Вдоль стены царил хаос. В воздухе висел удушающий запах паленой плоти, и вверх поднимался дым от тлеющей древесины. Земля под ногами, истоптанная сотней шагов, превратилась в хлюпающее болото: солдаты увязали в нем, когда спешили затащить на стену бочонки со смолой, когда бежали в ближние минка, чтобы пополнить запасы стрел. Такеши слышал людские крики и ржание перепуганных лошадей, слышал, как за стеной пел их боевой рог, а со стены с шипением падали вниз пропитанные горящей смолой колеса от повозок. Где-то наверху звенела сталь — первым самураям из войска Нарамаро удалось по лестницам и веревкам взобраться на стену.
Он промчался мимо солдат, продрался сквозь шум и хлюпающее болото под ногами, потеряв где-то по пути Мамору, и достиг ворот. Прежде, чем люди опомнились, прежде, чем кто-то заметил его издалека и вогнал стрелу в левое плечо, Такеши убил двух стражников, перерубил толстые веревки и всем телом буквально рухнул на рычаг, которым запирались ворота.
Бесшумно, без единого скрипа неповоротливые, тяжелые створки подались внутрь, приоткрывшись, а остальное довершили самураи из их войска, когда навалились на ворота и буквально продавили их, бесконечной лавиной хлынув внутрь поместья Тайра.
На какое-то время Такеши лишился сознания — сказался удар стрелы, и к тому же его порядочно потрепали собственные солдаты, пока проходили через ворота. В толкотне и сумятице ему сломали пару ребер и едва не раздробили плечевую кость левой руки. Он очнулся, уже когда почти все их небольшое войско оказалось внутри поместья и рассредоточилось по всем его уголкам.
Минамото сплюнул кровь и огляделся, держась правой рукой за отбитые бока. Поместье Тайра горело — не так, как пару часов назад, когда им удалось поджечь лишь десяток минка, влажных и напитавшихся снегом за долгую зиму. Сейчас пожар разгорался в каждом доме, и никакая мокрая древесина не могла остановить самураев из его войска, поджигавших все новые и новые факелы. Тайра ненавидел не только он.
Наверху на стене все еще скрежетала сталь, и Такеши пошел туда. Холодный воздух кусал обнаженную кожу, но Минамото не чувствовал. Как не чувствовал он и боли в сломанных ребрах, и обломка стрелы, что торчал из левого плеча. Так бывало с ним почти всегда: угар битвы полностью вытеснял все иные ощущения. Ему хотелось лишь вскидывать и вскидывать катану и убивать врагов. Боли не было, усталости не было, страха не было — лишь желание сражаться, заполнившее все тело.
Ему навстречу попался безусый, перепуганный мальчишка, который умер от его удара прежде, чем успел струсить вновь. Такеши оттолкнул его от себя, и юноша рухнул со стены вниз. А потом Минамото улыбнулся, потому что в нескольких шагах от себя он увидел Асигаку. Лучшего полководца Тайра, с которым Такеши впервые встретился в сражении еще восемь лет назад. Полководца, в битве с которым был ранен его отец. После битвы с которым его отец умер.
Асигака был ранен в бок: его руки и светло серое кимоно были залиты кровью.
«Тем лучше, — подумал Такеши. — Тем лучше».
Лицо самурая переменилось, когда он заметил приближение Минамото. Асигака поднялся с колен, держась за стену, и стиснул в руке катану.
— Не ожидал увидеть тебя живым, — процедил тот сквозь зубы, наблюдая за мягкими, обманчиво спокойными шагами Такеши. В отличие от него, самурай видел и стрелу в левом плече, и вмятины на ребрах. Видел и понимал, что они означают.
— Больше не увидишь, — Минамото понял, что ему больно говорить: что-то мешалось, царапалось внутри при каждом вдохе. Но раздумывать было некогда, потому что Асигака пошел вперед. Даже будучи раненым, он оставался опаснейшим противником.
Такеши едва успел вскинуть катану — его противник двигался стремительнее ветра. И теперь уже он сам оказался застигнут врасплох и был вынужден обороняться: он медленно шагал назад, выставив перед собой меч, словно щит. Лицо Асигаки мелькало на расстоянии вытянутой руки, и Минамото видел, насколько шальной был у того взгляд. Людям Тайра уже нечего было терять в этой битве.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В какой-то момент он оступился и завалился на спину, нелепо выставив назад левую руку, словно она все еще могла смягчить его падение. Упав с высоты своего роста, Такеши отбил себе лопатки и затылок, и на мгновение задохнулся от боли, раскаленной петлей стегнувшей его по ребрам.
Асигака навис над ним и уже занес катану, когда Такеши резко вытолкнул вверх ноги — их удар пришелся прямо в раненный бок самурая. Тот взвыл и прокусил до крови губы, попятился, зашарил в воздухе руками, будто слепец, ища для себя опору. Такеши тяжело откатился в сторону и медленно поднялся, пошатываясь.
Не так, ох, не так он представлял себе когда-то сражение с Асигакой. Они больше походили нынче на двух стариков, которым взбрела в голову дурная идея скрестить катаны, чем на великих самураев своей эпохи, мастеров боевых искусств, славных своим умением обращаться с мечом.
Скривившись, Такеши вновь сплюнул кровь и побежал — насколько был в состоянии — вперед, к Асигаке, который еще не оправился от сокрушительного удара в бок. Они оба были слабы и измотаны, но их катаны, соприкасаясь, высекали искры всякий раз. В их жилах вместо крови текла густая, застарелая ненависть; она толкала их вперед, даже когда ноги отказывались идти, а руки — держать катану. Холодный ветер хлестал их в спину, так и норовил сбить с ног, но оба были равнодушны к его ледяным порывам.
Такеши вкладывал в каждый удар всю свою ненависть и злобу, наваливался на катану изо всех оставшихся сил, пытаясь продавить Асикагу и сломить его сопротивление. И каждый раз самурай отбрасывал его, распрямлялся и нападал в ответ.
Едкий пот застилал глаза, мокрые, растрепанные волосы хлестали их по лицам, но для каждого в тот момент существовали лишь катана, являвшаяся неотъемлемым продолжением руки.
Все закончилось в одно мгновение. Асигака бросился вперед и, готовясь к удару, раскрылся, забыв о защите. Он рубанул Такеши катаной по левому плечу, а Минамото всадил ему меч в живот. Самурай закашлялся кровью, выплескивая ее на себя при каждом новом хрипе, и Такеши смотрел ему в глаза все время, пока тот умирал, и лишь крепче стискивал рукоять меча да дергал им вперед.
Когда Асигака повис на катане безвольным мешком, Такеши позволил ему упасть и сам рухнул на колени подле. Израненное левое плечо кровило, не переставая, а в легких, казалось, что-то булькало, когда Минамото вдыхал. Он скривился и запрокинул голову, упер затылок в стену и посмотрел на серое небо с низкими облаками, распростершееся над ним.
«Хороший день», — подумалось ему, когда он закрыл глаза.
Ему бы встать да спуститься вниз, быть там, в гуще битвы, когда ликующие крики возвестят о победе их объединенного войска. Ему бы радоваться вместе с Нарамаро да верхом на Молниеносном объезжать выгоревшие дотла минка и усеянную мертвыми телами землю.
Но он, пожалуй, слишком устал, даже чтобы протянуть руку за своей катаной. Слишком устал и не чувствовал ни радости, ни облегчения. Такеши знал, что они придут позже — вместе с горечью из-за погибших, вместе с удовлетворением от свершенной, наконец, мести, вместе с тоской по отцу, который этого не застал.
Но пока что Такеши чувствовал лишь опустошение.
Спустя какое-то время он заставил себя отрезать от кимоно Асикаги наименее запятнанный кусок и приложил его к левому плечу. Только сейчас он почувствовал, что обломок стрелы торчит из его тела чуть повыше лопатки. Такеши было не с руки вытаскивать его самому, и он, поднявшись, медленно пошел прочь.
Первые встретившиеся ему на пути солдаты не узнали его и едва не обнажили катаны. Они опомнились вовремя, когда заметили отсутствующую левую руку. Они могли не знать его в лицо, но о том, что Такеши Минамото нынче был одноруким, знали все.
— Дайте мне плащ, — сказал он самураям из клана Татибана, разглядев фамильный герб на их одежде.
Сразу трое потянулись к завязкам плащей, а четвертый — зорче других — достал из мешочка на поясе чистых тряпок. Он шагнул вперед, держа их в вытянутой руке, не совсем уверенный в том, что намеревался сделать.
