- С нищих не берем. А эти не нужны? - Она показала на рулоны, свернувшиеся на верху шкафа. - У Севки поклею.
- Бери, конечно.
- Обрадовался, - посмотрела на него девушка. - Отвернись.
Он послушно отвернулся, чувствуя, что сам себе противен, и толком не зная, что ему делать.
- Спасибо. - Это слово он последние два дня повторял на каждом шагу кстати и не кстати.
- Можешь, - сказала девушка. - Мыло дай и воды. Хоть над банкой польешь, а то там соседи.
- Никого нет.
- Ничего, придут. А тебе неловко. Как потом свою интеллигентную водить будешь?
- Да никого у меня.
- Ладно, ври. Я все про тебя знаю. Лей помаленьку.
- Да, правда, никого, - сказал, наклоняя чайник.
- Значит отворот получил. Старый ты, Борька...
- Лысый, слепой и толстый...
- Так точно, - усмехнулась, намыливая руки.
Теперь, сняв армейское и вновь напялив кофту и юбку, она уже не казалась лейтенанту близкой и необходимой, и он шутил вполне свободно. Но неловкость все-таки оставалась.
- Я пойду. Не провожай.
- Ну да, - засуетился, подал ей пальто и напялил шинель на измазанную клеем гимнастерку.
- Фортку только не открывай. Или задохнешься?
Чувство неловкости не прошло и на улице. Сильно похолодало и ветер забрался под шинель и не перехваченную ремнем рубаху.
- Не провожай, - повторила девушка. Она вырвала у лейтенанта связку обоев и впрыгнула в как раз подошедший к дому троллейбус.
- Прощай, Борька, - крикнула и столкнула его с подножки. Попровожались.
Он остался на тротуаре, а девушка, кинув рулоны на заднее сидение, протянула кондукторше мелочь и выпрыгнула на следующей остановке. Обои были ей не нужны.
Тут, на продутой ветром ночной Переяславке, она дала волю слезам. Она ревела, не понимая отчего и, если бы ее спросили, чего она хочет от лейтенанта, она затруднилась бы ответить. Не так уж ей хотелось за него замуж, а без загса она бы у него, так ей казалось, ни за что бы не переночевала. И Севка Забродин был куда красивей, и к тому же, инженер.
А этот был толстый, лысый и слепой. Правда, толст не так чтобы очень, и волосы у него были, и без очков чего-то тоже различал. Но вот обклеил с ней комнату и даже не проводил. И выпить тоже не предложил, хотя бутылка в шкафу у него была. Булькало, когда двигал гардероб.
"Дурень, - думала девушка, спускаясь в метро. - Дурень и идиот. Порядочный, называется".
Она знала, что в среду вечером он пришел в девчачий домик прощаться только с ней. Но тогда виду не подала, а теперь вот сама приехала к нему, а он стал задирать нос и строить из себя гордого.
- Вот ведь козел, - вспомнила, как глядел на нее, когда, скинув кофту, просовывала руки в холщевую гимнастерку. - Или комбинация красивая? Нет, на меня глядел, - сказала, нисколько не оспаривая красоты недавно купленного импортного гарнитура. - Ну и козел, - повторила, поднимаясь из метро по эскалатору и потом в загородном автобусе, который подвез ее к самому заводскому общежитию.
"Летчик говорил, что у него образованная есть, а у тебя, дура, только техникум, - сказала себе, накрывшись в своей комнате одеялом, и тихо заплакала от того, что они с Забродиным уже подали заявление и через три дня распишутся, а замужем какая учеба. Может сразу родиться ребенок и никогда-никогда не получить ей образования и не стать аспиранткой.
10
В эту ночь Курчеву приснился Сталин. Сон был нечеткий, и Сталин был какой-то нечеткий. Снилось, что Сталин принимает его под землей в бомбоубежище, где стены, как в "овощехранилище", - из бетона. Сталин ласков. Он без погон в светло-коричневом кителе, а вокруг него какие-то люди, видимо, члены Политбюро. Но он на них не обращает никакого внимания и разговаривает только с Курчевым.
Курчеву неловко. Он не знает, как называть Сталина: товарищ Генералиссимус или Иосиф Виссарионович, потому что на Сталине нет погон, а сам лейтенант в форме, но китель страшно помят. Правда, Сталин не обращает внимания на китель.
В бункере душно. Ему хочется, чтобы это все было сном, и он старается доказать себе, что Сталин уже умер. Недавно ведь была годовщина.
Но Сталин с ним разговаривает очень сочувственно и доброжелательно; даже подставляет лейтенанту щеку, вроде для того, чтобы тот поцеловал, но Борис в смущении пожимает вождю руку. Ему, конечно, приятно, что Сталин с ним так короток. Но в то же время лейтенант боится, что все может вдруг перевернуться, и Сталин еще может разгневаться.
Курчев с удовольствием бы скрылся, спрятался за спины членов Политбюро, а еще лучше - выскочил бы так вот, без шинели, на мороз и побежал бы на свидание с Ингой. ("На дворе ведь действительно мороз, соображает лейтенант. - Ведь это встреча Нового года. В бункере это все только потому, что окна закупорены из-за обоев.")
А Сталин все еще ласков. Наливает себе и лейтенанту вина в бокалы. Они чокаются. Но вино почему-то сладковатое, хотя Курчев точно знает, что Сталин, как все грузины, любит сухое.
И тут вдруг к столу подходит особист Зубихин. Совершенно непонятно, как сюда пролез полковой опер. Ведь охрана такая, что никто не пройдет. Сталин поворачивается к Зубихину, зло смотрит на него: чего, мол, пришел. Но потом смягчается и тоже наливает ему вина, правда, не в бокал, а в солдатскую кружку. Зубихин пьет и морщится, словно это не вино, а самогон.
- Вы с ним не пейте, товарищ Сталин, - вдруг говорит Зубихин. Робости в особисте никакой, словно он говорит не со Сталиным и даже не с корпусным СМЕРШем, а так - с мелкой пехтурой. - Он реферат написал.
- Ну и что? - спрашивает Сталин и ласково улыбается Курчеву. - У нас рефераты писать никому не запрещается. - В его голосе проскальзывает грузинский акцент, и Курчеву уже чудится какой-то подвох, хотя Сталин по-прежнему улыбчив и даже кладет Курчеву руку на плечо, на не больно чистый погон. Лейтенант не знает, как быть. Душит тесный воротник кителя, но при Сталине не расстегнешься.
- Реферат нехороший, Иосиф Виссарионович, - говорит Зубихин. - Совсем не наш реферат. Какого-то обозника выкопал и все рассуждения вокруг повел, будто обозник - пуп земли.
- А что - ты хотел, чтобы все вокруг меня было? - с хитринкой спрашивает Сталин, но смотрит не на особиста, а на лейтенанта. И Курчеву опять страшно оттого, что Зубихину Сталин тыкает, а с ним, с Борисом, по-прежнему на вы.
- Обозник тоже человек, Зубихин, - говорит Сталин, и вдруг лейтенант с ужасом замечает, что на Зубихине нет погон и одет он во френч или в сталинку, как Берия и Маленков.
- Обозник или фурштадтский солдат тоже человек, простой русский воин, и без него мы бы войну не выиграли. Правильно, лейтенант, - подмигивает Сталин Борису и того уже бьет мелкая дрожь.
- Да ничего там такого нет... - со страхом отвечает Борис вождю. - Я вам сейчас принесу, - спешно бормочет и уже готов бежать из бункера на мороз с твердой надеждой скрыться и никогда не возвращаться в это бомбоубежище.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
