– Спускаемся, ребята, – сказал он. – Клянусь, что мы найдем там кучу всего интересного!
Однако никто не разделил его оптимизма, кроме меня. Движимый больше интересом, чем страхом, я осторожно ступил на трап, ведущий во тьму, и, запалив фонарь, начал спускаться вниз. Очутившись в длинном коридоре, я прислушался: внутри судна стояла мертвая тишина, лишь слышно было, как где-то капает вода. Идти надо было вперед – там, очевидно, и находилась каюта, где Рид увидел человека. Осторожно следом за мной спустился Джек, и я двинулся прямо по коридору – через пару минут впереди появилась белеющая в темноте дверь. Судя по всему, мы пришли.
С сильно бьющимся сердцем я дернул ручку, но она не поддалась – возможно, разбухнув за много лет, намертво приросла к косяку или же была заперта изнутри. Ланн вложил лом в щель и с треском поддел дверь, после чего мощным ударом распахнул ее настежь. Внутри темно-мутный свет, пробивавшийся через заледеневшие стекла окон, скудно освещал каюту, но и этого было вполне достаточно, чтобы хорошо рассмотреть все вокруг. Мы сгрудились на пороге, так как от увиденного зрелища кровь застыла у нас в жилах. Судя по хорошо сохранившейся вокруг дорогой мебели, это была каюта капитана, но захламленная кучей различных вещей. Все вокруг сверкало от инея. Прямо посреди каюты стоял стол, за которым сидела чья-то фигура, откинувшаяся на спинку плетеного кресла. Кто-то из нас окликнул его, но при звуках нашего голоса человек не пошевелился. Это был мертвец с позеленевшим лицом и провалившимся ртом. Перед ним на столе среди разного заиндевевшего барахла лежал раскрытый дневник. В правой руке покойник все еще сжимал ссохшееся гусиное перо. Скотт, который был смелее остальных, осторожно, точно боясь потревожить мертвеца, подошел к журналу и быстрым движением смахнул с него иней. От мороза переплет его стал совсем хрупким и начал разваливаться от первого же прикосновения. Некоторые страницы были склеены между собой – трудно было разобрать написанное, и капитан хмурился, аккуратно перелистывая их.
Я, подойдя сзади, через его плечо успел прочитать:
«…Наши координаты примерно 75° с. ш. 160° з. д. Точнее определить не удается. 17 дней, как мы зажаты во льдах. Вчера погас огонь, и помощник капитана безуспешно пытается разжечь его… Жена хозяина судна сказала, что больше не чувствует ужасного холода. После полудня она скончалась. Остальным из нас, кажется, не суждено никакого облегчения страданий. Это кара Господня за наши грехи… Спасенья нет…»
– О господь всемогущий! – перекрестился я. – Они перенесли ужасные мучения…
– Упокой господь их грешные души! – сказал Скотт. – Бедолаги! Этот корабль стал их могилой – смотрите! Вот помощник капитана – его звали Дэрак Метью.
Недалеко от стола, раскинув длинные ноги по полу и прислонившись спиной к переборке, сидел верзила в короткой меховой куртке. Разметавшиеся вокруг головы волосы намертво примерзли к доскам, высохшие, колючие глаза вглядывались в пустоту с угрюмостью живых. Перед ним лежала крохотная горстка щепок, а в правой руке он все еще сжимал кремень. По левую сторону еще один моряк обнимал пустую пороховую бочку, прильнув к ней всем телом, как к любимой женщине: казалось, вот-вот посиневшие, костлявые кисти его рук зашевелятся и он начнет вставать, царапая каблуками замерзшие доски. За перегородкой обнаружили еще одно тело – от мороза оно превратилось в обтянутый пепельно-серой кожей скелет, примерзший к койке, на которой лежал. И судя по волосам и одежде, тело это некогда принадлежало совсем молодой женщине.
– Должно быть, его жена, тут написано, что она перестала чувствовать холод, – сказал Скотт. – А это первый признак приближения конца. А это, стало быть, их сын…
Возле самого входа в каюту, прямо у трапа лежало скорчившееся тело юнги, судорожно закутавшегося в заиндевелый плащ.
У одной из переборок на спине лежал еще один погибший: рот его, искривленный словно в приступе хохота, был забит снегом, скрюченные, вытянутые перед собой окостеневшие пальцы рук будто пытались выцарапать кому-то глаза…
– Должно быть, сам капитан Ситтон, – произнес Арчибальд. – Здесь написано, что когда он понял, что судну конец, то сошел с ума и много дней сидел, бесцельно глядя в переборку…
Скотт вновь углубился в журнал, и казалось, что больше его ничего не интересовало.
Пораженные видом предсмертных гримас на лицах мертвецов, никто из присутствующих не уделил должного внимания предметам, находившимся в каюте. Почти все вошедшие сразу же попятились назад и рассыпались по всему кораблю, осматривая остальные помещения. Только Джек и Крис остались в каюте капитана – они молча ходили вокруг, лишь поверхностно осматривая обстановку. По всей видимости, прикасаться к вещам у них не было никакого желания. Могу поклясться, что они только и мечтали, как бы поскорее убраться отсюда.
Отец мой был врачом, и в детстве я частенько украдкой, несмотря на все его ухищрения, подсматривал, как он втайне разрезал выкопанных с кладбища мертвецов. Я свято хранил эту тайну, и хотя впоследствии не пошел по стопам отца, но так же не имел страха перед покойниками и всякими глупыми сказками о бродячих душах. Возможно, поэтому многие из команды меня недолюбливали и я практически ни у кого не пользовался доверием.
Меня больше всего интересовала судовая касса, которая, судя по всему, должна была находиться где-то в каюте капитана. Скорее всего, она была в массивном шкафу, в углу, рядом с напольными часами. Нужен был ключ, и он наверняка был где-то на столе или у сидящего за ним покойника (который, как выяснил Скотт, был хозяином судна, неким Ричардом О’Ниллом). Я, подойдя к столу, быстро разметал иней, покрывавший его поверхность. Глазам моим открылись побуревшая карта, секстант, хронометр, еще несколько навигационных приборов и стопка каких-то полусгнивших книг. Я медленно переводил взгляд с предмета на предмет, и только тут неожиданно увидел, что среди всего этого лежало… яблоко.
Сначала я не поверил своим глазам и даже несколько раз тряхнул головою, думая, что померещилось. Однако нет, это были не сгнившие или засушенные остатки плода – это было огромное, зеленое и спелое яблоко. Изумленный, я, сняв рукавицу, взял его в руки. Я ожидал, что это будет затвердевший плод, примерзший к столешнице, но это оказалось совсем свежее, сочное, живое яблоко, будто его только что сорвали с ветки. Оно словно переливалось у меня в руках, и тонкий, невероятный аромат приятно щекотал мне ноздри.
«Господь всемогущий! – с каким-то ужасом подумал я. – Оно же совсем живое. Как, как оно здесь оказалось?! Ведь еще секунду назад на его месте лежал небольшой и ничем не примечательный шар из потемневшего дерева».
