– Знаете в этой роще какое-нибудь строение? – спросил Генри.
Скриплеры тут же начали смотреть в разные стороны, старательно делая вид, что не понимают человеческую речь, и Генри понял: даже если знают, не скажут.
И он повернулся к людям. Серый, призрачный свет постепенно наливался силой, теперь уже можно было разглядеть и корни, избороздившие землю, и контуры деревьев на десяток шагов вперед.
– Слушайте, я не умею красиво говорить, так что скажу как есть, – произнес Генри, ни на кого не глядя, – иначе не смог бы закончить. – Я все это время думал, что мы в этом походе по ошибке. Наверное, где-то есть более подходящие герои, но сейчас между Сердцем и Освальдом – только мы, а значит, уже не важно, кто мы такие, верно? Важно только то, что мы сделаем. И чем бы все ни закончилось… – Он перевел дыхание. Первый луч рассвета ударил по земле, роща вспыхнула серебристым светом. – Пора идти. Ваша задача простая: не отставайте от меня, помогите найти дверь и не дайте себя убить.
– Когда победим, устроим праздник, – предложил Сван.
– Конечно. – Генри улыбнулся спокойной, уверенной улыбкой. Этому он тоже научился: бывают моменты, когда лгать лучше, чем говорить правду.
Он кивнул всем, стоявшим вокруг, – людям, скриплерам, зверям из Ледяного леса – и сорвался с места.
Вместе с солнцем поднялся и ветер, холодный, пронзительный, он раскачивал деревья, продувал рощу насквозь, взметал с земли ворох сладко пахнущих листьев, бросал их Генри в лицо, мешал бежать, заставил замолчать всех птиц, и Генри был рад ему, как никогда. Все посланники вооружены луками и стрелами, но при таком ветре о меткой стрельбе можно забыть.
Когда в воздухе раздался пронзительный свист, Генри сначала решил, что ветер совсем разошелся, но потом, приглядевшись к Пропастям, мелькавшим за деревьями, понял: стражи поднялись из всех щелей и бросились на воинов, пока те переходили Пропасти. На какое-то время это задержит Освальда. Вдруг за это время они успеют найти дверь?
Не успели. Повсюду тянулись бесконечные ряды одинаковых деревьев, нигде ни намека на дорогу, здание, реку, хоть что-нибудь, нарушающее однообразие серебристого леса. А потом рядом с Генри в ствол эвкалипта воткнулась стрела. Он вовремя дернулся в сторону, но уже было ясно: отряд Освальда добрался до рощи.
– Я их всех знаю! – крикнул у Генри за спиной запыхавшийся Олдус. – Это же мои посланники, я знаю, кто как стреляет, я отвлеку их!
И прежде чем Генри успел сказать, что это ужасная идея, что у посланников сотни стрел, а у Олдуса всего три, тот бросился в сторону, прячась за деревьями.
Генри заставил себя не думать о том, чем это кончится, чтобы не потерять боевое спокойствие, и помчался дальше, утягивая за собой Агату и Свана, но далеко они не убежали.
Лицо обдало жаром, листва ближайшего дерева обуглилась, и огненный волк выскочил им наперерез. Генри рванулся назад, закрывая собой остальных и судорожно соображая, что делать. Волк был огромный – за три дня у Освальда он разъелся на старинных предметах, и в яростных алых глазах теперь горела такая жажда убийства, какой Генри в жизни не видел ни у одного зверя.
Генри бессильно замер. Все мысли насчет того, что прорваться сквозь армию Освальда будет легко, казались ему сейчас просто безумными. Голос отца в голове приказывал ему не паниковать, сосредоточиться и найти решение, но какое тут может быть решение, когда…
– «Мы братья, и если мы вместе споем, то песня тебя сохранит, как броня!» – пропел у него над ухом Сван. Он вцепился Генри в плечо и трясся всем своим обширным телом, но голос его не дрожал.
В ту же секунду раздалось пронзительное шипение, во все стороны полетели брызги воды и ошметки пепла. Ледяной олень на всем скаку снес волка с дороги и прижал копытами к земле, но тот вывернулся и когтями вспорол оленю спину. После столкновения олень и волк стали меньше, но ярости у обоих не убавилось: они сшиблись снова, и Генри не стал ждать, чем это закончится, он уже мчался дальше. За спиной у него Сван на одной ноте бормотал свою песню, а потом вдруг остановился, пронзительно крикнул: «Там Хью!», бросился назад – и Генри не успел его удержать. Толстяк бесстрашно бежал, оступаясь, туда, где воины в черном густо загородили путь. Против солдат песня толстяку не поможет, а он этого даже не понимал, и Генри рванулся за ним, но Агата со всей силы потянула его дальше. Лицо у нее было мокрое.
К тому времени, как их остановили снова, они успели пробежать большую часть рощи, но вокруг ничего похожего на дом не попадалось, и Генри начал всерьез думать о том, что ошибся. Потом думать стало некогда: путь перекрыли десять человек из отряда, спавшего в башне, – с мечами, в старой, полуистлевшей одежде, они надвигались отовсюду, и первый уже занес меч, но тут Агата запустила руку в мешок с перцем и ловко швырнула пригоршню ему в глаза.
Воин закричал, выронил меч и схватился за лицо, остальные продолжали идти вперед, но через пару секунд еще трое зажмурились и схватились за глаза: с меткостью у Агаты все было отлично. Она замычала, сердито махнула Генри рукой и снова полезла рукой в мешок. Генри сглотнул. Нельзя ее тут оставлять. Но за спиной у воинов тянулся единственный участок рощи, который они еще не осмотрели, и невозможно допустить, чтобы Освальд нашел его первым: вдруг тоже придумает способ открыть дверь без ключа? К тому же воины нападали только на него, они даже не понимали, что Агата их враг, – она ведь была в доспехах. Отнять у нее мешок или хотя бы проткнуть его мечом тоже никому в голову не приходило. И Генри помчался дальше.
Людей Освальда в роще становилось все больше, но здесь с ними разбирались скриплеры: били по ногам палками, залезали на деревья и оттуда метко швыряли глиняные горшки. Ночные стражи падали на воинов сверху, путаясь крыльями в ветках деревьев, иногда Генри слышал вдалеке громкий удар и шипение, чувствовал на лице пепел и капли воды – это ледяные твари сражались с огненными. Генри уклонялся от ударов и просто мчался туда, где было меньше людей.
Постепенно неразбериха вокруг начала стихать. Он прорвался в глубину рощи, вот только домов тут тоже не было, и Генри едва не застонал от отчаяния. Страх скользко ворочался в груди, Генри заметался по роще, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони даже сквозь перчатки. Ему уже казалось, что он сейчас просто остановится и закричит во весь голос, когда он вдруг увидел среди эвкалиптов дверь.
Не дом. Просто дверь.
Сначала Генри решил, что она осталась от какого-то давно разрушенного древнего здания, но вокруг нее все так густо заросло эвкалиптами, что приходилось признать: кажется, дверь всегда была просто дверью. Генри обежал вокруг – позади ничего особенного не было, но он уже чувствовал: эти щербатые камни, поросшие толстым мхом, именно то, зачем он сюда пришел, и Генри стянул перчатку, прижал руку к двери и…
