходят хоть в пятистах шубах, пусть шубохранилища строят специальные — а что такого, все воруют, лишь бы на кол не сажали, а если и сажали, то не нас, мы тихие, мы сонные. Изредка кто-то пробормочет, не подымая головы, тихонечко: „На Руси уж давно правды нету-ти, одна кривдушка ходит по свету“ — и, как все, в спячку. Мы сонные, мы тихие. Телевизор усыпил нас. Спим мы, и Степан Тимофеевич спит»[189].
20.12.2016
Быстрописание (о скорости производства литературы)
Степенность равно прилична юноше и убеленному сединами старцу.
