Наконец ноги их ступили на ровную поверхность. Мавро облегченно вздохнул. Площадка была гладкая и широкая, как терраса в их караван-сарае в Кровавом ущелье. Камагана не было видно. Наверно, скрылся за выступом скалы. Мавро последовал за Орханом, увидел желтый свет, бивший из расщелины. Поднял голову и заметил дым, вздымавшийся к небу из самой вершины.
Камаган, точно усталый охотник, что вывел беев на зверя после трудного гона, сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и глядел на болото, освещенное неверным мутным светом. Мавро осторожно подошел к расщелине. Заглянул через плечо Орхана туда, внутрь.
Монах Бенито сидел у очага, облокотившись на колени, и обгладывал кость, громко чавкая. Его густые черные волосы, ниспадавшие до плеч, вздрагивали, как грива у льва. Мавро показалось, что он ест человечину.
Факел на стене озарял лицо монаха бесноватыми багровыми отблесками. Он сидел — и это было удивительно — совсем как Камаган тогда на камне, только походил не на хищную птицу — на людоеда. Держа в одной руке кость, другой — вертел на огне шампуры, поливал мясо маслом из ложки. Потом отшвырнул кость, взял один из кувшинов с узкими горлышками, что стояли в гнездах под стеной, запрокинул над головой — вино струей полилось ему в пасть. Пил он жадно и долго.
Наконец поставил кувшин на место, громко рыгнул, по пещере прокатилось эхо. Потянулся к шампуру. И вдруг резко выпрямился. Волосы, борода встали дыбом. От долгой жизни в пещере чувства его обострились, стали как у зверя. Шагов не было слышно, но он почуял, что кто-то идет. Когда различил шаги, нащупал маленький кинжал, спрятал его за спиной. Напряженно замер, как тигр перед прыжком. И почти тут же успокоился: к пещере подходил всего лишь один человек. Вставил кинжал в ножны, сунул за пояс.
— Эй, Бенито! Нет там капкана?
— Нет. Иди смелее, не бойся!
Из темноты появился дервиш Даскалос. Обычно он носил при себе только кинжал. На этот раз на поясе висела и сабля. Принюхиваясь, спросил:
— Что за мясо?
— Косуля!.. Отведай.
— Не хочу.
— Чего это тебя принесло ночью? — Монах подкатил к ногам Даскалоса деревянную колоду...— Садись! — Показал на кувшин.— Выпей вина... Ну, что там? — Подождал ответа.— Почему не привел парнишку?
— Какого парнишку?
— Балабанчика или как там его зовут, холеру.
— Оставь его, Бенито. Сколько раз говорил тебе: не понимают этого туркмены... Накличешь ты беду на свою голову.
— Брось! Разве гяур Дюндар не пользует парня? Наверно, не отвалил бы за него зря столько алтынов...
— Нет! Если бы и хотел, не посмеет. Узнают — верная смерть!
— Вот так номер! По-твоему, выходит: невежды-туркмены правоверней в исламе, чем арабы?! У персов такой обычай есть, в Туркестане есть, у сельджуков целая секта — мевлеви... Ильханы в Тавризе и те женщин давно позабыли. В султанском дворце в Конье, того и гляди, свадьбы с мальчиками играть станут... И монголы в Анатолии пристрастились.
— В том-то и отличие удела Битинья!.. Эртогрул-бей не знал пощады. Прослышит — одно спасенье: бежать куда глаза глядят. А Осман-бей и того хуже. Отец его убегать позволял, а этот забьет палками до смерти.
— Вот невежда-туркмен!..— Бенито взял шампур, замахал им, чтоб остудить.— Ну, ничего, Даскалос, теперь уже ждать недолго...— Рванул кусок зубами, с ожесточением зачавкал.— Не сегодня-завтра очистим землю от этого нехристя.
Даскалос вдруг бросил на френкского монаха ненавидящий взгляд. Когда тот поднял голову, рассмеялся.
— Думаешь так, уважаемый патер? Значит, не сегодня-завтра?
— С благословения господа нашего Иисуса...— Он выпил вина, облизнулся.— Барабаны под вечер пробили сигнал: «На кочевье!» Сейчас узлы увязывают туркмены, готовятся на свадьбе гулять, рот до ушей разинули...
Даскалос, прислонясь спиной к стене, мял бороду. Не любил он туркмен. Но и болванов-френков любил не больше. Коротко хохотнул.
— Что? — Бенито сощурил глаза и тотчас широко раскрыл их.— Что? — говорю. Зачем явился сюда среди ночи, приносящий несчастье грек?
— Да вот явился, приносящий счастье френк! Затем, что все пошло прахом!.. Узнал туркмен про западню! Не опередим его — не останется в мире и памяти о византийских властителях!..
— Врешь!..— Бенито сел, как собака — на задние лапы.— Не может быть?.. Зачем пришел? Не терзай, говори скорее!
— Терзайся не терзайся, а вот так... Скорей, приказал Дюндар-бей, сообщи, пусть знает властитель Руманос.
— Не поедет, что ли, завтра на свадьбу Осман? Зачем тогда на яйлу людей зовет?
— Плохо твое дело, если ты и этого не понял, отец Бенито!.. Нападет на засаду!
Бенито со злостью швырнул на пол шампур. Орхан и Мавро ждали, что он вот-вот схватит ухмыляющегося Даскалоса за шиворот. Но монах задумался, заскреб в бороде. Даскалос даже перестал ухмыляться.
— Узнал Осман о нашей засаде... А мы узнали, что он знает, друг мой Даскалос! Спасибо Дюндар-бею, да будет он жив! — Пнул шампур ногой.— Вот только шашлык пропал.
Даскалос хлопал глазами, пытаясь понять смысл его слов.
Монах тихо рассмеялся. Поднял кувшин с вином, запрокинул над головой. Следившим за ним сёгютцам казалось: вино из кувшина льется ему прямо в желудок. Неожиданно кинул кувшин Даскалосу:
— Держи!
Даскалос едва успел подхватить.
— Что с тобой, безумец-френк?
— Пей, друг мой Даскалос! Пей спокойно за дурака Османа, да попадет его душа в ад!
— В какой там ад? Ведь он знает о ловушке!
— А мы знаем, что он о ней знает! В безопасности был он до часа, на который мы засаду назначили, а теперь мы в безопасности до этого часа!
Даскалос хлопнул себя по колену.
— Ясно! Ну и молодчина ты, отец Бенито! И верно, расслабился туркмен. Думает, мы в руках у него. А если мы опередим...
— Наконец-то понял, мудрец Даскалос! Пей сколько влезет!.. Заслужил. Вино — лучшая награда за ум в этом мире.— Он стал серьезным.— Выведали вы, кто сообщает о наших делах туркмену?
— Нет. Кто-то приходил с закрытым лицом.
— Рост? Походка?
— Кто видел, не приметил. Знаем только, что приходил не раз.
— Ничего! Не станет Кара Османа, не станет и его лазутчиков.— Поворачивая шампур в очаге, загляделся на огонь.— Выходит, узнав о ловушке, ударили в барабаны: «На яйлу!» Обрадовался туркмен: победа обеспечена. Тронется потихоньку на яйлу и...— Он страшно скрипнул зубами. Хмыкнул.— Думает, все в порядке. И дурак Руманос тоже небось радуется: прикончу Османа и захвачу казну, что своими руками принесет ко мне в крепость туркмен, брат мой... Понял ты? Оба сейчас потирают руки. Каждый уверен в своей победе... Туркмен, конечно, растянет своих людей по дороге, чтоб не вызвать подозрений.— Он щелкнул пальцами, растопырил их, как когти хищной птицы, и быстро сжал в кулак.— А мы схватим его за горло и... Осман решил, что мы нападем не раньше полуночи, когда он опьянеет: к ночи, мол, только соберутся Чудароглу, Перване Субаши, рыцарь и остальные...— Он поднес шашлык к свету, поглядел, вздохнул с притворной жалостью: — Не приведи господи кому-либо оказаться завтра на месте Османа!
— Верно!
— А что верно? Были бы вы умнее, не пустили бы диких туркмен на свои земли... Положим, и пустили — силы не хватило. А зачем терпели столько? У нас говорят: «Прогнила Византия...» Но не от вражды между католиками и православными. Прогнили вы без соли. А соль — ум да храбрость. Положись на вас, до скончания века жил бы здесь туркмен. Молись богу за рыцаря Нотиуса Гладиуса. В самый раз подоспел! Я сказал: не приведи господи оказаться завтра на месте Османа! А надо бы сказать: не приведи господи оказаться завтра, как Осман, в руках рыцаря.
— Почему?
— Глаз он потерял в бою с людьми Османа. С того дня поклялся взять бея живьем. Все пытки ему придумывает! Нет, потерял он не только глаз, а с глазом и облик человеческий. Благородный друг мой Гладиус в дикого зверя обратился. Видел бы ты его пьяным! — Он жадно ухватил зубами кусок мяса.— Бедняга от рождения бешеный... Говорят, спит его мужская плоть, пока он свежей крови не увидит.
— Да что ты! Плохо дело.
— Кому плохо? — Он ехидно рассмеялся.— Не ему, а тому, чью кровь проливает.
— Безумен!
— Безумен, конечно! Дождется смертного часа Османа, а потом, знаешь, что сделает? Попробуй, угадай!
— Не оживит ведь его.
— Как знать, может, и оживит. Попрошу, говорит, Уранху притащить Балкыз.— Он подмигнул.— Они ведь украсть хотели дочь шейха Эдебали... Когда тащили, приметил он ее шею. Неравнодушен, оказывается, к шее.— Он задумался.— Любит ее и поласкать и стиснуть... Понял?
— Нет.
— Сначала поласкает, а потом душить начнет... По словам Уранхи, и сам не замечает. Но Уранха не верит: знает, мол, рыцарь, что делает. Так он задушил и Лию, дочь Кара Василя, украшение караван-сарая «Безлюдный».
Орхан почувствовал, как задрожал всем телом стоявший за его спиной Мавро. Положил ему руку на плечо.
