Бессонова жила недалеко от остановки «Березовая роща» — ехать почти через весь город. Садиться в троллейбус с ней было рискованно, с первой же милицейской машиной водитель мог отправить ее в вытрезвитель. На наше счастье, у соседнего дома из такси высадились пассажиры. Правда, шофер, взглянув на Валюшу, заявил, что ее не повезет. Но Колесов сунул ему всемогущую «трешку», и мы поехали.
В такси все пошло удивительно мирно. Валя привалилась к моему плечу и сразу уснула. Когда мы приехали, мне кое-как удалось ее разбудить. Полусонную, мы потащили ее по лестнице на пятый этаж. Лампочки горели только на первом и, кажется, на третьем этажах. Валюша запиналась на каждой ступеньке. Колесов уже растерял все свое терпение и ругался вполне неприлично.
Ключ от дверей квартиры я кое-как разыскала в кармане Валюшиного плаща.
Колесов быстро нашел выключатель, зажег свет в передней, затем в комнате. Он помог мне стянуть с Валюши пальто. Потом я прислонила ее к косяку, расстегнула «молнии» на сапогах и сдернула сапоги. Провела Валюшу в комнату, усадила на кровать.
Это была обычная малогабаритная однокомнатная квартира, грязноватая, неухоженная, обставленная разностильной, хотя и дорогой мебелью: мягкие стулья, большое кресло, кровать полированного дерева.
Глаза у Валюши были закрыты, она безвольно покачивалась из стороны в сторону, и не придерживай я ее — она упала бы на пол.
Колесов сдвинул шляпу на затылок.
— Фу! — сказал он. — Даже жарко стало. Выпить бы сейчас чего-нибудь холодненького.
На кухне у самой двери стоял холодильник. Колесов открыл его, забрякал банками и бутылками.
Я стянула с Валюши чулки.
— Евгения Сергеевна! — крикнул Колесов, — Компот есть. Вишневый. Хотите?
Я отказалась.
Пока я раздевала и укладывала Валюшу в постель, Колесов сидел в кресле, прихлебывал компот прямо из банки и сплевывал вишневые косточки за дверь кухни. Он довольно свободно себя чувствовал в комнате Валюши, и у меня создалось впечатление, что он здесь уже бывал. Ну, что ж…
Я закрыла Валюшу одеялом, она свернулась калачиком и сразу уснула.
Хмель у меня начал проходить. На смену взвинченности пришла тяжкая усталость. Во рту было противно и сухо, хотелось пить. А тут еще вернулся Колесов и начал весьма выразительно поглядывать на меня.
Я вышла на кухню.
По пути щелкнула каким-то выключателем, но это оказался не тот выключатель, я не стала искать другой — на кухне хватало света, падающего из комнаты.
Возле раковины стояла газовая плита, рядом небольшой столик, на нем никелированный чайник и несколько стаканов. Мне захотелось холодной воды, прямо из водопровода. Я отвернула кран и взяла со столика стакан. Колесов, видимо, зашел следом за мной, в раковине шумела вода, я не слыхала шагов, но почувствовала его руки на своих плечах.
Я все же думала, что смогу спокойно напиться, но тут он обнял меня.
— Эй-ей! — сказала я.
Он сжал меня сильнее. В стакане оставалось немного воды, я наугад плеснула через плечо.
Колесов тут же убрал руки.
— Ну, вот… Теперь рубашка мокрая.
Он достал из кармана платок, вытер лицо. Вид у него был сконфуженный, мне даже стало его жалко.
— Ничего! На рубашку попало совсем немного, — утешила я его. — Пойдемте домой.
Мне не хотелось, чтобы он меня провожал, но выхода у меня не было, не оставлять же Колесова здесь. Я еще раз подошла к Валюше, она спала, подложив ладошки под щеку, совсем как девочка-школьница, у которой самым большим несчастьем в жизни была двойка в дневнике. Я открыла пошире форточку, натянула одеяло на голое плечо Валюши.
— А где ключ от дверей?
— Вон, на столе, — сказал Колесов.
Мы вышли и захлопнули дверь на американский замок. Сразу стало совсем темно. Кто-то выключил свет на лестничных площадках.
Осторожно шагнув вперед, я нащупала перила лестницы. Колесов наткнулся на меня, обнял. Я вертела головой, и его поцелуи попадали то в ухо, то в лоб. Он хотел схватить мою голову руками; мне удалось вырваться; держась за перила, я побежала вниз. И тут же наткнулась на кого-то.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Очевидно, это был мужчина, он крепко держался на ногах и даже не покачнулся. Мои руки ощутили мокрый плащ, плотную фигуру. Отчетливо запахло одеколоном.
— Осторожнее! — услыхала я.
— Простите, пожалуйста.
Мужчина отступил в сторону, и я опять побежала вниз. Колесов догонять меня не стал и, видимо, никого не заметил. Из подъезда мы выбрались уже без осложнений.
Нам повезло, мы захватили на остановке «двойку». Конечно, на этот раз Колесов решил проводить меня до дома. В подъезде я опять попала в его объятия. Легко было положить всей этой лирике конец, но не хотелось откровенно грубить, да и шуметь на лестнице тоже не следовало, могли услыхать жильцы первого этажа. Наконец, я удачно вывернулась и поднялась к себе наверх.
На площадке перед своими дверями остановилась перевести дыхание и поправить волосы. Шел второй час ночи, но Петр Иваныч мог не спать. Мне совсем не хотелось попасть ему на глаза растрепанной, с покрасневшим, зашлепанным поцелуями лицом.
Я выдернула из кармана платок, с ожесточением вытерла лицо, щеки и далее уши — везде, где могли остаться следы губ Колесова. Хотела бросить платок, но он утром попал бы на глаза соседям, пришлось сунуть его в карман.
Осторожно вставила ключ в замок, открыла дверь.
И увидела перед собой Петра Иваныча.
Все-таки он услыхал мою возню и хотел открыть дверь сам. Я некстати зацепилась каблуком за порог и совсем по-пьяному ввалилась в прихожую.
Петр Иваныч отступил на шаг. Оглядел меня внимательно, но без осуждения, скорее как больную, которая может нуждаться в помощи. Мне нужно было сейчас перевести все на шутку, но я растерялась, и ничего подходящего не приходило на ум. Молча сбросила сапожки; пришлось опереться о стену, после всех сегодняшних событий почувствовала отчаянную усталость.
— На кухне в термосе кофе, — сказал Петр Иваныч. — Выпейте, вам станет легче.
Я взялась за отвороты его домашней куртки и, стараясь дышать в сторону, прикоснулась щекой к его лицу:
— Петр Иваныч… милый Петр Иваныч! Спасибо вам. За гусарское средство спасибо и за кофе. Я бы поцеловала вас, славный Петр Иваныч, но… но я не могу вас поцеловать. Я пойду и выпью ваш кофе, выпью, что угодно, а вы идите спать, и все будет хорошо…
13
Будильник я, конечно, забыла завести и утром проспала бы обязательно.
Меня разбудил Петр Иваныч.
Голова болела отчаянно, даже повернуть ее на подушке стоило труда. Туфли спрятались куда-то под кровать, разыскивать их было свыше моих сил, я так и прошлепала в ванную босиком. Чтобы не мочить голову, натянула купальную шапочку. В зеркале отразилась физиономия, на которую не хотелось и смотреть. Я пустила в душ холодную воду, потом горячую, потом опять холодную, пока не посинела вся, пока не почувствовала озноба. Затем свирепо растерлась полотенцем.
Я пила кофе, а Петр Иваныч выговаривал мне:
— Когда пришел вас будить, вы спали так невинно, что мне не верилось: это та самая девочка, которая каждый день упивается в стельку и скоро будет ночевать на улице под забором.
— Этого не случится.
— Почему же?
— Сейчас в городе забора не найдешь. Современный пьяница сейчас ночует в вытрезвителе.
Перед уходом я подошла к Петру Иванычу, вытянула из его рта трубку, потерлась щекой о его щеку, вернула трубку на место и вышла.
Это выглядело не очень умно, но я не знала, как вести себя умно с человеком, который может подумать о тебе бог знает что, а ты так ничего и не сможешь ему объяснить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На улице опять сыпал дождь, мелкий, как пыль. Возле гастронома жалась кучка выпивох, в пиджаках с поднятыми воротниками.
Проходными дворами, мимо разнокалиберных частных гаражей, запертых громадными «купеческими» замками, через маленький скверик я вышла на проспект. Граждане штурмовали подошедший троллейбус, я тоже втиснулась в толпу и прибыла к своему складу с опозданием на десять минут.
